— Мог начитаться в интернете.

— Мог, конечно, в общих чертах. Но ты представляешь, сколько серий этого анимэ надо отсмотреть, чтобы с легкостью ориентироваться в сюжете и с лету обсуждать тот или иной эпизод.

— Если честно — нет, но, видимо, много. Но тогда логичный вопрос. Где девочки, у которых в доме даже телека нет, могли все это посмотреть?

— Хороший вопрос. И думаю, им надо озадачить Василия, помимо прочего. Но я сейчас не об этом. Возраст нашего маньяка. Вот что меня занимает.

— Меня в нем все занимает, мягко выражаясь. Но пока особых подвижек не вижу. Хотя если бы этот засранец Гудвин был поразговорчивей, то хоть с чем-то мы и могли определиться.

Теперь, при наличии еще жертв, поведение этого наркокрысеныша бесило меня еще больше.

— Антон, может, если я поговорю с ним один на один, он больше расскажет. — Ага, и еще раз десять тебе какой-нибудь эликсир мгновенного счастья предложит.

— Нет, — внутри все стало закипать, и звон вилки о керамику, которую я почти швырнул, резанул по нервам.

Атмосфера легкости рассеялась, как и ни бывало.

— У него было время подумать и… — Влада чуть наклонилась ко мне, упрямо глядя в глаза. И это хоть и небольшое сближение сейчас почему-то показалось навязанным и чрезмерным.

— Влада, я сказал — нет. Или он готов отвечать на мои вопросы, или нет. Никаких заигрываний и приватных бесед с этим мерзавцем, толкающим наркоту, я не допущу.

— Почему ты так злишься? — Влада не выглядела озадаченной или удивленной вспышкой моего раздражения. Скорее наоборот, она будто и дальше намеревалась подогревать его.

— Я не злюсь, — схватив тарелку, я вывалил остатки в мусорное ведро.

И я злился. Очень. Мало того, что я не разделял это ее желание представлять Гудвина как уязвимое и заслуживающее сочувствия и понимания существо, так теперь еще и этот взгляд, как будто это я тут не прав.

— Если бы Гудвин торговал самодельным оружием или взламывал чужие счета, ты бы так же к нему относился?

О, ну конечно, похоже, начинается.

— Не вижу разницы, — солгал я. — Преступник — он и в Африке преступник.

— А мне кажется, что ты сейчас делаешь как раз то, что велел не делать мне. Привносишь нечто личное в процесс расследования.

В точку, Влада. Только вот это ни тебя и никого другого не касается.

— Это типа такая новая сторона вашего дара, госпожа видящая? — ехидно поинтересовался я, открывая новую бутылку пива.

Влада не дрогнула, на лице ничего не отразилось, просто села прямо и положила руки на стол ладонями вниз, будто мгновенно закрываясь в этом жесте.

— А теперь пытаешься задеть меня, чтобы закрыть неприятную для тебя тему. Прости, я не хотела настолько переходить твои личные границы.

Ну правильно, вот теперь я себя ощущаю мудаком. Почему, интересно, женщины считают, что совместный секс открывает им некие тайны твоей натуры? И самое чудное, что у них автоматом есть право в них ковыряться, а если ты не готов на это поддаться, то сразу ты — урод? А главное — почему в этом конкретном случае я ощущаю себя этим самым уродом и скотиной, что сорвался не пойми с чего?

— Ты ничего не перешла. Не пытайся искать там, где ничего нет. Вообще во мне не пытайся ничего искать. Это бесполезно. Спасибо за ужин, было очень вкусно.

Развернувшись, я ушел в комнату и плюхнулся, тупо уставившись в экран. Нет, ты мудак в сотой степени, Антоха. Вот только поделать с этим уже ничего, пожалуй, нельзя.

Спустя несколько минут донеслось тихое звяканье посуды, и мой годами проверенный и преданный диван, похоже, дал мне пинка. Иначе по какой такой причине я опять оказался в дверях кухни? Команды от мозга идти туда точно не поступало. Влада уже убрала со стола и сидела перед одинокой кружкой с чаем, снова творя это странное волшебство с поднимающимся паром своими тонкими пальцами. Воспоминание, как они почти с отчаяньем скребли по кафелю в душе Варавина и как впивались в мою плоть, понуждая двигаться жестче и быстрее, походило на пинок по яйцам. Даже не возбуждение в примитивном его проявлении, а нечто более болезненное от того, что непонятным образом более объемное.

Вот любопытно, женщины в курсе, как часто мужчины извиняются перед ними не потому, что не правы или осознали свою в чем-то вину, а просто потому, что это даст возможность избежать гребаной драмы прямо сейчас, а значит, в итоге и не лишит их доступа к привычному телу. То есть в такие моменты перед ними извиняется не сам мужик, а его лень и член. Я всегда охрененно гордился собой, потому что так никогда не делал. Постоянные отношения и комфорт мне не нужны, а если сказать "прости" ради траха, то девушка, как существо все же чуткое, это все равно просечет, и это будет не секс, а долбаная мастурбация в чужое тело. И что же я делаю сейчас? Иду на поводу у члена или… Или, млин.

— Извини, — пробормотал я, когда Влада медленно подняла на меня свои темные глаза.

— Антон, ты же знаешь, если после близости мое присутствие стало для тебя чрезмерным, достаточно прямо сказать об этом. Мне приятно находиться рядом с тобой, но я не бездомное животное, которое сначала подбирают из жалости и потом из-за нее же терпят, не указывая на дверь, — во взгляде, голосе, позе Влады сейчас не было ни обиды, ни злости, ни дергающей за нервы грусти. Вообще ничего. И именно это отсутствие любых эмоций ощущалось паршивей, чем любые женские слезы и упреки. Стопроцентно мой косяк, отбрехаться от которого нельзя даже перед собой. И слова, чудодейственным образом способные все исправить, как назло в голову не лезли.

— Я не терплю тебя. И уходить не нужно. — Очень содержательно и по делу, Антоха.

Влада, пристально посмотрев мне в глаза, еще раз кивнула и как будто чуть расслабилась.

— Ты сразу предупредил о том, какого рода отношения возможны между нами, и я приняла твои правила. Опасаться, что тайно разрабатываю план по захвату в плен твоей души и личного пространства, не стоит.

Теперь кивал уже я. Тоже молча, потому что было в этой определенности, озвучиваемой Владой, что-то… неестественное, что ли. То есть все верно: да, именно так, как говорил и хотел, но все равно как через одно место.

— Но ты должен понять, что разговор о Гудвине и твоих реакциях не закончен.

— Влада… — скривившись, начал я, но она четким и бесконечно властным движением выставила ладонь, затыкая меня.

— Я приняла, что ты главный во всех аспектах работы, потому что опытнее, Антон. Но это не значит, что я без малейших возражений стану подчиняться всем твоим решениям. Тем более таким, которые ты принимаешь, как мне видится, руководствуясь не своим опытом, а чем-то личным. — Я снова начал вскипать, но неотрывный взгляд Влады пока удерживал меня от новой вспышки. — У меня нет никакого права требовать и даже просить рассказать о личном. Но я считаю, что у меня есть право и даже обязанность использовать любую возможность для продвижения расследования. И твое согласие или возражения здесь не могут быть решающим фактором.

Получил, Антоха? А теперь глотай. Причем с удовольствием, потому что Влада-то права.

— Ладно, пусть так, — согласился я, сначала вдохнув, а потом медленно и шумно выдохнув. — Но и у меня есть право возражать хоть до посинения, если я сочту эти твои возможности полным бесполезным бредом для следствия или опасными для тебя. И если я снова сорвусь и скажу какую-то гадость, ты ее пропустишь мимо ушей и не начнешь опять искать второе дно, как мы в начале и договорились.

— Еще одно правило? — чуть улыбнулась Влада. — Если ты грубишь или пытаешься уколоть меня, обсуждая рабочие вопросы, то на отношения между нами это никак не транслируется?

— В точку. Когда мы спорим о работе, ты — коллега. А значит, свой парень, которого пара колкостей и переход на личности задевать не должны, — вот еще и сам не представляю, во что ввязываюсь.

— А это в обе стороны работает? — улыбка Влады стала отчетливей. Это и радует и пугает.

— Хочешь мне отомстить, коллега? — подмигнул я. — Вперед.

— Не сейчас.

— Ага, вот в этом все женщины. Выберешь момент поэффектнее?

— Несомненно. И когда мы на работе, не имеет значения, какого я пола.

Какого именно ты пола — игнорировать я уже не смогу никогда.

— Буду почаще оглядываться теперь, — я взял со стола кружку и, схватив Владу за руку, повел в комнату.

Усадив рядом на диване, умостил ее ладонь на своем колене. Так мы и провели остаток вечера: перед телевизором, просматривая всякую хрень и поочередно завладевая пультом. Влада поджала ноги и полностью прижалась ко мне, устроив голову на моем плече. Я же вдыхал запах ее волос, поглядывал на подрагивающие тени от длинных ресниц на бледной коже и откровенно наслаждался этим странным ощущением нормальности. Бездействием, дарящим поразительное спокойствие.

* * *

— Антон, ты красный. Какой же ты отвратительно красный, — Слова Влады, но кричит мне их мамин искаженный болью и гневом голос. — Только посмотри на себя. Красный-красный. Ненавижу.

Я барахтаюсь и извиваюсь в вязкой пелене, захлебываясь ее отвратительной густотой, лишенный хоть какой-то опоры, бесконечно падающий. Подношу руки к лицу и вижу это. Они и правда кроваво-красные, как и все мое тело. Вызывающий тошноту цвет начинает словно сочиться из каждой моей поры и стремительно захватывает все вокруг. А я все борюсь, пытаясь вынырнуть, хотя понятия не имею, где верх, где низ и есть ли вообще где-то спасение от этого ненавистного красного.

— Нет, я не такой, — хочу кричать, но выходит только бульканье. — Не та-а-ако-о-ой.

— Антон. Антон, проснись, — Голос. Голос Влады легко раздвигает кровавое марево кругом, открывая мне узкий, но отчетливый путь к бегству из него.

Это было похоже на то, как кто-то резко протер полностью заляпанное грязью лобовое стекло, и вместо тупика у тебя появилось окошко, в которое видно горизонт. Боясь, что это ненадолго, я рванул вперед что есть мочи. Бамс.