— Останови, — повторила Нина.

Дима остановил машину и протянул бумажник, не спрашивая ни о чем.

— Я сейчас, — пробормотала Нина, засовывая бумажник в карман.

Влетев в магазин, совсем пустой в этот поздний час, она окинула прилавки торопливым взглядом.

Она прекрасно знала, что именно она ищет. Только боялась себе в этом признаться.

Если Дима… Если все-таки он… Ну, хоть себе-то это скажи! Про себя, себе скажи: да, ты хочешь, чтобы все случилось сегодня. Чтобы он остался с тобой. Ты этого хочешь. И ты хочешь быть красивой. Желанной. И не делай, пожалуйста, вид, что тебя чрезвычайно интересует стиральный порошок «Ариэль» по восемь двести. Отойди от этого прилавка, времени в обрез, иди туда, во-он туда, вправо, там — женское белье…

— А сколько стоит вот этот… гарнитурчик? Пеньюарчик? — спросила Нина, решившись наконец. — Они только черные, да?

Пеньюарчик был ничего себе, вполне подходящий. Но черный цвет… Это слишком. Слишком вызывающе — так ей казалось. Она же не роковая женщина! Не какая-нибудь Шарон Стоун с кинжалом для колки льда.

— Есть розовый, — сказала продавщица, выбрасывая на прилавок шуршащий пакет.

— Нет, — вздохнула Нина. — Цвет какой-то поросячий… Какой-то колбасный…

— Ну, на вас не угодишь, — хмыкнула продавщица и, порывшись на полке, вытащила другой пакет.

— Чудо! — воскликнула Нина, открывая бумажник. — То, что надо.

Золотисто-ореховый. Она брюнетка, ей пойдет.

— Да, но это — икс-эль, — заметила продавщица, выбивая чек. — Вам велико будет.

— Нин, какие-то проблемы?

Нина вздрогнула, стремительно засунув в карман пальто пакет с пеньюаром.

Дима стоял на пороге магазинчика.

— Дмитрий Андреич, здра-асьте! — Продавщица улыбнулась Диме, потом глянула на Нину по-новому, оценивающе. — Так вы с ним? Во-он оно что… Давайте я вам на размер меньше поищу.

— Нет! — Нина замотала головой, отступая от прилавка. — Нет, нет, не нужно… Я тут маме кое-что купила, — пояснила она Диме, поспешно выводя его из магазина. — Так, безделицу… Поехали?


Они подъехали к дому. Собственно, дома она еще не видела — только высоченную ограду и ворота.

Ворота открылись плавно и беззвучно. Дима выбрался из машины, помог выйти Нине. Бросил подошедшему к нему охраннику:

— Поставишь тачку в гараж…

Нина сделала несколько шагов по дорожке, усыпанной сосновыми иглами, остановилась, вдохнула воздух полной грудью… Какой воздух! Осенний, свежий, лесной, пропитанный острым запахом хвои, влажной земли, шишек…

Чем она дышит там, в городе? Да и дышит ли вообще? В этой чертовой посудомоечной — духота парной, резкие запахи химикатов. А потом она моет лестницы и опять задыхается от запаха стирального порошка…

Там она задыхается. Здесь она дышит.

Огромная собака подошла к Нине, обнюхала ее колени миролюбиво, благосклонно…

— Это моя псина любимая. — Дима присел перед собакой на корточки, потрепал ее по загривку. — Смотри, признала тебя. Подли-иза…

Нина перевела взгляд. Вон его дом. В глубине осеннего сада, в полумраке — очертания двухэтажного особнячка. Эдакий терем васнецовский. Большая веранда. Мансарда. В окнах мансарды — теплый медовый свет.

— Мой дом, — сказал Дима негромко. — Знаешь, только когда я его построил, поднял, ухлопал на это уйму сил… и времени… и денег… Только когда я его поднял, я почувствовал себя мужиком. Таким… основательным дядькой. Кулачиной таким. Теперь пузо отращу и цепь на него повешу с ключами… Амбарными.

— Сапоги себе купи, салом их смазывай, — рассмеялась Нина. — Бороду отпусти лопатой. Кафтан я тебе сама сошью… А где дворня?

— Дворни навалом, — заверил ее Дима, ведя к дому. — Садовник вот…

Он сделал несколько шагов в сторону, к дядьке в ватнике. Дядька возился у грядки, вышелушивал бобы из длинных сморщенных стручков.

— Повар, горничных — три штуки. — Дима вернулся к Нине, сунув в карман несколько бобов.

— Купчина! — Нина уже подошла к ступеням крыльца. — Зачем тебе графиня? Тебе купчиха нужна. — И она оглянулась на Диму, не скрывая грустной нежности. — Такая, знаешь, кустодиевская. Чтобы у самовара чай пила, пальчик в сторону оттопырив.

— Мизинчик, — уточнил Дима.

— Вот-вот.

— И хлюпала вот так… — Дима изобразил купчихино хлюпанье, шумно заглатывая воображаемый чай. — Нет уж, благодарю покорно. Не надо нам купчих. У нас другие амбиции.


Дима открыл дверь спальни.

Нина вошла. Остановилась на пороге, оглядываясь с молитвенным трепетом.

Все, как в каталогах, которые она перелистывала иногда, коротая время у своего газетного лотка. Заморский шик плюс умеренное вкрапление славянского колорита. Камин с изразцами под «васнецовские». Абажур диковинный, плетеный — жар-птица, раскинувшая широкие пестрые крылья…

— Красиво, — прошептала Нина, не двигаясь с места.

— Ужинать будем? — спросил Дима, с опозданием снимая с Нины ее пальтецо.

— Нет. — Она вспомнила про пакетик с пеньюаром, лежащий в кармане пальто, резко выдернула пальто из Диминых рук и бросила одежку на кресло. — Нет, я не хочу. Я сразу… лягу.

— Как знаешь… — Дима незаметно для нее сунул боб под матрас. — Ты присядь на полати. Опробуй.

— Зачем? — спросила Нина голосом, севшим от волнения.

Она осторожно ступила на ковер. Мягчайший ворс теплого, золотисто-медового оттенка. Здесь все было выдержано в этих тонах — обивка стен, покрывала, шторы… «И мой пеньюар, — подумала Нина, послушно идя к постели. — Угадала. Подобрала в тон. Только надеть не успею… Господи, хоть бы он ушел сейчас! Я не готова… Я ни к чему не готова, я боюсь его, я себя боюсь, только бы он ушел, только бы он понял это, Господи!..»

Она опустилась на краешек постели, сжавшись, напрягшись… Так приговоренный к смерти опускается на электрический стул.

Дима взглянул на нее — и ощутил толчок острейшей, горчайшей жалости к ней. И невольной вины, и горячей нежности. Бедная, бедная его графинюшка! Как же нужно себя заморозить, выстудить… Да нет, это не она. Она ни в чем не виновата, это не она с собой сделала, это жизнь наша скотская, подлая скрутила ее жгутом, не пощадила…

Слава Богу, он успел сунуть этот проклятый боб, сворованный им у садовника, под матрас. Сейчас он, Дима, обернет все в шутку. Сейчас…

— Удобно тебе? — спросил он вкрадчиво.

— Н-не очень… — Нина подняла на него глаза — огромные, тревожные, выжидающие.

— Но мягко ведь? — Он улыбнулся. — Мягко?

— Как тебе сказать… — Она пожала плечами. — Какой-то все-таки дискомфорт, если честно…

— А! — заорал Дима ликующе.

Нина вздрогнула от неожиданности и снова взглянула на него затравленно.

— Все! — орал Дима радостно. — Настоящая! Все! Настоящая! — И Дима, приподняв Нину за плечи, выдернул из-под матраса боб. — Принцесса на горошине! Настоящая графиня! Виват! Виват! Виват!

— Балда, — прошептала Нина, сообразив, в чем дело. — Ой, балда! — И она рассмеялась освобожденно, с облегчением. — Посмотрите на этого деточку… двухметрового… Он еще сказочки читает… А где горошина? Почему боб?

— Чем богаты. — Дима развел руками. — У садовника с грядки стырил.

— Все правильно, — вздохнула Нина. — Я не принцесса на горошине. Я принцесса на бобах.

— Да мы все на бобах, в принципе, — пробормотал Дима.

Они замолчали. Нина по-прежнему сидела на кровати, Дима стоял рядом. Он сумел сделать главное: она уже не была так напряжена, как десять минут назад. Оттаяла чуть-чуть, самую малость.

— Ну, не буду тебе мешать, — сказал он буднично. — Шторы можно задернуть. Спи.

И Нина осталась одна. Можно было вздохнуть с облегчением.

С облегчением? Или — с сожалением? Э-э, ваше сиятельство, вы сами не знаете, чего хотите. Запутались вы вконец…

Она метнулась к двери — замка не было. Тогда Нина заставила дверь стулом и принялась лихорадочно переодеваться.

Она достала пакетик с бельем и, ахнув тихонько, рассмеялась: пеньюар был короток и непомерно широк. Ну да, продавщица ее предупреждала: XL. Для дам в теле. Худенькая Нина выглядела в нем достаточно нелепо. Кружевные бретельки съезжали с ее узких плеч, декольте было явно заготовлено для пышного «кустодиевского» бюста (вот тебе купчихи-то кустодиевские и аукнулись, шпротина несчастная, и поделом!).

Нина вздохнула и, поменяв шелка на старенький джемпер, залезла в кровать, натянув одеяло до подбородка.

Покосилась на стул у двери — глупо. Встала, отодвинула стул и снова забралась в кровать. Зажмурила глаза. Слонов считать? Какой там сон!..

Она поднялась с постели и подошла к окну. Осенний сад. Пустая аллейка, ведущая к воротам.

Нина пересекла комнату и подошла к окнам, выходящим на «тылы» Диминой усадьбы.

Вон он! Надо же… Здесь тоже был сад, осенние голые деревья, за темными сплетениями ветвей поблескивала крыша небольшой оранжереи… Нина скользнула взглядом по Диминым угодьям и снова посмотрела на Диму.

Он сидел недалеко от беседки. Беседка тоже была задумана и выстроена под васнецовский терем — с затейливыми резными коньками… Дима сидел чуть поодаль, на скамейке. Жег сухие листья, завороженно глядя на высокое пламя…

А Нина глядела на Диму. Глядела-глядела, потом отошла от окна и принялась торопливо одеваться.

* * *

Она вышла в сад, подошла к Диме и молча села рядом. Так они сидели молча, касаясь друг друга плечами.

Все ее страхи, комплексы, недавние переживания казались сейчас чушью несусветной, позорной бредью — вспоминать стыдно.

Вот он — рядом, совсем рядом. Родной человек. Совершенно родной, понятный, близкий, любимый, желанный… Будто сто лет она его знает.

Вот его лоб высокий, нос чуть привздернутый… Плечо… Можно голову на его плечо положить…