Ночью в постели мадам сказала мужу:

— Мы потеряли Филиппа, этот аристократ победил. Я знала, что так будет, мы ему не подходим. Он всегда шел своим путем. — Ее муж промолчал, и она предположила: — Он скажет ему, конечно.

— Нет, — решительно возразил нотариус. — Он не скажет ему, и мы тоже не скажем. Я в этом уверен. — Затем, помолчав, добавил: — Насколько я знаю монсеньора Эстобана, он очень щепетильно относится к своим долгам. Когда он вернулся в Париж, Филипп приехал вместе с ним, и он был послан выразить почтение своим буржуазным родственникам, и думаю, что время от времени монсеньор Эстобан выражал желание пойти вместе с ним и рассказать нам о том, как прогрессирует наш племянник. Я надеялся, что он не придет, потому что ненавидел его больше, чем он ненавидел меня. Но нас соединяет мостик — Филипп, — и никто не посмеет разрушить его, пока мы живы.

Монсеньор Эстобан, вернувшись домой и наблюдая за тем, как Жанна упаковывает вещи, снял со своей руки кольцо и стал разглядывать его с задумчивой улыбкой. Это был не только символ прошлого: будущее проглядывало в мерцающей глубине бриллианта.

— Я оставлю его Филиппу, когда умру, — сказал он.

— Что? — Жанна вскинула голову и уставилась на него. — Вы говорите об этом кольце, монсеньор граф?

— Конечно.

— Но… — Она смешалась. — Это кольцо, монсеньор…

— Всегда принадлежало семье Эстобан, моя дорогая, — закончил он предложение. — Я знаю… оно передавалось от одного к другому. И это хорошо… Занимайся своей работой.

Жанна продолжила укладывать вещи, а граф, успокоенный, пошел спать.


Теплым сентябрьским днем леди Темперли получила письмо от монсеньора Эстобана. Он выразил благодарность за ее дружеское участие и участие в ее семьи и сообщал, что оставил игрушечных барабанщиков, которых так любили ее дети, в гостиной своего дома. Он не приедет больше в Англию, и просил своего поверенного в Доувертоне продать всю оставшуюся мебель и обстановку, за исключением книг, которые вышлют ему в Неаполь, и игрушечных барабанщиков, которых, как он надеется, она примет в дар для своих детей.

И еще добавил, что перед отъездом в Неаполь он виделся с Филиппом Кадо, и они договорились о том, что через месяц Филипп приедет к нему.

«Это жизнь, для которой он просто создан, — писал граф. — И я надеюсь, что мы вступим в этот новый мир с чувством общности и понимания. Я счастлив, что рядом со мной находится такой очаровательный молодой человек, как месье Кадо. Словно я нашел внука, которого так долго искал. Прощайте, мадам, желаю счастья вам и вашей семье».

Этим же днем Сара пошла через парк к тому маленькому домику, в котором жил старый эмигрант со своей служанкой и некоторое время — в компании с Романтичным французом тети ее мужа. Она открыла дверь ключом, который висел в кладовой возле задней двери, и печально прошлась по пустым комнатам, вспоминая часы, которые все они проводили вместе с милым стариком.

В кабинете Сара нашла игрушечных барабанщиков и взяла их с собой, но прежде, чем уйти, поднялась наверх в ту самую комнату, в которой виделась с Филиппом, и комната показалась ей еще более пустой, чем все другие комнаты в этом маленьком доме.

— Без сомнения, — сказал он в тот день, — вы проникли сюда вместе с солнечным лучом…

Сара пошла обратно через лес и посидела немного на поваленном дереве: фиалки заросли высокой травой, и цвели уже совсем другие цветы, пришедшие им на смену. Ощущение одиночества, которое не покидало ее с тех пор, как уехал Филипп, охватило Сару с новой силой: сердце ее сжалось, а на глаза навернулись слезы.

Она вытерла их и медленно побрела домой. Сара прошла в маленький будуар за гостиной и услышала, как в дом вошел Тэм и стал спрашивать у слуг, не видели ли они его жену. Он прошел в будуар, раздраженный тем, что не сразу смог ее найти.

— Сара! — заорал баронет по привычке во весь голос, но затем вспомнил, что она не любит, когда он кричит на нее, и поэтому подошел к ней поближе, окликнул ее более тихим голосом. Она повернула голову, и он увидел ее мокрые глаза. — Что случилось? — изумленно спросил Тэм. — Черт возьми, Сара, ты плачешь?

— Я ходила в домик графа забрать игрушку для детей, а домик выглядит таким заброшенным и одиноким… — На голубые глаза снова навернулись слезы, и она, не удержавшись, разрыдалась.

Баронет нашел свой носовой платок и неуклюже протянул ей, но она не видела его и продолжала рыдать, вытирая слезы рукавом, словно маленькая девочка. С грубоватой нежностью муж обнял ее и стал вытирать ей лицо.

— Будь я проклят, но я не понимаю тебя, Сара, — сказал Тэм сердито. — Раньше я никогда не видел, чтобы ты плакала, и мне это не нравится… Черт возьми, это меня расстраивает!

Эти слова заставили ее улыбнуться, она взяла платок из его рук и стала утирать слезы сама.

— Прости, — проговорила Сара прерывистым голосом. — Я не хотела тебя расстраивать, Тэм. Я больше не буду.

— Надеюсь на это, — отозвался он. — Потому что я терпеть не могу слез. Не выношу, когда плачут женщины… а тем более ты, Сара. — Он нахмурился, взглянул на нее и предположив: — Все это, наверное, из-за разговоров о том, что монсеньор Эстобан больше не вернется, да еще Мел выходит замуж на следующей неделе. Свадьбы всегда огорчают женщин.

— Нет, — ответила она. — Свадьба Мел тут ни при чем.

Романтика, блеск, сияние и увядание, когда тебе всего лишь двадцать шесть. «О, любовь моя, — вздохнуло ее сердце, — я тебя больше никогда не увижу…»

В этот момент открылась дверь и в комнату с виноватым видом заглянул Джеймс.

— Мама! — крикнул он, — Ты мне нужна.

— Да, да, конечно, иди ко мне, — откликнулась Сара и, присев на корточки, протянула к нему руки. Он кинулся к ней и маленькими ручонками обнял ее за шею. — Что случилось, Джеймс? Что ты хочешь?

— Я только хочу сказать тебе, что я люблю тебя, мама!

— О, Джеймс! — улыбнулась Сара. — Мой дорогой малыш!

Может, блеск и сияние романтической любви поблекнут со временем, затененные этим теплым сердечным общением?

Отец смотрел на них с некоторым замешательством, а затем вскричал:

— И мой тоже, не так ли?

Они с тревогой взглянули на него, но он притворился, что сердится. Потом наклонился, поднял ребенка и легко посадил его на свои широкие плечи.

— А теперь вас ждет развлечение, — сообщил Тэм. — Вы оба должны пойти и показать мне, где я должен строить новую конюшню.

Баронет был такой большой и сильный, что придерживал ребенка лишь одной левой рукой, а другой помог жене подняться. Затем с улыбкой, молящей ее о понимании и говорящей о его глубокой и безмолвной любви, взял ее за руку, и они, объединенные умиротворенным согласием, все вместе отправились выбирать место для конюшни.