— Но он, должно быть, слуга офицера, как и ты. Это вносит разнообразие в жизнь и приносит хотя бы три пенса в день.

— Фуке никому не слуга. Он говорит, что служит лишь самому себе и Франции.

— Такая гордыня приведет его к гибели.

— Да, конечно, и я говорил ему об этом, но что можно поделать с этим непомерным упрямством? Бывало, я говорил ему, что он, должно быть, сын аристократа, иначе откуда такая гордость. Его эти слова бесили. Он истинный республиканец.

— А ты, конечно, за императора?

— Конечно, лейтенант. — Черные глаза Гастона встретились с насмешливым взглядом Филиппа, и он рассмеялся.

— Ты прекрасно понимаешь, что, если Бурбоны снова вернутся во Францию, ты будешь носить белую кокарду, как и все мы.

— Я француз, мой лейтенант, и, пока сыт и здоров, буду желать того же любому мужчине.

— Ты философ, Гастон.

— Как скажете, лейтенант.

Филипп оставил тему политики и вновь вернулся к кораблю.

— Я вряд ли смогу купить его, — сказал он.

Его денежное содержание в день составляло всего десять шиллингов, еще выручали уроки, которые он давал в городе. Однако Филипп не мог позволить себе снять жилье за пределами тюрьмы, как это делали некоторые его товарищи-офицеры.

Гастон принялся уверять его, что они уже нашли покупателя, торговца Мэттью Тейлора, который обещал заплатить за корабль тридцать фунтов.

— Это хорошая цена, — согласился Филипп.

— За год работы, лейтенант.

— Тогда это не столь хорошая цена, хотя, я думаю, он может поспорить и сказать, что вы имели бесплатную квартиру и стол, когда мастерили кораблик.

Затем Гастон рассказал лейтенанту о подагре торговца, которая в тот день помешала ему приехать на тюремный рынок. Приказчик Тейлора передал записку с просьбой, чтобы кто-нибудь из офицеров, находящихся в условном заключении, принес корабль ему домой, так как джентльмен, намеревающийся его купить, на следующий день собирается приехать в Доувертон.

— И поэтому, мой лейтенант, — добавил Гастон с надеждой в голосе, — я перед вами.

— Вижу. Я должен быть вашим посыльным?

— Если вас не затруднит, монсеньор.

— С удовольствием, тем более что дом мистера Тейлора находится внутри отведенной нам территории. Я не собираюсь опять нарушать границы даже ради тебя, Гастон. В прошлом месяце я нарушил их пять раз — правда, всякий раз уходил не более чем на несколько часов, — но бравый капитан Буллер заявил, что, если такое повторится, меня отправят под арест, а это значит, что я буду прозябать два летних месяца!

— Вообще-то капитан Буллер добрый человек. Ему вряд ли захочется отправлять вас под арест, лейтенант!

— Боже упаси! — Лейтенанту пришлось посидеть под арестом в Чатеме, а Леконтре и Фуке — в Портсмуте, и он не испытывал ни малейшего желания повторить свой опыт. — Первым делом я найду магазин этого доброго торговца в городе и выясню, где он живет, — пообещал Филипп.

— Если мистера Тейлора не будет в магазине, не оставляйте наш корабль этому мерзкому приказчику, Хиксу, — предупредил Гастон. — Похоже, он нечист на руку. У него глаза как у поросенка.

Филипп обещал передать корабль лично в руки мистера Тейлора. Затем Гастон привел в порядок его лучшую, хотя и порядком поношенную, голубую куртку и начистил новые сапоги, которые были куплены в городе на деньги, заработанные уроками французского. Волосы, лейтенанта, темные и кудрявые, были тщательно расчесаны, высокую шляпу с серебряной пряжкой он надел слегка набекрень, а кораблик засунул под мышку. Лейтенант взял трость и отправился в город. Мимо караула в воротах он прошел, даже не показав пропуск, потому что здесь его знали очень хорошо. Красивый француз был известен каждому в тюрьме, за исключением разве что стражника, обязанного следить за улицей, спускающейся в город.

— Проклятые французы, — проворчал этот стражник, глядя вслед лейтенанту. — Смотри, как перебирает ногами: будто танцует, а не идет!

Между тем Филипп всего лишь осторожно ступал по булыжной мостовой, чтобы не повредить обувь. И хотя его красивые новые сапоги были хорошо скроены и крепко сшиты, они были сделаны из плохой кожи — другие сапога Филипп не мог себе позволить.

С каждым шагом лейтенанта все больше охватывала радость жизни. Пять лет назад, попав в плен, он даже не мог мечтать, что в Англии будет наслаждаться свободой, как наслаждался ею теперь. Офицеров и солдат — девятьсот человек — посадили на обшарпанный линейный корабль и всем выдали одинаковую безразмерную желтую форму, которую теперь носили Гастон и его друзья. Воздух в каютах был спертым, еда — несъедобной, и, если вспыхивал очаг дизентерии или сыпного тифа, пленные умирали, как мухи.

И этот очаровательный английский городок, куда их привезли, и даже мрачный старый замок, ставший их тюрьмой, показались им в сравнении с тем кораблем раем. А после встречи с Сарой в то утро возле магазина мистера Бриггса городок казался лейтенанту еще милее.

Вскоре, без всяких затруднений, Филипп нашел лавку мистера Тейлора, которую хозяин величаво именовал магазином. Однако, увидев приказчика мистера Тейлора — долговязого парня с хитрой улыбкой, — так же как и Леконтре, почувствовал к нему недоверие.

— Мистер Тейлор лежит дома, у него подагра, — сообщил; приказчик, когда Филипп изложил ему свое дело. — Я сказал французскому военнопленному, когда он принес корабль на рынок, что мистера Тейлора сегодня там не будет, предложил оставить эту поделку мне, но он отказался. Должно быть, не поверил, что я передам его работу хозяину. Хотя слово англичанина тверже, чем слово француза, вот что я вам скажу.

— На самом деле? — В глазах лейтенанта Кадо вспыхнули веселые искорки. — Однако то, что вы говорите, мой друг, меня не интересует. Сегодня прекрасный день для прогулки, и я знаю, где живет мистер Тейлор. Я сам отнесу ему корабль. — При этих словах Филипп повернулся и вышел из лавки.

— Смотрите поосторожнее! — крикнул ему вслед Джозеф. — Дом находится за пределами вашей территории, если угодно вам знать!

Лейтенант обернулся и вежливо улыбнулся в ответ. Затем отправился в город и зашел в трактир «Скрипучие ворота» — популярное место встреч Филиппа и его друзей, — хозяйка которого славилась своим кулинарным искусством. Бедность Филиппа ее нисколько не удручала. Она подала ему хлеб и сыр и стала болтать с ним так весело, словно он заказал жареного гуся и яблочный пирог.

Она еще раз подошла к столу, когда он показывал друзьям модель корабля, которую собирался отнести торговцу, и, восхитившись ее совершенством, предупредила:

— Если будете с деньгами возвращаться в сумерках, идите осторожно. Это место не зря называется Пустошью, там шалят разбойники… и бродят убийцы.

— Тысячу благодарностей, мадам, но я намереваюсь быть в замке задолго до наступления темноты. У нас действует зимний комендантский час — это пять часов вечера. — Филипп допил пиво, доел сыр и вышел из гостиницы.

Очень скоро город остался позади, и он уже шагал по дороге, ведущей к пустоши. Эта местность была тихой и красивой, и единственным живым существом, встреченным им на пути, была овца, мирно щипавшая траву. Впереди он уже видел дом мистера Тейлора — в окружении деревьев, еще не покрытых листьями.

Однако расстояние оказалось обманчивым, а дорога — каменистой. Поэтому, когда Филипп подошел к дому, было уже три часа.

Аккуратная служанка сразу же провела его в комнату, где с забинтованной ногой, положенной на пуфик, сидел ее господин. Торговец тепло приветствовал француза, пожал ему руку, пригласил его присесть, а служанку послал за мадерой и сливовым пирогом.

— Без сомнения, этот Фуке — талантливый чертяка, — пришел в восхищение Тейлор, рассматривая модель корабля. — Мой заказчик будет потрясен.

Филипп глянул в окно, увидев, что солнце стало клониться к высоким деревьям мистера Тейлора, но устроился поудобнее в предвкушении вина и беседы с хозяином. Ничто не радовало его так, как радушные приемы в английских домах, а мистер Тейлор жаждал поговорить о Франции. Он частенько бывал в этой стране еще до революции, когда его отец был жив и посылал сына за границу закупать шелк и кружева.

— Предместье Сен-Жермен — такой прекрасный район! — вспомнил он. — В его домах заключались целые состояния, но революция смела их с земли.

— Но, монсеньор, революции всегда имеют обыкновение все уничтожать.

— Иногда это бывает полезно, если на месте старого создается что-то новое, — согласился торговец.

— Но сделала ли это Франция, монсеньор?

— Что касается моей страны, — ответил Филипп, улыбаясь, — то она создала Наполеона Бонапарта, и многие из нас не думают, что это плохо.

— Бони? — Мистер Тейлор издал короткий смешок. — Подумаешь! Я слышал, что он побеждал лишь благодаря скорости продвижения своих войск. Но боюсь, в настоящее время его действия не столь успешны. Сочувствую вам, монсеньор.

Лейтенант пожал плечами.

— Через некоторое время Бонапарт, без сомнения, наверстает упущенное, — предположил он. — И тогда я принесу вам мои соболезнования, месье!

Они оба рассмеялись, а затем, взглянув на старинные дедовские часы в углу комнаты, мистер Тейлор заметил, что уже половина пятого и гостю стоит подумать о возвращении в замок.

— Вам надо успеть до комендантского часа, — напомнил он и захромал к серванту, откуда достал тридцать фунтов в банкнотах английского банка.

Солнце уже почти зашло, когда Филипп вышел на дорогу. Он понял, что потратил больше времени, чем мог себе позволить, и если не отдаст на растерзание острым камням свои новые сапоги, то доберется до замка, когда его ворота уже будут закрыты.

Поколебавшись секунду, Филипп сошел с дороги, сокращая путь, и пошел по тропинке, которая поднималась к вершине холма, а затем спускалась к ручью, бегущему в овраге. Этот ручей брал начало в лесах Темперли, расположенных справа, и тек по направлению к Доувертону, находящемуся слева. Переправиться через него можно было только по камням, вокруг которых, словно стражи, стояли черные ели.