На его лице появилась тень улыбки:

– С каких это пор Эмма стала столь смиренной?

Он вновь пожал ее руку.

– Ты не могла полюбить меня, однако разве ты не была все это время мне другом, сестрой, нянькой? Моя любовь к тебе… Что ж, не будь ее, мои дни не были бы так наполнены страстями и событиями. Ты принесла в них не только страдание, но и радость. Мне будет что вспомнить об этой земле, когда душа моя окинет ее иным взором с высоты.

– Не говори так! – вдруг запальчиво воскликнула Эмма. – Мне становится страшно. Ты кажешься далеким, как обитатель небес. Так ли уж ты безразличен ко всему земному? Ведь после тебя останется твое семя, росток новой жизни. И Виберга любит тебя!

Атли полуприкрыл веки:

– Ах, да, Виберга… Ты позаботишься о ней и о моем сыне, когда меня не станет? Виберга была добра со мной. Пожалуй, кроме Ролло, она одна сумела полюбить меня. Когда тебя кто-то любит, это дает силы. А я был так слаб, что ее нежность приносила мне облегчение. Благослови ее Господь…

Он вдруг сильно закашлялся, кровь окрасила его губы. Эмма обеспокоенно проговорила:

– Погоди, я принесу тебе теплого вина с медом.

Когда она возвратилась с чашей, Атли неподвижно глядел вдаль.

– Он уже близко. Я чувствую его приближение всем существом. Иисусе, дай мне сил!

У Эммы дрожали руки, когда она поила его вином. Атли взял у нее серебряную чашу с тонкой чеканкой по краю и стал разглядывать ее.

– Как много хорошего в этом мире. Я бы хотел все это запомнить. И вкус вина, и солнце, и блеск серебра, и крики чаек, и то, как ветер развевает твои волосы…

Взгляд его изменился. Эмма взволнованно спросила:

– Атли, что с тобой?

Его лицо было совершенно спокойным и умиротворенным. Эмма вдруг подумала – как странно, она никогда не замечала, как Атли красив, и красота эта не в чертах лица, а в идущем изнутри спокойном свете доброты. Никто и никогда не будет с ней столь терпелив и кроток. Она отвернулась, чтобы скрыть слезы.

В воздухе расплылся удар колокола. Приближалось время полуденной мессы.

– И звон… – прошептал Атли.

Он выронил чашу, и она покатилась к краю площадки.

– О, Атли, ты словно приносишь жертву божествам моря!

Она попыталась шутить, чтобы взбодрить Атли. Слабый звук донесся снизу – чаша звякнула, ударившись о камни. Эмма подошла ближе – у ее ног обрывалась глянцевитая, почти черная скала. Отсюда она видела, как монахи в черных капюшонах, выстроившись попарно, двигаются в сторону церкви. Совсем близко легкой тенью пронеслась чайка, и Эмма какое-то время следила за ее полетом, пока та не превратилась в едва заметную точку в синеве.

Она повернулась и сделала шаг – Атли все так же сидел, откинувшись в кресле и улыбаясь с закрытыми глазами. Она опустилась на плиты рядом с ним.

– Атли, – окликнула она его.

Что-то в его неподвижности испугало ее.

– Атли, ради бога…

Ветер шевельнул его волосы, и они упали на лицо. Странно – с закрытыми глазами он походил на старшего брата. Та же прямая линия бровей, такие же не длинные, но густые и слегка загнутые ресницы.

– Атли! – вновь повторила она, беря его за руку.

Тело сдвинулось и начало медленно сползать с кресла. Эмма подхватила его – он оказался невесом и невыносимо тяжел одновременно, потому что здесь его больше не было.

Ролло прибыл в ту же ночь. Бушевал прилив, грохотали швартуемые корабли, слышались команды, ругань и лязг оружия.

Конунг стремглав пронесся по галереям монастыря – так, что от его факела дождем сыпались искры.

– Где мой брат? – грозно кричал он. – Эй, долгополые, где мой брат?

Аббат Лаудомар, взволнованный, но владеющий собой, в парадном облачении и с посохом в руках вышел ему навстречу и скорбно сообщил о случившемся. Бурное дыхание Ролло замерло, словно пресекшись, лишь капли смолы факела с шипением падали в тишине на влажные плиты.

– Где он? Отведите меня к нему, – негромко проговорил он наконец.

Тело Атли покоилось перед алтарем в церкви Святого Михаила в выдолбленном дубовом стволе, завернутое в пропитанные благовониями пелены и покрытое сверху шелковым покрывалом. В церкви было холодно, по стенам трепетали и расплывались дымные языки светильников. За окном грохотал прибой, шумел ветер, содрогались деревянные ставни на окнах. Монахи слаженно пели заупокойные молитвы, но, когда вслед за Ролло в церковь ворвалась толпа викингов, громыхая железом, стуча сапогами и скрипя кожами, стали сбиваться, испуганно поглядывая на настоятеля. Тот дал знак продолжать.

Ролло медленно приблизился к телу брата, не удостоив взглядом две закутанные в темные покрывала женские фигуры. Четыре высокие свечи горели по углам стола, на котором возлежало тело Атли, и их свет отражался в прикрывавших его глазницы золотых монетах. Ролло вздрогнул, не узнавая брата. Он видел, как страшно заострился его нос, а кожа словно отошла от мышц. Какой же он, оказывается, маленький – словно вновь стал тем мальчиком, которого он когда-то увез с собой из Норвегии.

– Как он умер? – обратился он к стоявшему рядом настоятелю.

– Как добрый христианин, – отвечал тот. – Смерть его была на диво легка, ибо она избавила его от земных страданий. Он причастился последний раз этим утром, и теперь душа его уже у Господа.

– Я спрашиваю: как он умер?

Аббат наконец понял:

– С ним была Эмма из Байе.

Ролло, казалось, только теперь узнал ее в одной из окаменевших у гроба фигур. На него взглянули огромные, блестящие от слез глаза. Затем этот взгляд устремился мимо него – и Ролло почувствовал, как чья-то рука легла на его плечо. Снэфрид! Он положил свою руку поверх ее и глубоко вздохнул.

– Будет так: вы можете отпеть моего брата, но похороним мы его по нашему обряду.

– Нет!

Он увидел, как Эмма быстро шагнула вперед.

– Атли был христианином и желал, чтобы его похоронили на монастырском кладбище Мон-Томб.

Ролло ничего не ответил, но тут подала голос Снэфрид:

– Атли был викингом и достоин того, чтобы похоронить его в ладье.

Эмма даже не взглянула на нее.

– Твой брат, Ру, умер без меча, уповая только лишь на Бога христиан. Ты оскорбишь его волю, если опять сделаешь из него язычника.

К ее словам присоединились и настоятель, и даже Херлауг. Снэфрид попыталась было возражать, но теперь ее никто не поддержал. Сам же Ролло был слишком удручен, чтобы вступать в перебранку над телом брата. Отослав своих людей готовить тризну на берегу, он остался у гроба и утром молчаливо проводил Атли на монастырское кладбище и долго стоял над увенчанным крестом холмиком свежей земли, пока не явилась Снэфрид, чтобы напомнить, что к тризне все уже готово.

Поминальный пир продолжался несколько дней. Все это время Ролло много пил, но, казалось, брага не действует на него. Он часами сидел, неподвижно глядя перед собой пустыми глазами. Эмма наблюдала за ним издали, не решаясь приблизиться. Если бы Атли сумел дождаться брата, как много изменилось бы в ее судьбе! Теперь же Ролло по-прежнему не замечал ее, а главное – всегда и везде рядом с ним была Снэфрид. Снова и снова Эмма ловила на себе ее пристальный, ненавидящий взгляд. И как ни хотелось ей коснуться хотя бы края плаща Ролло, заговорить с ним, она не смела. Покидая застолье, она шла туда, где был привязан ее белый пони, и отправлялась в монастырь. Там, слушая церковное пение, она молилась и успокаивалась. «Я должна на что-то решиться, это мой долг по отношению к младенцу, которого я ношу. Так хотел и Атли…»

Но страшные глаза не подпускали ее ни на шаг, и Эмма невольно пряталась за Бьерна. Провожая ее, он вышел на тун и долго глядел, как взнуздывают ее конька.

– Она неспроста приехала, – хмуро проговорил скальд. – Теперь, когда нет Атли, она понимает, что ничто больше не стоит между тобой и конунгом.

– Кроме его воли. Он никогда не отречется от нее.

Синие глаза Бьерна щурились.

– Кто знает? Хочешь, я скажу Ролло, что в тебе его дитя?

Эмма не успела ответить. Позади них скрипнула дверь. Даже Бьерн слегка побледнел, увидев идущую мимо Снэфрид.

Она невольно прижалась к скальду:

– Святые угодники, не услышала ли она, что ты сказал?

Бьерн внимательно следил за Снэфрид. Та направилась к конюшням и вывела оттуда одного из лохматых местных жеребчиков. Эта порода была настолько мелкой, что прибывший на драккаре вороной Глад конунга казался сказочным существом рядом с ними. Оглядев своего коня, Снэфрид безжалостно пришпорила его, пустив с места в карьер.

– Она опять отправилась в дюны. Этот мокрый песок словно притягивает ее.

Эмма подумала, что в отсутствие Снэфрид она могла бы поговорить с Ролло. Если, конечно, он позволит ей это… На мгновение она вспомнила его последние слова и поежилась. Когда они вместе стояли над могилой Атли, он ни разу не взглянул в ее сторону. Простит ли он ей когда-нибудь, что его последняя встреча с братом была полна горечи и ненависти?..

– Эмма!

Она вздрогнула, не веря своим ушам. Чей это голос? Неужели это он окликнул ее?

– Я хочу говорить с тобой. Следуй за мной.

Они вышли за частокол усадьбы и направились в сторону песчаных холмов. Ролло шел впереди, чрезвычайно медленно, но Эмма не решалась догнать его. Страх и надежда бились в ней… Как много мог бы сделать для нее Атли, если бы остался жив! Он был ее ангелом-хранителем в этом мире, но теперь она осталась совершенно одна. Кроме того, она знала, что всегда – всегда! – терпит поражение в единоборстве с Ролло. Один лишь раз он уступил, но она обернула его слабость против него самого. И теперь только Бог ведает, чего ожидать от него.

Ролло опустился на песок у каменного креста, по-прежнему глядя перед собой погасшим взглядом. День был серый, сумрачный, весной словно уже и не пахло. Бесконечные пепельные пески терялись в туманной дымке, за которой едва различима была гора Мон-Томб. Простиравшиеся среди дюн на равнине заводи казались отлитыми из потускневшего олова. Воздух, однако, явственно пах морем, издали долетал жалобный писк чаек. Эмма глядела на конунга, машинально теребя на груди концы траурного покрывала. Никогда она еще не видела Ролло столь подавленным.