— Персонал уже в курсе, что не будет премии, — задумчиво проговорил Кочкин. — Но они еще не знают, почему… Грустно все это… Прознают — разбегутся. Жалко…

— Макс, не беги впереди паровоза! — строго сказал Рубин.

— Да какой уж тут паровоз, — скривился Кочкин. — Валера правильно сказал. Недвижимости у нас нет, товаров нет. Только мозги. Рубин, у нас с тобой отличные мозги. Только их никто в залог не возьмет… Жалко. Черт, как жалко-то…

— Максим, наплакаться успеем еще, подожди ныть, — Рубин раздраженно оборвал Кочкина и внимательно взглянул Валерию в глаза. — Ты ведь знаешь, Валера, у нас лучшие разработчики и программеры в городе. Но бесплатно они работать не будут. Не обязаны и не будут.

— Тимофей, ты меня хорошо слушал? Первое, что я сказал: возможно, придется еще раз начинать с нуля, — горько повторил Валерий.

— Это мы поняли, — протянул Кочкин. — И все, и не надо разжевывать. Давай лучше по существу. Что мы еще можем сделать? Сколько у нас времени осталось?

Валерий всегда с теплотой относился к своим коллегам. Но только немногих он мог назвать друзьями. Кочкин и Рубин были проверенными друзьями. Фраза «Сколько у нас времени?» только подтвердила это.

Но обнадежить друзей Валерию было особо нечем:

— Найти деньги — вот единственный выход. Я сдаваться не собираюсь, сделаю все, что смогу. Но нет гарантии, что найдутся желающие оказать мне срочную финансовую помощь в таких значительных размерах.

Рубин и Кочкин переглянулись. Кочкин в раздражении махнул рукой, и Рубин решил говорить сам.

— Валера, а ты не думал продать «Толмача»?

Валерий с досадой замотал головой:

— Тим, ну что ты, право… Прога сырая еще. Да даже если выпустить ее на рынок прямо сейчас, мы еще долго не получим отдачи, если вообще не отпугнем потребителя…

Рубин напрягся:

— Валера, я не об этом говорю. Продать можно алгоритм-модели языков. Это купят быстро и дорого.

Предложение ошарашило Валерия.

— Ты что, Тим, с ума сошел? Два года труда просто взять и выбросить?

— Не выбросить. Продать, — с нажимом пояснил Рубин. — Я знаю несколько корпораций на западе, которые хоть завтра выложат твердую валюту за логический скелет нашего «Толмача». Да и здесь желающие найдутся.

Кочкин, нервно хрустя пальцами, все же встрял:

— Тим, ну как можно ему такое предлагать?! Ты ж ему предлагаешь душу вынуть и черт знает кому отдать…

— Не он один душу вложил, мы все вложили в «Толмача» и время, и силы… Но если ситуация безвыходная, чем-то надо жертвовать! — возразил Рубин. — Валерка, подумай об этом… А впрочем, ты здесь хозяин.

О том, что он тут хозяин, за последние дни ему не напомнил только ленивый. Обсуждать продажу «Толмача» Валерий не собирался. Он встал, давая понять, что разговор окончен, посмотрел на друзей.

— Валера, — вздохнул Рубин. — В любом случае мы на твоей стороне.

— Я знаю, Тим. Еще поборемся. Спасибо, ребята.

Валерий вышел из аквариума, не прислушиваясь к тому, о чем сразу же заговорили между собой Рубин и Кочкин.

Он не привык уповать на везение. Кто знает, может быть поэтому ему и не везло. Валерий никогда не рассчитывал на удачное стечение обстоятельств. Обстоятельства приходилось преодолевать. Он не верил в талисманы, не загадывал… Сейчас, когда все плохо и неоткуда ждать помощи, на удачу рассчитывать еще более глупо, чем обычно.

Валерий остановился и молча смотрел на Полину. Она быстро стучала по клавишам, почти не глядя на клавиатуру. Четкий тонкий женский профиль. Маленькие руки так быстро летают над кнопками… Она не замечает, что он смотрит на нее? Или делает вид, что не замечает? Если делает вид, то у нее завидная, совсем не женская выдержка. А если не замечает, тогда… Тогда, Казьмин, перспективы твои плачевны.

Как жаль, что она появилась в его жизни только сейчас. Как жаль, что она его подчиненная. Жаль, что он не может просто так подойти, поговорить о том, о сем, выведать о том, что его волнует все это время… Он не может ничего, только издалека смотреть, задавать глупые ничего не значащие вопросы «по работе». Послушает Полина эти вопросы еще немного и будет уверена, что директор фирмы полный недоумок. Кажется, и так уже все вокруг думают, что он просто так ходит, суется со всякой ерундой, куда не просят, и от нечего делать устраивает переполох среди сотрудников.

Полина подняла голову и взглянула на Валерия.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Нет-нет. Все в порядке.

Убедившись, что вокруг нет никого, кто мог бы его услышать, Валерий решился, наконец, сделать то, что он собирался с того самого момента, когда увидел ее у барной стойки в кафе:

— Скажите, Полина, завтра утром вы очень заняты?

Она нахмурилась, словно вспоминая, что же у нее там запланировано на субботнее утро. Потом пожала плечами:

— Нет, не очень. Кажется, у меня нет особых планов. А что случилось? Надо выйти на работу?

— В Царскосельском парке уже кончилась золотая осень, но там все еще чудесно. И я приглашаю вас на прогулку. Один ваш отказ я переварил. Надеюсь, моя вторая попытка будет удачнее первой.

Она рассеянно моргнула, потом ответила:

— Почему бы и нет?

Валерий был почти уверен, что она и на этот раз как-нибудь ловко увернется от его предложения. Поэтому он даже не поверил сначала.

— Отлично! — он не смог сдержать радостной улыбки. — Машина будет подана в девять. Дунайский, двадцать четыре, я правильно помню?

— Абсолютно.

— Тогда договорились. До завтра!

Она кивнула и повернулась к своему монитору.

Валерий вышел в коридор.

Он уже давно не строил далеко идущих планов. Но все еще льстил себе надеждой, что может немного помечтать. Именно сейчас.

* * *

— Вот где-нибудь здесь мы остановимся, и дальше пойдем пешком… — Казьмин медленно вел машину по старым царскосельским улицам.

Когда вчера Казьмин сказал, что машина будет подана в девять, Полина почему-то была уверена, что за ней пришлют Власова. Однако Казьмин приехал сам, не на офисном черном мерсе, а за рулем двухместного вишневого малыша с забавными круглыми фарами. Одет Валерий Петрович был в самый раз для загородной прогулки: в джинсах, спортивной куртке, легких кроссовках. Но несмотря на неофициальную обстановку Казьмин был так же внимателен и безупречно галантен.

Субботним октябрьским утром на шоссе было не так много машин, и до Пушкина домчали очень быстро.

Казьмин водил совсем иначе, чем Власов. Поразить воображение Полины крутизной машины было практически невозможно. Матчасть не была ее сильным местом. Но имелась у Полины такая смешная привычка: наблюдать за тем, как мужчины держатся за рулем. Власов управлял автомобилем так же, как говорил: четко, выверено, лаконично и резко. Казьмин действовал неторопливо, немного даже лениво, плавно, степенно. Припарковавшись у тротуара, Казьмин вынул телефон.

— Илюша, будь другом, забери машину с Магазейной… Нет, все нормально. Я прогуляюсь…

Убирая телефон в карман, он весело улыбнулся Полине:

— Ну вот и порядок. Теперь пойдемте.

Казьмин вылез из машины, обошел ее, открыл дверь, помог Полине выбраться. Чуть слышно пискнул центральный замок, и Казьмин, слегка придерживая Полину под руку, повел ее ко входу в парк.

— Мне больше нравится дикая часть парка, а вам?

— Не знаю, — Полина пожала плечами, — Если честно, я редко бываю здесь.

Правду сказать, Полина бывала в Пушкине считанные разы. Царскосельские красоты не то чтобы оставляли ее равнодушной… А впрочем, что уж тут — действительно, Полина совсем не горела желанием снова и снова лицезреть знаменитые пригородные достопримечательности. Ей вполне хватало рекламных снимков на календарях и открытках. Тем более, что на снимках все выглядело намного внушительнее, чем наяву.

— Ага… — задумчиво протянул Казьмин. — Тогда, раз вам все равно, я покажу вам места, которые люблю сам. Только предупреждаю на всякий случай: у меня не очень обычные пристрастия в этом парке. Я люблю руины.

— Что?

— Руины, — повторил Казьмин. — Развалины. Это может показаться странным, но ничего не поделаешь: восстановленные памятники привлекают меня значительно меньше. Как вы, не будете против, если я потаскаю вас по всяким историческим развалюхам?

— А почему бы и нет? — охотно согласилась Полина. Из поставленной Власовым задачи позволить Казьмину всё самой легкой частью было позволить ему таскать себя по руинам.

Они медленно шли по узкой извилистой аллее. Хотя эту тропу только с натяжкой можно было назвать аллеей. Давно запущенная, со свисающими прямо под ноги ветвями придорожных кустов, тропа вела к обшарпанному грязно-желтому фасаду когда-то, видимо, величественного строения…

— Многие сюда предпочитают не заглядывать, — говорил Казьмин, пока Полина рассеяно осматривала нескончаемую стену, вдоль которой они шли. — Людям кажется это неинтересным, неприглядным, отталкивающим. В чем-то они правы. Я тоже не поведу вас внутрь. Чего там только нет: проломы, прогнившие балки, мусор… Но достаточно просто пройти мимо, и уже можно понять, что эти стены многое слышали, видели, многое знают. И замазать все это свежей штукатуркой, заменить перекрытия и повесить замки на новые железные двери — это не меньшее варварство, чем то, что дворец довели до такого состояния. Реставрация, если она когда-нибудь грянет, будет самым настоящим насилием…

— Любопытно, — усмехнулась Полина.

— Да, разумеется… А вот скажите, Полина, вы были в Литве, в Тракае?

— Нет, не довелось. Но тракайский замок я представляю. Читала статью в журнале. С картинками, — усмехнулась Полина.

— Вот то-то и оно, что с картинками, — как-то очень невесело отозвался Казьмин. — Я был в Тракае три раза. Впервые это случилось в восьмидесятых. Тогда литовцы только мечтали о реставрации замка. Казармы гарнизона были наполовину разрушены, башенки на замковых стенах в руинах… Но какое же сильное впечатление все это производило! Машина времени — детская игрушка в сравнении с тем, что делали с человеком эти стены… Потом, лет через пять, я побывал в Тракае еще раз. Там заканчивали надстраивать башенки, а казармы были в строительных лесах. Вы не поверите, Полина, но такая мелочь может испортить настроение… Я долго бродил по мостам, галереям, по музейным залам, и мне казалось, что стены вопили: «Не трогайте нас! Мы еще столько можем вам рассказать!» Тогда я дал себе слово, что больше в Тракай не поеду…