— Понимаю. Думаешь, нам есть смысл к нему соваться? Таким, как он, стоит корочки показать, тут же вопить начнет о нарушении его прав и свобод, не говоря уже о вызове в контору, — скривился я. — Может, скрытое наблюдение за ним будет надежнее?

— Ну, мы можем поступить тоньше, сыграть на самолюбии, оно обычно у таких персонажей нереальных размеров.

— Типа, предложить ему быть консультантом и посвятить нас, лишенных художественного видения профанов, в тонкие сферы творчества?

— Ну, чем не вариант, — вздохнув, пожал плечами Василий.

— А если кто-то из его окружения и есть наш маньяк, то в каком направлении мы копаем, станет ему моментально известно, и он затаится, — размышляя, клацнул чайником, хотя сейчас предпочел бы банку пива вместо кружки чая. Но мы не всегда получаем, что хотим. — Такие не останавливаются сами. Но затаиться может, а может, и наоборот — активизироваться. Я почти уверен, что он неспроста оставляет жертвы так, чтобы их нашли как можно скорее. Возможно, узнав, что мы пришли искать его именно в студии, он возомнит, что мы признали в нем художника, и как-то обозначится.

— Обозначиться он может новым трупом, — потер лоб Василий, и я не мог с ним не согласиться.

— Это да. Слушай, Васек, а может, ты Гомону этому в модели подашься? — фыркнул я. — Разнюхаешь все изнутри?

— Куда мне — угловатому и нескладному. Это уж лучше тебе. Будешь у дамочек состоятельных в возрасте нарасхват, особенно как раскрасят. В горошек, например, — Парень, сдерживая хихиканье, прикусил губу.

— Не, мне нельзя. У меня в рабочее время не встает. Только сугубо после. Так что я там буду профнепригодным. Да и староват я, и грудь брить не согласный, — засмеялся я, швыряя в него ручкой.

— Ладно, если серьезно, то давай адрес этой студии, я господину Гомону нанесу визит вежливости, а потом посмотрим. И что, он единственный, кто этим занимается у нас?

— Да нет, но все остальные или его ученики, или крутятся рядышком. На самом деле все равно одна компашка, — Василий застучал по клавишам. — Я тебе весь список распечатаю. В принципе, не так и много их. Господин Гомон, типа монополист, остальные не выдерживают конкуренцию с его размахом.

— Ученики… мля, — пробормотал я, помешивая чай. — Такому еще и учат, оказывается.

— Конечно, учат, ничего то ты не понимаешь в колбасных обрезках, Антон.

— Понимающий, пей чай, если хочешь, и сейчас поедем опять поквартирный обход проводить, проверять утверждение нашей госпожи Влады о виновности мадам Сысоевой, — отхлебнул, обжигая язык.

Василий неожиданно просиял и уставился на меня так, словно я его долбаный герой.

— Ты чего? — прищурился я подозрительно.

— Ничего, — замотал он головой с растрепанной рыжей шевелюрой. — Просто… думал, тебя долго убеждать придется в том, что Влада права.

— Эй. Я не считаю, что она права, ясно? И ты этого знать не можешь. И не вздумай такое где-то ляпнуть, — тут же все мое напряжение вернулось. — Мы просто будем проверять одну из версий, потому что в этом и состоит наша работа. Ясно?

— Конечно. Как скажешь, — парень закивал, не встречаясь со мной взглядом, но продолжая довольно скалиться.

Вот ведь придурок. Умный, продвинутый, но придурок. Надо с этой Владой поговорить по-взрослому. Не фиг такому парню толковому мозги пудрить этими своими…

Часа три часа спустя я вышел из последнего подъезда дома напротив того, в котором жили Сысоевы, и уселся на лавочку, чувствуя, как опять в башке разбушевался чокнутый дятел, да и ноги отваливались. Опрос ни черта не дал. Кто-то вообще дверь нормально не открыл, пролаяв через цепочку: "Ничо не знаю, никуда не летаю". Девяносто процентов вообще не знали в лицо не только эту беременную истеричку, но и даже нашу жертву, хотя он прожил тут черте сколько лет. Стремительно проходят времена, когда люди были гораздо больше в курсе событий происходящих у соседей, нежели в собственном доме в их отсутствие. Сидят в своих закутках, уткнувшись в телек, шмыгают туда-сюда на работу и обратно, и дела им нет до окружающих. Кто помоложе, те вообще ничего кроме своих гаджетов не видят. Где же моя любимая категория населения, зовущаяся бабульки всевидящие? Неужели стремительно вымирают как вид? Тогда и правда скоро преступников придется ловить по указке экстрасенсов, а не опираясь на факты и свидетельские показания, потому что этих самых свидетелей гребаных просто не сыщешь.

Рядом с протяжным стоном плюхнулся Василий. Я искоса глянул на его мрачную физиономию, и необходимость спрашивать о результатах отпала сама собой.

— Вот как можно быть такими похеристами? — не выдержал он спустя пару минут. — Говоришь, у вас по соседству человека завалили, а у них только ужин остывающий на уме.

Эх, Васек, поработаешь с мое и, если повезет, обтешешься и поумнеешь, и удивляться столь искренне человеческой натуре перестанешь. Или нет. Вот мне бы давно пора, но, однако же, равнодушие человеческое иногда выбешивает так, что едва сдержаться могу. При упоминании того, что кого-то совсем рядом ждет горячая еда в уютной обстановке, мой желудок решил о себе напомнить настойчиво и громко. Хочу котлет. Или борща. Домашнего, не столовского. И можно даже прямо тут на холодной лавке, хрен с ним, с уютом.

— Нет, ну а чего ты хочешь, Васек? — усмехнулся я, почесав живот. — Вот ты разве прекрасно знаешь своих соседей и в курсе, чем они живут?

— Ну… у нас работа много времени занимает, — неуверенно пробухтел он.

— Фигня. Сам знаешь, что это отмазки. Тебе не интересно. И мне не интересно. И все такие.

Надо домой ехать. Дурная это была идея с повторным опросом. Если и сразу-то никто ничего не вспомнил, то спустя два дня вероятность в разы меньше. Разве что случится чудо.

— Мужики, спасите жизнь человеку, — раздался сиплый невнятный голос. — Трубы горят, помираю.

— Сейчас наряд вызову, они тебя на сутки запрут в обезьянник, вот и будет тебе помощь в борьбе с хронической интоксикацией, — пригрозил, глянув через плечо.

Там стоял персонаж: тип — алкаш классический, традиционный, небритый, помятый и вонючий, с сигаретой в трясущихся руках. Клетчатая рубашка застегнута криво, растянутые на коленях дырявые треники и шлепки на босу ногу. М-дя, похоже, тип уверенно отбирает у Влады первое место по неуместности обуви.

— Мент, — недовольно проворчал он, старательно фокусируя на нас взгляд, и уточнил: — Два.

— Тундра отсталая, — с усмешкой ответил Василий. — Мы ж теперь копы.

Мужик помялся возле нас, его мозг явно скрипел, решая, что лучше — свалить от нас от греха подальше или остаться и продолжить интеллектуальную беседу.

— А чо я сделал-то? — наконец просипел он. — За что меня в обезьянник?

— За то, что убийцу покрываешь. Знаешь и молчишь, — угрожающим замогильным голосом провещал Василий, и я фыркнул, толкая его в плечо. Шутник хренов.

— Чего-о-о? Кого это я покрываю? Че шьете мне, чего и близко нет? — дальше последовал целый поток излияний в том же духе, причем лишь процентов десять слов там было печатными.

— Заткнись, — рявкнул я. И так голова трещит нещадно, да и жрать охота зверски, а он тут разоряется. — Фото посмотри и вали, пока при памяти.

Василий поднялся, и они отошли на пару метров под фонарь, освещающий вход в подъезд.

— Знаешь ее? — спросил он алкаша, открывая папку.

Тот уставился на фотографию, всячески изображая острое желание помочь на своей помятой физиономии и почесывая заросший седеющей щетиной подбородок.

— Не знаю, — наконец родил он. В принципе, я другого и не ожидал. Кого он вообще мог бы видеть или узнать, если вечно глаза залиты. Вот если бы мадам Сысоева дефилировала по району, раздавая халявную водку, вот тогда бы он ее запомнил на веки вечные и к лику святых бы еще причислил.

— Знать не знаю, но видел раз, — прогундел он, но, если честно, я был готов отмахнуться. Сейчас наплетет сказок.

— И когда же ты ее видел? — оживился Василий. Наивный.

— Так дня два… или три назад. Вечером. Мы с Колькой бухали в гаражах, топливо кончилось, решили пойти к магазину счастья попытать, мир-то не без добрых людей. Выворачиваем, значит за угол, а тут она. Дура, вообще. Стоит, вжавшись в щель между двумя стенками, а как нас увидела, прямо отскочила. Мы с Кольком офигели. Может, ей приспичило, но чего туда-то лезть? Там расстояние сантиметров двадцать, хоть тресни не протиснешься. Если так прижало, дальше там полно мест, где можно того… Или вообще никуда не лезть. Там в такое время и не бывает-то никого. Главно, ночь почти, а она в таком месте шарахается. Ну как есть дура. И бешеная к тому же. Колька галантно предложил ее проводить за пожертвование на бутылку. А она нас обложила так, что рты пораскрывались. На вид такая приличная барышня, а как заорала, так мегера мегерой. И за что? Мы к ней со всей душой, а она…

Мы с Василием переглянулись.

— Как звать? — прищурился я.

— Ее? — вытаращился пьянчуга.

— Тебя, гений.

— Так Александр я. Как Македонский, — гордо распрямился помятый персонаж, и я едва не заржал, а Василий не сдержался и уткнулся в кулак, давясь смехом.

— Значит так, Македонский, будет тебе бутылка, если ты нам прямо сейчас точно покажешь, между каких гаражей эта дамочка щемилась, и дашь адрес своего Кольки и подробные показания, — о процедуре опознания я пока умолчал.

— Показа-а-ания, — тоскливо протянул наш неожиданный свидетель, поглядывая на выход со двора, где, видимо, располагался вожделенный магазин. — С другой стороны… Только Кольке про бутылку не говорите.

Спустя минут пятнадцать петляния по дворам мы оказались в целом лабиринте из кое-как натыканных ракушек и даже кирпичных строений. Как это у местных властей до этого стихийного гаражного кооператива руки не дошли. Хотя дошли. На воротах почти всех были прикреплены объявления о сносе или обрывки о них. Причем, если верить бумажкам с печатью управы, случиться сие эпичное событие должно было еще вчера. Ну, как все у нас.