Люси отвернулась. Она не могла вытерпеть пронизывающего взгляда Харакеке. Несмотря на ее удивительные способности, сестра ни за что не должна была узнать, о чем думает Люси. Так глубоко не могла заглянуть в чужую душу даже она. Но сейчас Люси больше всего на свете жалела о том, что никогда прежде не рассказывала Харакеке о смерти отца. А теперь было уже слишком поздно. Это было не самое лучшее время, чтобы открыть правду, которую Люси хранила столько лет. Нет, правду сначала должен узнать Адриан!.. Люси вздрогнула.

— А где Адриан? Знает кто-нибудь, где Адриан? — озабоченно воскликнула она.

— Он поехал в Хейстингс, чтобы купить мне шляпку, — ответила Ева, которая только что вернулась на террасу и услышала вопрос Люси.

Девушка ненадолго задумалась, стоит ли говорить бабушке, что они поженились этим утром. Однако момент показался ей неподходящим.

— Тогда я спокойна. Мальчик в безопасности, — с облегчением ответила Люси. Ее взгляд вновь скользнул по Харакеке, которая с удивлением наблюдала за Люси.

— Как дела у Береники? — спросила она.

— Она спит. Хариата рядом с ней, — быстро ответила Ева, раздумывая, как лучше сообщить печальную новость. А теперь еще этот случай с Береникой и доктором. Стоило ли рассказывать об этом пожилым дамам? Вдруг это нанесет душевную рану и без того вспыльчивой Беренике?

— До землетрясения случилось кое-что плохое, — тихо заговорила Ева после паузы. Она опустила голову и уставилась на свои босые ноги. — Когда я пришла домой, Береника уже лежала в комнате. Мы позаботились о ней. Но тут она вдруг очнулась… И стала уверять, что доктор Томас пытался ее изнасиловать… — Ева подняла голову. Она опасалась, что обе маори будут шокированы этим известием, но Харакеке лишь ответила:

— Я видела синяки у нее на бедрах. Все сходится.

— И что только скажет Джоанна, когда узнает о поведении этого пропойцы? — вздохнула Люси.

Ева глубоко вздохнула, прежде чем выложить всю правду.

— Люси! Мне нужно кое-что рассказать тебе. В городе много погибших. Я сопровождала врача, помогала ему в работе, и среди раненых была женщина, которую я не сразу узнала… — Ева запнулась, на глазах появились слезы.

— Джоанна погибла, да? — Голос Люси звучал до странности сдержанно.

— Да, она умерла у меня на руках, — пробормотала Ева, все еще стараясь не расплакаться.

Люси опустилась в плетеное кресло и закрыла лицо руками.

Ева взглянула на Харакеке, но не увидела никаких эмоций у нее на лице. Ни печали, ни ужаса.

— Мне очень жаль, что я… что ты… что ты потеряла дочь, — произнесла Ева. Вспомнив последние слова Джоанны, она продолжила: — Она лежала у меня на руках, когда умирала. Она просила, чтобы ты простила ее. И добавила, что ты была права, а она оказалась тогда виноватой… Но она не хотела этого… Это ее слова, чтобы они ни значили.

Ева замолчала и внимательно посмотрела на Люси, но ее взволнованное до этого лицо словно окаменело. «Неужели последние слова Джоанны настолько шокировали ее?» — пронеслось в голове у Евы.

— Мне бесконечно жаль, что ты потеряла дочь после всего того, что тебе довелось уже пережить в жизни… — Ева громко всхлипнула.

Люси опустила руки и просто смотрела в пустоту.

— Джоанна не моя дочь, — отрешенно произнесла она.


Нейпир, октябрь 1876 года

Ожидание схваток оказалось самым неприятным делом для такого нетерпеливого человека, как Люси Болд. Она не могла сконцентрироваться на игре с кусочками дерева, хотя всегда любила играть с маленьким сыном. Томми в июле исполнился год, он стал совсем взрослым мальчиком. Иногда Люси смотрела на сына, словно он был очередным чудом света. У него были белокурые локоны, голубые глаза и упитанные розовые щечки. «Неужели это действительно мой сын?» — спрашивала она себя. Томми издал радостный крик и опрокинул башню, так что деревяшки разлетелись по всему полу. Этот акт разрушения сопровождался заразительным смехом малыша. Люси просто не могла не притянуть его к себе и не обнять. Но тут ее пронзила знакомая боль. Она глубоко вздохнула, чтобы не вскрикнуть. Вот, теперь все и началось!

Как только боль ослабла, Люси поднялась и передала Томми горничной Мэри, которая в этот год очень помогала ей. Женщина попросила отнести ребенка к миссис Дорсон. Малыш пищал от удовольствия. Он любил тетушку Ха: у нее всегда имелись какие-нибудь сладости, которые были строжайше запрещены дома. Люси помахала ему вслед, но малыш был слишком взволнован, чтобы ответить маме тем же.

Громко постанывая, Люси отправилась в спальню. Мисс Бенсон уже была готова принять роды. После того как Люси объявила ей ультиматум — либо никогда больше дурного слова не говорить о Харакеке, либо навсегда покинуть дом, — мисс Бенсон осталась при них акушеркой, хотя все замечали, как тяжело ей было держать язык за зубами.

— Вы поступаете легкомысленно, когда ходите вот так по дому, — ругалась мисс Бенсон, пока Люси, охая, укладывалась на кровать.

— Это ведь может длиться часами, — улыбнулась Люси.

— Во второй раз все будет быстрее, чем вы думаете, — поучала ее акушерка.

— Хорошо, тогда я еще немного посплю, — зевая, ответила Люси. — Я сегодня ночью играла с Томми. Он проснулся и больше не хотел залезать в кроватку.

— Вы слишком балуете мальчишку! — продолжала ворчать акушерка, бросая неодобрительные взгляды на Люси.

Люси лишь отмахнулась и повернулась на бок. Она блаженно погладила себя по большому животу, а через секунду все началось. Акушерка оказалась права. В этот раз роды происходили очень быстро. В период раскрытия схватки следовали одна за другой, не давая Люси передохнуть.

Она не поняла, сколько длились роды, но всего нескольких потуг — и она услышала крик младенца. «Он жив», — благодарно подумала она и успокоилась, пока акушерка обмывала ее. Потом Люси протянула руки и выдохнула:

— Ну, кто там?

— У вас девочка, — ответила мисс Бенсон тоном, который Люси не понравился. Неужели с ребенком что-то не так?

Люси испуганно приподнялась.

— Что-то не так? — с опаской спросила она.

— Нет, нет, очень милая девочка, — ответила акушерка и протянула ей туго запеленатый в белое полотенце сверток.

Люси с первого взгляда поняла, что означал тон мисс Бенсон. У младенца были светлые волосы, но кожа казалась желтоватой.

— Она очень темная, да? — спросила Люси.

— Да, довольно темненькая, с первого взгляда я даже испугалась, потому что при рождении кожа ребенка отливала желтым, а это плохой признак. Но потом я вспомнила, что малышка могла пойти в вас.

Люси больше не слушала ее, потому что новорожденная малышка только что открыла глаза. Они оказались голубыми и ясными. Люси улыбнулась. Ей было абсолютно все равно, какой оттенок кожи унаследовала дочь, ее или Тома. Главное, что малышка была здорова. Бесконечно радуясь рождению второго ребенка, Люси не заметила озабоченного взгляда акушерки и приложила ребенка к груди. Но дочка не хотела есть.

— Попробуйте дать ей грудь чуть позже. Я утром снова зайду. А если возникнут трудности — вдруг вы не сможете успокоить ребенка или будет еще что-нибудь не в порядке, — пошлите за мной горничную.

— Спасибо, но что такого может произойти, дорогая мисс Бенсон? И не смотрите так враждебно. Ведь никто не станет тыкать в девочку пальцем только потому, что цвет ее кожи чуть темнее, чем у всех остальных. Она ведь Болд, а это что-то да значит!

— До свидания, миссис Болд. Перед уходом я еще поговорю с вашим мужем, — сдержанно произнесла акушерка и вышла из комнаты.

— «До свидания, миссис Болд. Перед уходом я еще поговорю с вашим мужем», — гнусавя, передразнила Люси строгую акушерку, едва за той закрылась дверь, и расхохоталась.

— Моя маленькая красавица, — шептала она дочке, которая снова зевнула у нее на руках. «У нее совсем другой характер, не такой, как у Томми, — с любовью подумала Люси, — она никогда не будет такой бойкой, как маленький сорвиголова».

Сияя, Люси повернулась к двери и увидела, как в комнату на цыпочках вошел большой Том, ведя за руку маленького Томми.

— Ты только взгляни на нее, это твоя младшая сестричка, — подбодрила Люси Томми.

Тот несмело подошел к кровати и с удивлением стал осматривать маленький сверток на руках у матери. Большой Том тоже решился подойти, склонился над ней и вначале поцеловал в лоб Люси, а потом взглянул на дочку.

— Почему она не ест? — спросил он спустя некоторое время.

— Она спит, — объяснила Люси и попросила обоих ненадолго оставить их с малышкой в покое. Но Томми не хотел уходить. — Я не хочу принуждать ее. Только хочу немного подремать. Ну разве она не восхитительна?

Люси что-то не понравилось во взгляде мужа. Ей показалось, что он слишком недоверчиво осматривал новорожденную.

— Тебе что-то не нравится?

— Нет-нет… то есть… да… Вот только этот цвет лица у нее, я хочу сказать… — Он запнулся.

Люси со злостью взглянула на него.

— Тогда не нужно было брать в жены маори, если тебе так мешает то, что твои дети могут быть похожи на свою мать. Ведь от крещения кровь детей не очищается! А что, если в следующий раз ребенок будет похож на мою сестру — черный, как трубочист, с курчавыми волосами и широким носом…

— Любимая, нет, я совсем не то хотел сказать, — поспешно перебил ее Том. — Кожа желтоватого цвета, такого я не видел еще ни у одного маори. А глаза…

— Значит, так смешалась наша кровь, — невозмутимо возразила Люси и снова повернулась к ребенку, но в ее душе уже поселился непонятный страх.

Она заявила, что очень устала, хочет спать и решительно попросила Тома выйти из спальни. Маленький Том взглянул на нее большими глазами. Люси сразу поняла почему: он еще никогда не слышал, чтобы мама говорила таким резким тоном.