Меган старательно отмывала стены детской. Она была одна в комнате, Мартин исчез, кое-как протерев пол. Она и не возражала. Для разнообразия хорошо побыть в тишине и спокойствии. Наличие трех братьев вызывало у нее иногда страстное желание быть единственным ребенком в семье.

Меган представляла собой хорошенькую невысокую девочку, унаследовав золотистые волосы от матери и голубые глаза от отца. Она всегда казалась готовой помочь, выполнять какую-то работу если нужно, но часто, по рассказам мамы, предавалась мечтам о жизни до войны; желая, чтобы у них были десятки слуг, и они устраивали бы многолюдные приемы с музыкой и танцами, и…

Услышав звук въезжающего в аллею кабриолета, она подбежала к окну. Да, это папа! Она бросила тряпку в ведро и помчалась вниз по лестнице приветствовать его с возвращением.

Мартин Филипп был высоким, худощавым мальчиком с темно-русыми волосами и большими карими глазами, доминировавшими на его продолговатом лице. Когда отец остановил кабриолет перед домом, он устроился на сене в амбаре над стойлами. Щенок-дворняжка, из-за которого он впал в немилость матери, свернулся у его ног с совершенно невинным видом.

Мартин потрепал уши собачки, ему хотелось, чтобы сейчас была весна и не так холодно. Тогда они могли бы пойти поохотиться на лягушек или еще кого-то. Он чувствовал злость и раздражение, как перед дракой. Почему ему нельзя привести Генерала в дом? Если бы Алистер не был таким малышом, он мог бы держать собаку в доме. Зачем ему вообще такой глупый брат? Все, что он делает, – это причиняет заботы другим.

Пнув ногой рыхлое сено, Мартин подошел к лестнице. Он взял Генерала под мышку и спустился с ним вниз.

– Ты останешься здесь, Генерал. Я пойду ужинать. А если ты заметишь каких-нибудь янки, пока я буду отсутствовать, убивай их.

Он сунул руки в карманы брюк, которые уже стали ему коротки и поспешил к дому. Войдя в парадную дверь, он услышал повышенный голос отца.

– Разве он не мог подождать, пока я попрошу его об этом? Так ли уж обязательно утирать мне нос? Может, у нас был бы хороший год. Может, нам не понадобились бы его подаяния. Разве он не знает, какие возникают у меня чувства, получая от него? Мне плевать, что он – брат моей жены; он по-прежнему янки. Всегда был им, им и останется.

– Филипп, вспомни, – умоляюще произнесла Мариль, – он спас «Приют Весны» для тебя, для всех нас. Если бы не его помощь, все уже давным-давно превратилось бы в прах. Пожалуйста, дорогой, не надо так. Ты знаешь, что нам нужны эти деньги. Пожалуйста, успокойся.

Мартин, застыв, стоял в дверях. Звук, который он слышал сейчас, был ужаснее, чем все слышанные им прежде. Его отец плакал. Рыдания вырывались из его горла с болезненными вздохами. Он продвинулся вперед, чтобы заглянуть в библиотеку. Мама убаюкивала отца, прижав его голову к груди, а по щекам ее сбегали слезы.

– Бог свидетель, я пытался, Мариль, – рыдал Филипп. – Мы знали… мы все знали, что будет нелегко, но… но они не позволяют нам жить. Они втаптывают нас в грязь каблуками своих паршивых сапог.

Филипп остановился, поднял голову и пристально взглянул в глаза жены.

– Посмотри на меня, – хрипло прошептал он. – Я – неудачник, Мариль. Я – старик в сорок два года. Когда мы поженились, я был богат; передо мной раскрылась многообещающая жизнь, процветающая плантация, самая лучшая в Северной Джорджии. А сейчас у меня четверо детей и измученная работой жена. Я хочу дать тебе весь мир, а вместо этого вынужден принимать милостыню.

Мартин круто повернулся и поспешно направился назад к амбару. Он прислонился к амбарной двери, его лицо тотчас покрылось смертельной бледностью, суставы сжатых в кулаки пальцев побелели.

– Я достану их. Я рассчитаюсь с ними за все, что они сделали с моим отцом – со всеми нами. Я клянусь. Я заставлю проклятых янки заплатить.

Глава 4

Март 1874 – «Хартс Лэндинг».

Тейлор сидела за туалетным столиком, щетка для волос застыла на полпути в воздухе. Она склонилась ближе к своему отражению, рассматривая крошечные морщинки вокруг глаз. Поискав предательскую седину в волосах, но не найдя никаких признаков, она улыбнулась. Тейлор действительно выглядела моложе своего тридцати одного года.

Синие глаза затянулись мечтательной дымкой, пока она опускала щетку на столик. Как давно у нее не было подобного чувства? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– А ты здесь, моя красавица.

Брент небрежно оперся о дверной косяк, наслаждаясь картиной. Его взгляд вызвал вспышку румянца на щеках Тейлор и улыбку на ее губах. Брент пересек комнату и привлек ее к себе, обнимая и звонко целуя.

– Посмотрите-ка, – сказал он, отпустив ее. – Я все еще способен заставлять тебя краснеть.

– Вы себе льстите, сэр. Сегодня розы на моих щеках цветут совсем от других мыслей. – Тейлор кокетливо подмигнула и сделала реверанс.

– Скажи мне, кто он, – в притворном гневе воскликнул Брент. – Я вытащу и четвертую его.

Шутливость исчезла из голоса Тейлор.

– Серьезно, дорогой, у меня действительно есть еще один. – Она подняла глаза, и встретилась взглядом с мужем, сказала – у меня будет ребенок.

В спальне образовалась невероятная тишина. Рот Брента постоянно двигался, но ни единого звука не вырывалось наружу. Тейлор увидела потрясение на его лице.

– Брент, все нормально? Ты ведь ничего не имеешь против, не так ли?

– Против? – закричал он, обретя, наконец, голос. – Против? Ребенок! У нас ребенок? Я даже не думал… я уже сдался… Может, тебе надо сесть или… или еще что-нибудь?

Тейлор расхохоталась радостным, звенящим смехом.

– Не шути. Я не сломаюсь. Может быть, тебе следует присесть. Ты выглядишь не очень хорошо.

Он послушно сел, потянув ее за собой на кровать, и поцеловал еще раз, сейчас уже нежным, идущим из глубины сердца поцелуем.

– Я люблю тебя, миссис Латтимер, – прошептал он.

– И я люблю тебя, мистер Латтимер. Я люблю тебя.

Бренетта сидела на заборном столбе, зацепившись каблучками ботинок за нижнюю перекладину. На ней была одета рубашка с длинными рукавами и джинсы. Косы уложены вокруг головы и спрятаны под фетровую с широкими полями шляпу. Она мрачно разглядывала лошадей.

Ребенок. У мамы будет ребенок. Она вспомнила сияющее лицо отца, нежную улыбку матери и почувствовала себя совсем покинутой. На ее место они возьмут другого.

– Эгей, Нетта. Как там, наш урожай сегодня? – спросил Тобиас, вспрыгивая на забор возле нее.

Она пожала плечами, желая, что бы он убирался прочь, но Тобиас уже заметил выражение ее лица и остался.

– Что случилось, баловница? Ты выглядишь так, как будто потеряла последнего друга.

– Именно так, – она повернулась и взглянула на него, потом зловеще добавила. – Полагаю, что здесь нет тайны, поэтому я могу сказать тебе, у мамы будет ребенок.

– Но, Нетта, это же чудесная новость! Твой отец всегда хотел побольше ребятишек. Ну-ка, посмотри на этот большой дом, который они выстроили, и который вы втроем пытаетесь заполнить.

Ее глаза быстро наполнились слезами.

– Но, Тобиас, они не будут любить меня так сильно, когда рядом появится малыш. Папа… папа не захочет больше иг… играть со мной.

– Глупышка, – грубовато произнес Тобиас, обнимая ее за плечи, – разве ты не знаешь, что любовь невозможно исчерпать? Чем больше людей ты любишь, тем больше любви, которую ты отдаешь, образуется у тебя внутри. Невозможно, чтобы на кого-то не хватило любви. Любовь не иссякает. Никогда.

– Это действительно верно, Тобиас?

– Стал бы я тебе врать, принцесса? Конечно, это правда.

Заполненные слезами глаза Бренетты вернулись к лошадям и новым жеребятам в загоне. Ей всегда нравилась весна – появлялись детеныши: жеребята и телята, поросята, щенки, и котята. Если Тобиас прав, то, возможно, маленькая сестричка или брат тоже будет неплохо. Она смахнула слезы рукавом рубашки и громко вздохнула.

– Спасибо, Тобиас. Я действительно чувствую себя лучше.

Он отпустил руку и спрыгнул с забора.

– Никаких проблем, Нетта. Рад, что смог помочь тебе.

– Что это означает, что больше нет? Тогда найди мне еще. Или ты позволишь собственному отцу умереть от жажды?

Рори подхватил пошатнувшегося отца.

– Па, мне жаль, но я не пойду просить у Латтимеров, а сейчас взять больше негде.

– Не пойдешь? Ты не будешь делать то, что я говорю тебе? Какой же ты тогда сын?

Гарви отступил назад и уставился в точку затуманенными зелеными глазами. Неожиданно его рука рванулась вперед, опустившись на челюсть Рори. За резким треском последовала гнетущая тишина. Лицо Рори оставалось совершенно бесстрастным, когда он посмотрел на отца.

– Ради любви Святого Кристофера, парень! Неужели в тебе нет никаких чувств? – закричал Гарви и рухнул в глубоком обмороке.

Рори подхватил его и перетащил на кровать. Он смотрел на отца, на его рыжие волосы и такую же бороду, припухшее бессмысленное лицо, и чувствовал, как появляется в груди знакомая боль.

– Да, отец, у меня есть чувства, – прошептал он, потом повернулся и вышел из пропахшего дерьмом домика.

Рори стремительно подошел к своей привязанной лошади. Он расстегнул подпругу и стащил седло. Схватившись за гриву, Рори вскочил на лошадь и повернул к горам. Будь кто-либо поблизости в этот момент, застывшее как гранит лицо ножами пресекло бы любые расспросы.

Путь к вершине был не из легких, особенно без седла, но усилия и напряжение снимали, казалось, тяжесть с плеч. К тому времени, как он достиг вершины, в голове Рори прояснилось, хотя в сердце все еще оставалась тяжесть.

Он сел, скрестив ноги, на скалистом выступе, закрыл глаза и слушал, как лошадь щипает траву, как ветер свистит среди острых вершин, как деревья раскачиваются. Далеко внизу, в долине он различал приглушенное мычание коров.