- Папа! Ты совсем к нам плиехал? Или еще не совсем?


      - Совсем! - смеется Мишка и крепко обнимает сына. А я плыву, плыву над ними по воздуху. Хочу крикнуть Ванечке: "Не верь ему. Это неправда. Он врет. Он от нас отказался. Он врет". И не могу. Нет голоса. А Ванечка счастливо заливается. Возле кушетки вдруг появляется тетя Нина. Она растет, растет... Становится огромной, как готовый взлететь аэростат. Я пугаюсь. Мне некуда будет плыть по воздуху на своей кушетке, если она не прекратит расти. Но она пухнет все больше и, наконец, голосом Олега говорит... Говорит так громко, что у меня звенит в ушах:


      - Да сделай же что-нибудь, черт возьми. Ведь она же умрет!


      Кто-то умирает? - пугаюсь я. Где тетя Нина? Я ее больше не вижу. Она умрет оттого, что стала огромной, как дом? Рыжий, которого я тоже почему-то больше не вижу, отвечает тоскливо:


      - Я сделал все, что мог. Теперь только ждать.


      - Чего ждать? Она умирает, разве не видишь?


      - Да пошел ты! - свирепо огрызается Рыжий. - Сказал: надо ждать.


      Чего ждать? Чего? Я так давно жду... Все жду, когда же моей кушетке разрешат плыть дальше. А они не разрешают. Рыжий не разрешает. Держит зачем-то кушетку. Ведь я могу не успеть... Туда... В тот замечательный светлый коридор, откуда просто веет великой любовью и покоем... Могу не успеть. Надвигается ночь. Вот... Вот она - эта непереносимая чернота... Вокруг меня... Она страшная. Она на меня давит. Я ничего не вижу!


      - Дайте мне уйти отсюда! - кричу я в испуге.


      - Куда, Аленький? - тревожно спрашивает меня Рыжий.


      Где он? Тут темно. Холодно. Я его не вижу. Шарю вокруг руками.


      - Миша! Миша!


      - Я здесь... здесь... - шепчет он нежно и берет меня за руку.


      Ничего не вижу. Где же он?


      - Миша! Не уходи! Пожалуйста! Ну, не уходи! - я плачу.


      - Вот глупая, - невесело смеется он. - Куда я от тебя уйду? А, любимая?


      Почему я не вижу, как он смеется? Не вижу его замечательных чертиков в глазах? Кругом темно. Куда же он делся?


      - Миша-а-а-а-а ... - снова кричу я.


      Что-то мокрое и холодное касается моего лба.


* * *


      Солнце било прямо в лицо. Я зажмурилась. Трудно привыкать к свету. Настолько от него отвыкла. Вещи приобрели какие-то слишком резкие очертания. А у меня совсем еще недавно все плыло перед глазами, то исчезая, то появляясь вновь. Теперь уже ничто никуда не исчезает. Все на своих местах, все неподвижно. И этот свет... Глазам больно!


      - Мама... - послышалось рядом.


      Я осторожно приподняла ресницы. В полосе яркого солнечного света стоял Ванечка. Руки по-взрослому держал в карманах шортиков. Его рыжеватые кудряшки сверкали на солнце разноцветными брызгами. Где-то я такое уже видела. Но где? Когда? Вот досада, нее могу вспомнить.


      - Ваня, - позвала его. И сама себя с трудом услыхала.


      - Мамочка, молчи, не то кашлять будешь, - командирским шепотом сказал Ванечка, смешно вытаращив глазенки. - С тобой нельзя говолить. Папа лугается!


      - Кто?


      - Папа, - торжественно пояснил Ванечка и добавил, засияв радостной улыбкой. - К нам папа плиехал!


      Фу-у... Это все еще бред. Конечно, я брежу... Вот и голова кружится. И дышать тяжело. Интересно, какой такой папа мог приехать к Ванечке? Бред, да и только...


      - Какой еще папа, Ванечка? Что ты, милый?


      - Обыкновенный папа, золотко. Как у всех. И хватит сюсюкать с парнем! Ванечка! Растишь мне из мужика бабу!


      Я с трудом повернула голову на этот голос. На стуле у стены сидел Мишка. Уставший. Лохматый и небритый. Расслабленный, как отдыхающая кошка.


      Ну вот! Небритый Мишка! Разве это не бред?


      - С Ванечкой сколько не сюсюкай, все равно бандитом растет, - пояснила я недовольно. Пусть Мишка не заблуждается на счет сына. Потом опять взглянула на Рыжего и иронично спросила:


      - Кстати... Это ты что ли папа?


      - А кто еще, хотелось бы мне знать?! - воинственно спросил он. В глазах его плясали омерзительные чертики.


      - Ванечка, - тихо попросила я, - посиди немного на кухне, милый. Мне с Ры ... с твоим папой поговорить нужно.


      Ванечка с места не сдвинулся. Стоял, теребил кармашек на шортиках. Вопросительно глядел на отца.


      - Иди, Ванька, иди, - снисходительно разрешил тот.


      Ванечка развернулся и колобком укатил на кухню. Ну вот, он меня уже и не слушает. Я для него больше не авторитет. Черт знает, что такое! И этот Рыжий... Я закрыла глаза. Устала. Но память вдруг сыграла со мной злую шутку. Вспомнилось, как мы стояли в прихожей у Олега, а потом - на лестнице. Вспомнились Мишкины слова: "Чей сын?.. Когда это мы с тобой успели?.." А теперь ему, значит, сын понадобился? Признал отпрыска? Обида заполыхала в душе... Бабу ему, видите ли, из мужика растят!.. Обида и гордость...


      - С чего ты взял, что это твой сын? - спросила, стараясь придать голосу безразличие.


      - Мне его мать три дня назад сама об этом сказала.


      - Его мать была не в своем уме. Она тебе наврала.


      Мне страшно было смотреть на Рыжего. Страшно увидеть, как его взгляд становится ледяным. Что я несу? Ведь ему, наверное, все давно доложили... Потому я не открывала глаза. Слышала, как он поднялся со стула. Подошел совсем близко и присел ко мне на кушетку. Тяжелый какой. Кушетка под ним, как человек, вздохнула. Взял меня рукой за подбородок.


      - Ну-ка! Открывай глаза, симулянтка. Хватит притворяться умирающей.


      Я подчинилась. По старой привычке? Может быть. А, скорее всего, из желания еще раз посмотреть на него. Ведь хорош же, мерзавец! Даже такой помятый.


      Он смотрел на меня с нежной жалостью, затаив где-то в глубине глаз улыбку. И опять у меня возникло ощущение, что где-то я это уже видела ...


      - Ты же не умеешь мне врать, - ласково усмехнулся он. - Ты никогда мне не врала.


      Это, конечно, так. Почему-то именно ему, ему одному я никогда не врала - всегда говорила правду.


      - Я устала.


      - Угу, - кивнул он. - Сейчас отдохнешь.


      Встал и ушел на кухню. Его и не было всего несколько минут, а я запаниковала. Вдруг он совсем ушел? Больше не вернется?


      Он вернулся. Держал в руках странный пластмассовый шприц. Таких мне видеть еще не приходилось.


      - Ой, только не в вену!


      Он хохотнул.


      - Как была трусихой, так и осталась.


      Много он понимает! Я рожала вон как и то - ничего не боялась. Я вообще ничего не боюсь.


      - Куда руку спрятала? - насмешливо спросил он и бесцеремонно залез своей лапищей ко мне под одеяло. Пришлось подчиниться. Вытащить левую руку из-под спины.


      - Да не трясись ты так, - откровенно смеялся Мишка, ловко попадая иглой в вену. Как у него это просто получилось! Ничего не поделаешь, профессионал.


      Он поднял голову от моего локтя. Заглянул в глаза. Сказал серьезно:


      - Теперь спи, любимая. Постарайся больше не умирать.


      - Послушай ...


      - После поговорим.


      Спорить с ним было бесполезно. Это я еще помнила. Вздохнула. Закрыла глаза. Если "после поговорим", значит, еще увидимся. Сон накрыл меня мягкими лапами.


* * *


      Ванечкина кровать была отодвинута подальше от моей кушетки. Кто ее отодвинул? Зачем? Ванечка спал, подсунув одну руку под пухлую щеку. Большой палец другой руки засунул себе в рот. Одеяло сбилось. Сквозь прутья решетки выглядывала розовая пятка. Вот всегда он так спит. Обязательно ноги из-под одеяла выбрасывает. Жарко ему, что ли?


      Я вздохнула. Голова еще кружилась. Но дышать стало легче. Опять в комнате темно. До вечера проспала? Вот молодец-то. Миша, наверное, уже ушел ...


      Ох, нет. Вон сидит. Не ушел!


      За столом, освещенные оранжевым светом странного светильника, тетя Нина и Мишка пили чай. Перед Мишкой стоял его любимый бокал.


      Откуда у нас такой светильник? Никогда не было. Мишка приволок? Зачем? А, вообще, здорово... Уютно. В углу, возле телевизора, куча самых разнообразных картонных коробок - одна на другой. Коробки явно иностранного происхождения, изрисованные непонятными надписями на английском языке. Тоже Мишка приволок? Хм... после разберемся.


      Я опять взглянула на Рыжего. Как хорошо, что он здесь. И тетя Нина как рада. Вон, улыбается ему... Мне захотелось посидеть за столом вместе с ними, в этом мирном круге оранжевого света... Но так непривычно видеть Мишку здесь. Комната кажется совсем маленькой. Может быть, он и усох, а все равно огромный. И незнакомая мне красивая серая рубашка совсем не скрадывает этой его огромности.