Для Дорана она невеста, купленная вместе с домом и имением, просто часть приобретенного имущества. Но какой он там ни есть, Эйлиде хотелось, чтобы сегодня он был с ней.

Они могли бы поспорить о том, что она только что прочитала, или же Доран рассказал бы о каких-нибудь неведомых ей вещах.

О чем они никогда не говорили, так это о его жизни до того, как он появился в Блэйк-холле, словно джинн из бутылки.

Ее снедало любопытство, однако расспрашивать она не решалась, чтобы не получить резкий и неприятный отпор. Если бы он хотел поведать ей историю своей жизни, то, несомненно, сделал бы это по своей воле.

Однако, спрашивается, чего ради он такой загадочный?

Эйлида представила себе, как он великолепно скачет верхом в Лестершире или правит с привычным искусством четверкой лошадей. Все это говорит о нем как об опытном и отличном спортсмене, хочет он того или нет.

Но, право, хватит ей думать о нем, пора спускаться вниз.

Эйлида не спеша выбрала в библиотеке несколько книг, которые собиралась прочесть в ближайшее время. Если честно признаться, то выбирала она такие книги, о которых можно потом потолковать с Дораном.

Вскоре подали экипаж — открытый, так что Эйлида могла порадоваться солнечным лучам. Она сказала лакею, что собирается поехать на Бонд-стрит, и только тут задалась вопросом, нужно ли брать с собой горничную, и рассудила, что это было бы необходимо для молодой девушки или дебютантки, но для замужней женщины вовсе не обязательно.

«Замужней только по названию», — не без ехидства поправил ее все тот же внутренний голос, но Эйлида постаралась выбросить это из головы.

Ей было известно название магазина, в котором Доран покупал для нее большинство платьев, а когда она к магазину подъехала, выяснилось, что владелица его француженка.

Эйлида смутно помнила, что мать упоминала о мадам Бертен как о модной портнихе, одевающей самых изысканных дам высшего света.

Девушка назвала себя, и мадам явилась к ней собственной персоной и приветствовала с наивозможной любезностью.

— О, теперь я понимаю, — говорила мадам, мешая французские слова с английскими, которые она порядком коверкала, — почему мсье так настаивал, чтобы платья для вашей милости были выбраны самые лучшие! Вы очень красивы… и вам подобает носить все самое элегантное!

Эйлида улыбнулась в ответ на комплимент и объяснила:

— Мой муж заказывал платья в большой спешке. Я хотела бы посмотреть, что еще есть у вас, и выбрать сама.

Мадам Бертен пришла в восторг и, когда принесли платья и материй всех видов и оттенков, не уставала повторять:

— Вот это понравится мсье! Эт-то платье сделает вас неотразимой для мсье!

Эйлида выбрала было ярко-зеленое платье, но мадам Бертен всплеснула руками в полном ужасе.

— О нет, нет! — твердила она. — Эт-то не для вас! Мсье не одобрит! Он поссорится со мной, если я позволю вам купить это!

«Вечно этот Доран!» — с досадой подумала девушка, но при этом убедилась, что трудно найти платье, которое бы совсем не походило на уже купленные для нее «вечно этим Дораном».

Наконец уже в отчаянии, она заказала платье, еще не вполне дошитое. Мадам Бертен заверила ее, что к вечеру все будет сделано.

Платье оказалось немного более изысканным и нарядным, чем те, которые у Эйлиды уже были.

А что, если Доран его не одобрит?

Но в конце концов, не станет она делать все только по его указке! Почему бы ей не одеваться так, как она сама желает?

Эйлида заглянула еще в два или три модных магазина и не могла удержаться, чтобы не зайти в книжную лавку.

Она обнаружила книгу в необычайно красивом переплете, в которой были описаны самые замечательные в архитектурном отношении здания Англии, в том числе, разумеется, и Блэйк-холл.

Ей пришло в голову, что Дорану понравился бы такой подарок. Заплатить за книгу придется, увы, его собственными деньгами, но надо надеяться, он не посетует на такую вольность.

Книга была очень дорогая; Эйлида попросила ее завернуть и взяла с собой.

Пусть это хоть отчасти смягчит то обстоятельство, что до сих пор она была только «берущей», но не «отдающей».

Доран, вероятно, поймет, что ей станет легче, если она сделает ему подарок. Когда-нибудь — к сожалению, неизвестно когда — она вдруг да вернет ему эти деньги.

Эйлида вернулась на Беркли-сквер и в одиночестве съела второй завтрак.

Ее заинтересовала купленная книга, и она решила ее почитать. Но сначала, наверное, стоит сделать дарственную надпись; девушка села за письменный стол и написала на титульном листе:

«Дорану — первый подарок от Эйлиды».

Ожидая, пока высохнут чернила, она вдруг подумала: а что, если написать иначе — «С любовью от Эйлиды»?

Но это было бы неправдой, само слово «любовь» никогда не было сказано между ними.

До знакомства с мадам Бертен Эйлиде никогда не приходило в голову, что раз Доран так хорошо разбирается в дамских туалетах — о чем мадам твердила неустанно, — значит, в его жизни было немало женщин.

Теперь она вдруг подумала об этом, и была буквально потрясена.

Впрочем, до чего же она глупа!

Само собой понятно, что английский джентльмен, привлекательный внешне, отличный наездник да к тому же очень богатый, должен иметь успех у женщин.

Дэвид, например, с невероятной выразительностью живописал, как его обольщали в Лондоне. Но Дэвид еще очень молод, а у Дорана за те десять лет, что разделяли его и Дэвида, ясное дело, было немало романов.

Соображения такого рода раньше просто не приходили в голову Эйлиде, но теперь невероятно взбудоражили.

Что, если Доран, безразлично относится к ней просто потому, что она менее привлекательна, чем другие его женщины? А может, он и сейчас любит другую?

Может, именно у этой другой он был вчера и вообще ради нее; вернулся в Лондон?

Если все это не связано с другой женщиной, почему он так скрытен?

Проще простого было бы сказать, что он должен уехать из Лестершира в связи с неотложным делом. Она бы это поняла, ведь он говорил, что нажил состояние благодаря торговым операциям.

Если он вернулся ради женщины, он не сказал бы правды, не захотел бы, чтобы Эйлида узнала, кто эта женщина.

Эйлида ходила взад и вперед по библиотеке, гадая, как выгладит эта неведомая женщина и настолько ли она хороша, чтобы Доран никогда не мог ее забыть.

Эйлида находилась в полном одиночестве, и воображение ее разыгралось не на шутку — она словно грезила наяву.

Она придумывала множество историй, в которых Доран был увлечен, очарован и покорен прекрасными женщинами, нисколько не похожими на нее самое.

Брюнетки или рыжеволосые, они, как на подбор, были остроумны, занимательны и умны. Каждая обладала чувственным, гибким изяществом, змеиной грацией движений.

В конце концов, измученная до изнеможения подобными мыслями о Доране, Эйлида присела на стул возле открытого французского окна и заставила себя заняться чтением книги, которую собиралась подарить ему. Иллюстрации в книге были чудесные, каждый дом художник изобразил с большим мастерством. Блэйк-холл выглядел на картинке внушительно и очень красиво.

Чувство тоски по родному дому внезапно овладело Эйлидой. Ей не просто хотелось туда вернуться, ей хотелось, чтобы там она оказалась вместе с матерью и отцом.

Почему, ну почему они ее покинули?

Слезы затуманили глаза, но в то же время отчего-то померк солнечный свет. С удивлением Эйлида сообразила, что через французское окно кто-то вошел в комнату. Сначала она не разглядела, кто это. Она вытерла слезы, глянула — и ахнула.

Китайцы, которых она уже видела дважды, находились в комнате и стояли по обе стороны от Эйлиды.

Она смотрела на них в оцепенении, пока человек с косой не поднес палец к губам и не произнес шепотом:

— Никакой… шум!

Он говорил так странно, что Эйлида решила немедленно закричать — только бы лакей в холле услышал этот ее крик!

Китаец, видимо, догадался о ее намерении. Он вытянул руку, в которой блеснул острый нож, и кончиком этого ножа коснулся шеи Эйлиды.

— Вы… идти! — все так же отрывисто прошептал он. — Леди… Идти… быстро!

Конец ножа по-прежнему касался кожи Эйлиды, она не могла удержать дрожь.

С ужасом она подумала, что, если издаст хоть звук, ее полоснут ножом, и никто даже не услышит ее крика.

— Леди… идти! — еще раз повторил китаец.

Не смея сопротивляться, Эйлида встала и последовала за китайцами в маленький садик. Там было полно цветов; высокая стена отгораживала садик от улицы, и никто не мог увидеть, что там происходит.

Выбора не было, и Эйлида продолжала идти следом за китайцем с ножом в конец сада, где находился вход в конюшню. Второй китаец шел позади нее. Видеть этого она не могла, но предполагала, что и он вооружен ножом и в любую минуту может всадить этот нож ей в спину.

Сад кончился, все трое вступили в узкий проход, ведущий к конюшне.

Если грумы находятся в конюшне, они могут спасти Эйлиду.

Запахло сеном и кожей; Эйлида слышала, как лошади топчутся в стойлах. Ни одного из грумов она не видела, пока не дошла вместе со своими страшными спутниками до конца конюшни. Здесь до нее донеслись голоса и мужской смех.

Три грума увлеченно глазели на китайца, который показывал им фокусы с колодой карт.

Эйлида открыла рот, чтобы крикнуть, но кончик ножа снова коснулся ее шеи, и она промолчала.

Китаец отворил дверь конюшни.

Снаружи, очень близко, так что Эйлиде пришлось сделать всего два или три шага по открытому пространству, стояла закрытая карета.

Это средство передвижения выглядело очень необычно и ничуть не напоминало экипажи, принадлежащие Дорану.