Люси окаменела, осознав, что держит в руках мертвого ребенка. Ее глаза наполнились слезами, и она нежно погладила дочь по щеке. Спустя какое-то время Люси подняла голову и взглянула в глаза Харакеке.

— Как ты считаешь, нам стоит похоронить ее по обычаям нашего племени?

Харакеке испугалась.

— Разве ее не должен хоронить католический священник?

Люси энергично замотала головой.

— Нет, я хочу, чтобы она покоилась в нашем саду.

— Но, может быть, нам стоит дождаться Тома?

— Нет, нам нужно это сделать, чтобы успокоить предков. Отец проклял моих детей, до того…

— Отец? Ты с ним когда-то встречалась вновь?

Люси тяжело задышала.

— Нет, я… да… я хочу сказать, моя… — она осеклась. Был ли сейчас подходящий момент, чтобы рассказать сестре правду?

Но Харакеке, казалось, мысленно уже была в совершенно ином мире. В ее взгляде угадывалось нечто мечтательное.

— Ах, знаешь, иногда я сама думаю об отце. Несмотря на то, что он мне запретил заниматься целительством, я часто думаю о том, каким сильным человеком он был. И иногда по ночам я тоскую по нашей деревне, хочу вернуться туда…

— Нет, я не видела его, — резко перебила ее Люси. «Как хорошо, что я не высказала Харакеке все, что скопилось у меня в душе! Кто знает, как бы она отреагировала», — подумала она, вставая с постели с ребенком на руках.

— Но с чего ты взяла, что он проклял твоих детей? — не унималась Харакеке.

«Она догадывается, что я что-то скрываю от нее…» — Люси пробрало холодом, и она в панике попыталась найти объяснение.

— Я… я узнала это от Хеху! — сказала она в надежде, что ее ответ звучит правдоподобно.

— Значит, ты встретилась с ним снова? Значит, он знает, где ты живешь? И отец до сегодняшнего дня тебя не отыскал, чтобы силой вернуть в деревню?

— Хеху поклялся, что не выдаст моего местожительства! Вот так, а теперь я хочу, чтобы мы похоронили ребенка и больше не спорили о ерунде.

Хотя Харакеке молчала, Люси казалось, что у сестры на языке вертится еще какое-то возражение, и была благодарна ей за то, что она не проронила ни слова в ответ. Признаться, Люси не знала, как долго еще сможет врать сестре.

Люси поспешила в сад и указала место под похутукавой, железным деревом, которое в декабре покрывается красными цветами. Сейчас осталась лишь тень от его былой роскоши.

— Она должна лежать здесь!

— Но мы ведь не можем зарыть ее просто так в землю, — возразила Харакеке.

— В кладовке лежат несколько ящиков. И нам нужна одна подушка!

Сестра принесла все, что требовала Люси, и прихватила лопату. Люси положила ребенка на подушку, взяла у сестры лопату и в поте лица принялась рыть яму.

Харакеке хотела отговорить ее, предложила свою помощь, тем более начался дождь и земля становилась все тяжелее. Но Люси копала глубже и глубже, позабыв обо всем, пока в изнеможении не оперлась на черенок лопаты.

— Я не могу больше! — с трудом дыша, сказала она.

Теперь Харакеке не смогла удержаться.

— Хватит! — резко произнесла она. — Ты должна лечь в постель. То, что ты делаешь здесь, убьет и тебя. — Она энергично подхватила сестру под руку и, поддерживая, повела к дому.

— Но так нельзя, я обязана… — жалобно возразила Люси.

— Ты вообще ничего не обязана! — грубо перебила ее Харакеке и подтолкнула сестру к спальне.

— Но я…

— Ты сейчас же отправишься в постель!

В этот момент вошла акушерка и в ужасе вскрикнула:

— Что вы сделали с миссис Болд? Ей нельзя вставать! Ради всего святого, вы только посмотрите, как она выглядит! Она была на улице!

Мисс Бенсон протянула руки к небу, прежде чем в гневе уставиться на Харакеке.

— Вы в этом виноваты! Или это у вас такие методы лечения? Вы шарлатанка, вы!..

Она попыталась оттолкнуть Харакеке в сторону, но ей это не удалось.

— А вы сплетница! — огрызнулась Харакеке. — И сейчас же закройте рот! — добавила она и помогла Люси снова лечь в постель.

— Доверься мне! Я похороню малышку так, как того требуют наши предки, — прошептала Харакеке на ухо Люси и поцеловала ее в щеку. Потом она вышла из комнаты, не удостоив акушерку и взгляда.

Мисс Бенсон несколько секунд стояла в остолбенении. Она растерянно смотрела на Люси, волосы которой были мокрыми от пота, а ночная сорочка заляпана грязью.

— Я сейчас вас оботру и… А где ребенок? Я улажу все формальности!

— Не стоит, об этом позаботится моя сестра.

— Сестра? — оторопело повторила акушерка.

Только сейчас Люси поняла свою ошибку. Том просил ее не распространяться в присутствии мисс Бенсон о родственных связях с миссис Дорсон.

— А что до меня, то я хочу сейчас остаться одна, — проворчала Люси.

Акушерка все еще смотрела на нее довольно сердито, но Люси недвусмысленно указала ей на дверь. Мисс Бенсон молча удалилась, качая головой.

Люси вылезла из-под одеяла и притащила кувшин для умывания. Она смыла с себя грязь и запекшуюся кровь, оставшуюся еще с родов, надела свежую ночную сорочку, поменяла постельное белье и снова легла в кровать. Едва ее голова коснулась подушки, как она заснула. Женщина проснулась от страшного сна, в котором ее отец хотел украсть ребенка из колыбели.

— Нет! — вскрикнула она. — Отец, нет!

Только когда маленькая ручка коснулась ее щеки, она успокоилась, открыла глаза и увидела озабоченное лицо сына.

— Мой любимый, — вздохнула она. — Мой маленький, все хорошо!

Томми неловко протянул собственноручно собранный букет.

— Для мамы! — сказал он.

Люси, растроганная, взяла его. Теперь она заметила и Тома, который держался в стороне. По нему было видно, что он очень обеспокоен.

— Где ребенок? — тихо спросил он.

— Харакеке позаботится о том, чтобы наш маленький ангелок обрел покой по обычаям нашего племени.

— Но так нельзя. Мисс Бенсон уже послала за братом Пьером…

— Том, пожалуйста! Поговори с ним. По-другому не будет. Поверь мне. На это есть причины.

Тома одолевали внутренние противоречия, но потом он расправил плечи и проворчал:

— Я скажу ему. Но все равно я не понимаю…

Люси приложила указательный палец к губам, показывая, чтобы Том замолчал.

— Мне нужно умилостивить предков, потому что я стала одной из пакеха. Пожалуйста, оставь им Маргарет. У нас будет еще много здоровых детей.

— Хорошо… Я… да, я подумаю…

В этот момент в комнату без стука вошла Харакеке. Она напоминала бродячую собаку. Мокрые спутанные волосы спадали на лицо, одежда стояла колом от грязи. Когда она заметила Тома, то остановилась как вкопанная.

— Все хорошо! — Люси сначала взглянула на Тома, потом на сестру.

— Да, все хорошо, — в раздражении проворчал Том, прежде чем взять сына за руку и протиснуться мимо Харакеке из комнаты.

— Он этого не понимает, да? — спросила Харакеке.

Люси покачала головой.

— Он терпит это ради меня. Но разве у меня был другой выход? Скажи мне, что после этого проклятие отца потеряет силу! Правда? Пожалуйста! — Эти слова были произнесены с неизбывной горечью, словно Люси сама не могла поверить, что все будет так просто.

— Тебе больше не нужно беспокоиться. Все в прошлом, — пробормотала Харакеке, присев на край кровати Люси и погладив ее руку.

На самом деле она разделяла беспокойство сестры. Ведь если отец действительно проклял детей, то предков не умилостивить погребением дочери по традиции маори. Нужно было призвать предков и просить их о здоровье Люси и ее детей. А это было не так просто. Харакеке в глубине души все же догадывалась, что сестра что-то не договаривает, но хуже всего то, что она ей врет! Какую-то тайну Люси упрямо не хотела открывать. Если бы отец знал, где находится его принцесса, то лично бы приехал за ней и забрал бы домой, даже если бы потребовалось применить силу. Он никогда бы не послал Хеху одного. Нет, Харакеке была уверена: что-то в этой истории не сходится, но она не могла понять, что именно. А мучить бедную сестру расспросами не хотелось: не слишком подходящий момент был для этого.


Нейпир, ноябрь 1885 года

Девять лет прошло с тех пор, как умерла малышка Маргарет, и Люси все чаще и чаще спрашивала себя, что бы она сделала, если бы знала, что все это только начало.

В тот теплый летний день она, как обычно, задумчиво сидела на веранде в кресле-качалке и вспоминала о несчастье. Маленький Томми был у тетушки Ха, так он называл Харакеке. Люси использовала эту возможность, чтобы никто не мешал ей предаваться печальным мыслям. За это время она потеряла еще пятерых детей. Первых она хоронила по обычаям маори, чтобы задобрить предков, последних — на католическом кладбище, чтобы попросить о милости христианского Бога.

В память о каждом ребенке Люси мастерила маленький гробик, в котором хранила по одной пряди их волос. Шесть маленьких гробиков стояли, как памятники, в ее спальне до недавнего времени, пока Том спьяну не выбросил их. В последнее время он все чаще пил. Он никогда не скандалил, не оскорблял ее, лишь из года в год становился все более замкнутым. Люси стала ловить себя на мысли, что ему с ней просто не о чем разговаривать. Поэтому она и не возмутилась, когда однажды утром обнаружила маленькие гробики на мокрой траве сада. Молча страдая, Люси отнесла деревянные ящички в кладовку.

После того, как в сентябре ее последний ребенок появился на свет мертвым, Люси поразила меланхолия. Лишь благодаря маленькому Томми, который мог порадовать ее и развеять грусть, она держалась в этом мире. Иначе она уже отправилась бы на тот свет после Джона, Луизы или последнего ребенка, у которого не было имени. Супруги почти не общались, и по равнодушию Тома к ней Люси догадывалась, что он сожалеет о браке с маори.