Попсовая мелодия резанула по ушам, оскорбляя звуки окружающего леса своей неуместностью.

— Да, — уже совершенно по-начальственному рявкнул Никита в трубку и помолчал около минуты.

— Антоха, ты тут закончил ворожить? — спросил он, отключаясь, и мы с Владой невольно переглянулись. — Нам бы обратно надо. Личности девчонок удалось установить. Их мать вышла из запоя и объявилась с заявлением.

Пока водитель разворачивался с жуткой пробуксовкой, всю машину так закидало жидкой грязью, что на обратном пути в окна было практически ничего не видно. Хотя, собственно, чего там смотреть, одни елки да березы, но когда большую часть жизни проводишь, носясь с высунутым языком по каменным джунглям, и такой пейзаж как бальзам на душу. Особенно если на минуту оставишь мысль о том, что какой-то твари удалось осквернить его свидетельством собственной бессмысленной жестокости. Хотя надо учитывать, что для самого этого упыря она как раз имела очень глубокий смысл, иначе для чего столько усилий. И как только я пойму какой, то тут же твердо встану обеими ногами на дорогу, в конце которой достану сволочь. Еще раз взглянув на ошметки и потеки грязи на стеклах, я слегка толкнул Никиту в плечо.

— У вас мойка есть?

— В смысле? — нахмурился тот, оглядываясь.

— Я имею в виду, не нашелся ли некто настолько предприимчивый в вашем Кукуево, чтобы построить автомойку, — пояснил я.

— Если бы в нашем Гуляево нашелся такой дурак, то он прогорел бы с этой затеей. Кто здесь, по-твоему, станет платить за мытье машины? Небось у самих руки не из задницы, не то что у всяких столичных неженок, — уколол приятель меня в ответ.

— Ясно, — кивнул я, ухмыльнувшись в ответ, и набрал Василия.

— Прохлаждаешься, пока занудного начальства рядом нет? — спросил, когда он угукнул на той стороне.

— А куда девался обычный вопрос, не шарю ли я по порносайтам? — хмыкнул помощник.

— Ну, должен же я иногда разнообразить свои попытки тебя поклевать, — ответил, покосившись на Владу.

— А-а-а, ну, тогда конечно. Есть новости?

— У нас они, к сожалению, есть всегда, а лучше бы не было. Слушай, мне нужно, чтобы ты сейчас в ГБДД-шную базу влез и посмотрел, есть ли у них камеры по трассе на повороте в Гуляево.

— Нужно, значит, влезу, — меланхолично пробубнил Василий под быстрый перестук клавиш, и я уставился на Владу в ожидании его ответа. Она сидела, прислонившись виском к окну, и смотрела в стриженый затылок Варавина. И я абсолютно точно мог сказать, что женщина почему-то нарочно избегает прямого контакта наших глаз. Может, с этими, якобы случайными, обнимашками я реально накосячил? Ведь чувствовал, что поспешность с Владой — это однозначная гарантия неудачи. А с другой стороны… Неудачи, собственно, в чем? Разве я поставил себе в отношении нее какую-то определенную задачу?

— Нет, на повороте на Гуляево камеры нет, а вот десятью километрами ближе к городу есть одна… И еще одна дальше по трассе.

— Ну и прекрасненько. Мне нужны все снимки с них за последние сутки, может больше. Буду знать точнее, когда эксперты нас точным временем смерти обрадуют.

— Твою же дивизию, это же такой объем… — проворчал Василий, но совершенно без недовольства, а просто констатируя факт. Вот прямо начинаю любить этого парня. — Мы что-то конкретное ищем?

— Транспорт внедорожного типа, марка пока не важна, главное — чтобы реально мог пролезть по нашему бездорожью. К тому же, он должен быть в грязи по самые не балуйся.

— Ты же понимаешь, что он мог и проскочить мимо камер? — немного помолчав, спросил Василий, продолжая стучать по клаве.

— А мог и нет, и поэтому шанс мы упускать не будем.

— Ладно, я понял. Вы когда назад?

— Соскучился, детка? — фыркнул я. — Начинай веселье без нас.

Влада отвлеклась от изучения роста волос на Никитином затылке и вопросительно посмотрела на меня.

— Скоро я тебе открою еще одну зашибенную сторону нашей романтической профессии. — Хотя, точнее будет сказать, в большинстве случаев это и есть основная ее часть. Именно нудное и монотонное ковыряние в огромном море имеющихся из разных источников данных, которое может оказаться и совершенно безрезультатным, а может и принести неожиданную удачу. Само собой, что внезапное нахождение решающих улик, сидение в засадах, вышибание дверей и эффектные задержания гораздо круче смотрятся на экране телека, чем многочасовое или даже многодневное перелистывание документов, или вылезающие на лоб и слезящиеся от монитора глаза. Но должен признать, что совсем не размахивание пистолетом или поигрывание мускулами приносят результат в подавляющем количестве эпизодов.

Из одного из немногочисленных кабинетов выскочил молодой лейтенантик в форме, весь красный и взъерошенный. Гримаса, исказившая его лицо была чем-то средним между сочувствием и презрением. Из-за открытой двери донеслись громкие рыдания с причитаниями.

— Мать? — мрачно спросил Варавин, и парень кивнул.

— Она самая, — ответил парень и скривился.

— В общих чертах как все обстоит? — спросил Варавин, и лейтенант, оглянувшись, прикрыл дверь поплотнее.

— Киселева Антонина Викторовна, — быстро затараторил он. — 35 лет. Мать-одиночка. Помимо наших жертв имеет еще двух малолетних детей. Живет в Немово.

— Это в десяти километрах отсюда, — пояснил Никита. — Деревня в паре десятков дворов.

— Ага, — продолжил парень. — Бывшая учительница младших классов, но с того момента, как школу в Немово закрыли, сидела дома и запила. Я позвонил в службу по охране детства. Соседи неоднократно жаловались, что она детей постоянно бросала то на сутки, а то и на три дня. Наши потерпевшие — сестры-близнецы Киселева Ирина и Киселева Екатерина, обеим по 15 лет. Их она оставляла одних лет с пяти. Каждый раз как новый хахаль появлялся, могла исчезнуть без единого слова, предоставив девочек самим себе. Пропивала все пособие, а девчонки голодали и по соседям побирались.

— Почему не забрали-то? — насупившись, рыкнул Никита.

— В службе опеки какая-то ее родственница до последнего времени работала. Вот она и заворачивала все жалобы. Киселева ей божилась, что исправится, и та ей типа верила.

— Тфу. Вечно у нас все через жопу. У нормальных матерей детей из-за всякой херни отбирают, а тут… — в сердцах Варавин стукнул по деревянной панели на стене коридора.

— Вот прямо бесит меня эта алкашка, — сжал кулаки лейтенант. — Разве это мать вообще?

— Агафонов, ты своих бесов при себе держи, — строго одернул его Никита. — Мы тут на работе, и наше дело порядок поддерживать, а не суждения выносить и давать оценку чужим поступкам.

— Нет, ну а чего она… — сдулся под тяжелым начальственным взглядом парень. — Виляет тут… Она, похоже, даже понятия не имеет, когда дочки пропали. В очередном загуле была. С кем дружили, с кем общались, чем увлекались, куда ходили в свободное время — на все один ответ. Не знаю.

— Девочки-подростки могут быть очень скрытными, — тихо произнесла Влада из-за моего плеча.

— Да какая там скрытность. Думаете, она вообще интересовалась даже тем, что едят, пока она шлялась по мужикам.

— Агафонов, — уже не сдерживаясь, рявкнул Варавин и добавил гораздо спокойнее: — Ты это… иди, давай, покури.

Лейтенант кивнул и ушел, вороша по пути свои короткие волосы, что и так уже пребывали в беспорядке.

— Ну что, пойдем мать опросим или сначала в морг? — вздохнув, спросил Никита, настороженно покосившись в сторону Влады.

Она пристально смотрела на дверь кабинета, и на ее лице стало появляться уже знакомое мне проявление напряженной сосредоточенности.

— Можно, я кое-что спрошу у этой женщины? — не глядя на нас, медленно произнесла она.

— Ну конечно. Вы ведь сюда для этого и приехали, — сделал Варавин приглашающий жест и толкнул двери.

В кабинете, сгорбившись на стуле, сидела и всхлипывала женщина, то и дело цокая по зубам стаканом с водой, пытаясь хоть немного попить. Рука у нее дрожала так сильно, что вода плескалась на ее изрядно поношенное платье и никак не попадала куда надо. Одежда на ней была вполне опрятная, хотя, похоже, свои лучше времена видала лет так семь назад. Но не мятая и не в пятнах, значит, собственный внешний вид еще имел для нее значение. Огромные мешки под глазами, отекший контур лица и попытка замазать все это большим количеством не подходящего по цвету тональника, большая часть которого уже осталась на платке, стискиваемого в руках. Разбитая бровь, треснувшая губа, распухший нос, явно красный не только от слез, но и от вылезших под кожу капилляров. В общем, картина маслом — женщина сильно пьющая, хоть и не совсем опустившаяся.

Никита представился сам, усаживаясь за стол, и отрекомендовал нас как следственную бригаду из столицы, что тут же привлекло внимание женщины.

— Найдите того ублюдка, что сделал это с моими девочками, — взмолилась она, сконцентрировавшись непосредственно на Владе. — Я же теперь не знаю, как и жить без них. Растила, растила, а теперь на старости лет и без куска хлеба, и стакана воды…

— Вам всего-то тридцать пять, — резко прервал ее Никита, который с хмурым видом читал документы перед ним.

— Так у меня-то здоровья никакого не осталось. Все ушло, чтобы девчонок поднять. Думала, вот сейчас школу закончат, работать пойдут, матери помогать будут. А тетерь… — Киселева закачалась на стуле и опять зарыдала.

А я вместо сочувствия к ней почему-то испытал острый прилив отвращения. Знаю, что нельзя, что это недостойно и непрофессионально. Пофиг, что собой представляет личность потерпевших и их родни, не мое право их судить. Если позволить себе подобное, то адекватную и беспристрастную картину составить в голове не сможешь.

— Чем отличалась одна ваша дочь от другой и от всех остальных детей? — голос Влады в этот раз был громким и даже жестким, словно хлесткая отрезвляющая пощечина.