Сопровождавшие меня женщины – я не могу называть их своими фрейлинами – безропотно подчинились герцогу, хотя и догадывались о его гнусном намерении. Истинно говорят, что дьявол живет здесь, среди нас.

Я хочу поведать вам, мой любезный брат, почему герцог решил попрать невинность, которую до сих пор так извращенно оберегал. Иоанн Бургундский своими мерзкими устами злорадно сообщил мне об этом.

«Сегодня утром ваш драгоценный Гарри Монмут в порыве раздражения покинул переговоры, заявив, что намерен сам заполучить и вас, и все владения, какие пожелает, даже если для этого ему придется выгнать из Франции меня, короля Карла и вашего брата-бастарда, – объявил герцог, больно заломив мне руку за спину. – Теперь у вас столько же шансов стать его супругой, как у вашего подлого брата – стать королем. Я сразу понял, что похотливого козла снедает гнусное вожделение. Высокомерный дурак возомнил, что он, косорылый сын узурпатора, будет достойной парой для дочери короля Франции!»

А потом он швырнул меня на землю и склонился ко мне со словами, от которых кровь застыла в жилах: «Я видел, что и ты возжелала его. Несмотря на свой кроткий и набожный вид, под юбкой ты так и пышешь жаром. Так же как и мать, не можешь без мужчины. Что ж, теперь ты его получишь».

Я билась и кричала, однако он насильно овладел мной. В грязи, под деревьями, он задрал мне юбки и осквернил невинную плоть… Вот так же, должно быть, он насиловал беспомощных девушек в деревнях, разоренных войной.

Потом он сказал, что я сама виновата, что сама этого хотела, что буду умолять его о повторении, если ему захочется надругаться надо мной еще раз! Ах, Боже Всемогущий, я содрогаюсь, выводя эти строки, но вы должны знать, что насилию я подверглась против моей воли, что я ненавижу и проклинаю герцога Бургундского и что я соблюла бы непорочную чистоту, если бы он не был исчадием ада.

Как бы мне хотелось сказать вам все это лицом к лицу, чтобы вы видели мои страдания и знали, что я неповинна в черных помыслах, в которых обвинил меня герцог. Но я настолько в его власти, что даже не могу найти способ отправить вам это письмо!

Наш несчастный отец не в силах мне помочь. Когда он не охвачен ужасными страхами, он немногим отличается от ребенка. Я знаю, кто наводит на него злые чары. Наша мать, возможно, тоже околдована, однако я верю, что ей все известно и что она добровольно закрывает глаза на происходящее. Даже если она вынуждена так поступать, в моих глазах ее это не оправдывает. Я нахожусь в ее власти, так же, как и во власти герцога. Возможно также, что Луи и Жан пали жертвами заговора, сплетенного этими злокозненными чудовищами, а вы чудом избежали подобной же участи.

Пусть Бог и Пресвятая Дева избавят меня от этого ада! Никогда не предполагала, что могу желать смерти ближнего своего, но смерть герцога станет для меня величайшим благом. Может быть, милосердный Господь простит того, кто отомстит за гнусное насилие над вашей сестрой…

Екатерина

Писано в замке Понтуаз,

в рассветные часы первого дня июля 1419 года

Так же, как я однажды нашла в себе силы убежать с места своего унижения, Екатерина заставила себя подняться с травы, вскочила в седло и вернулась в замок. Я готовила придворное одеяние для вечерней аудиенции, когда Екатерина вошла в опочивальню и с горестным криком рухнула мне в объятия.

Полагаю, каждая женщина или девушка относится к целомудрию и невинности по-разному. Я никогда особенно об этом не задумывалась. Я следую церковным заповедям, потому что так заведено, и набожностью не отличаюсь, хотя теперь понимаю, что могла пострадать от своего легкомысленного отношения и к целомудрию, и к религии. Меня не подвергли публичному осуждению, не выгнали из дома, и, хотя в смерти моего первенца многие увидят суровую и справедливую кару господню, я не верю, что это так.

Для Екатерины невинность имела мистическое значение. Преклонение перед непорочностью Богородицы, воспитанное в монастыре, связывалось в ее представлении с уважением собственной чистоты и приобретало особое значение не только потому, что для принцессы королевской крови целомудрие является важнейшим элементом брачного договора, но и из-за личной веры Екатерины в учение Церкви о святости человеческого тела. Посягательства герцога Бургундского не сломили ее духа, потому что позволяли принцессе надеяться, что она может считать себя нетронутой как духовно, так и физически. Однако грубое насилие и уничтожение невинности подорвало непоколебимую веру Екатерины в милость Вседержителя.

Екатерина приняла горячую ванну и улеглась в постель. Я решилась предложить принцессе особый травяной настой.

– Он залечит царапины и ссадины, ваше высочество, а также, даст бог, не допустит более серьезных последствий…

Катрин повернула голову и непонимающе уставилась на меня.

– Что ты имеешь в виду? Ах… – Сообразив, о чем я говорю, она истово перекрестилась и натянула на себя простыни, словно кутаясь в защитный кокон. Дрожа, несмотря на теплый вечерний воздух и горячую ванну, она приподнялась с подушек и яростно воскликнула: – Я желаю его смерти! Если Господь смилостивится надо мной и ответит на мои молитвы, то поразит Иоанна Бургундского и не пошлет жизненной искры его дьявольскому семени! Ах, Метта! Сама я не смогу ни убить герцога, ни отравить невинное дитя. Сделай припарки для исцеления ран, но не более.

Шепотом проклиная герцога Бургундского, я приготовила целебные отвары и успокоительный настой, а затем долго сидела рядом с Екатериной, забывшейся крепким сном.

Пока принцесса спала, я отправила от ее имени записку, в которой сообщала, что из-за внезапного недомогания Екатерина не сможет присутствовать на ужине. В ответном послании королева выразила надежду на скорейшее выздоровление дочери и объявила о своем намерении посетить ее на следующий день.

Часом позже Екатерину разбудил колокол из часовни, печальным звоном созывающий к повечерию. Заходящее солнце окрашивало тени в комнате кроваво-красным цветом, и я поспешила зажечь свечи, дабы рассеять зловещий сумрак.

– Я не могу запретить королеве прийти, – сказала Катрин, когда я передала ей слова матери, – но обещаю, что, когда она явится, ей придется меня выслушать.

– Ваше высочество, приходили фламандские фрейлины, я их отпустила…

– Скажи им, чтобы держались подальше! – воскликнула она. – Мерзкие предательницы! – Отбросив одеяло, она села. По счастью, крови на простынях больше не было. – Метта, подай мой халат, поговорим.

Екатерина расположилась в кресле с балдахином, плотно завернувшись в бархатный халат, и я протянула ей чашку бульона, принесенного Алисией.

– Прошу вас, испейте тепленького, ваше высочество, – сказала я. – Это укрепит ваши силы.

Екатерина послушно взяла чашку и сделала несколько глотков, задумчиво глядя на меня. Я придвинула табурет и уселась. Принцесса поставила чашку на столик у кресла.

– Для завтрашнего визита королевы я кое-что задумала. Мне нужна твоя помощь.

Меня терзали противоречивые чувства. За последние часы столько всего произошло, что голова шла кругом, а намерения Екатерины только добавили путаницы. Задумка принцессы, несомненно, облегчит ее тяжелое положение, а я размышляла о своих бедах всю ночь, прислушиваясь к скрипу пера по пергаменту.

К рассвету Екатерина вернулась в постель и крепко уснула. Мы с Алисией прокрались в комнатку над спальней, чтобы поговорить наедине. Я не рассказала ей о мерзком деянии герцога, но объяснила, что в жизни принцессы ожидаются перемены и что мы очень скоро вернемся в Труа.

– Ты хочешь оставить службу у принцессы ради меня?! – воскликнула Алисия. – Не смей этого делать!

– Тише, не разбуди Катрин, – шепнула я дочери. – Она полночи молилась и что-то писала. Нет, я не ухожу от нее – она сама покидает нас. Временно. Чуть позже я тебе все объясню, а сейчас нужно поведать принцессе о твоем состоянии. Мы попросим ее хранить нашу тайну, но обязаны обо всем ей рассказать. Ты позволишь?

– Конечно, – кивнула Алисия. – Она не разгневается? А вдруг она велит мне покаяться? Екатерина ведь благочестивее нас с тобой.

– Нет, она только порадуется за тебя, – тихонько рассмеялась я. – Как бы ты ни старалась все скрыть, она знала о твоей дружбе с Жаком, и он ей понравился. Принцесса пожелает тебе счастья и станет за вас молиться.

– Да, ты, пожалуй, права, – согласилась дочь. – Ее благочестие именно такого рода.

Утром в дверь постучала Агнесса. Взволнованная Екатерина сразу же рассказала подруге о случившемся, и мадемуазель де Бланьи пришла в ужас. Мучившая Агнессу головная боль отступила, но с лица не сходило выражение муки и тревоги, особенно после того, как Екатерина пересказала ей свой план перехитрить герцога Бургундского. Прозвенел колокол, призывающий к мессе, однако принцесса не пошла в церковь, а велела нам одеть ее в самый роскошный наряд и украсить полным набором драгоценностей в подготовке к визиту королевы Изабо.

– Она явится после мессы, – пробормотала принцесса сквозь напряженно сжатые губы и встревоженно заметалась по комнате. – Мне надо подготовить речь.

Королева прибыла к дочери прямо из часовни в сопровождении своей давней баварской компаньонки, баронессы Хохфельд.

– Вас не было на мессе, Екатерина, и я решила, что вы в постели, – укоризненно заметила Изабо, величественно проплывая по комнате и едва отмечая взглядом реверансы присутствующих.

Чуть раньше в покои принцессы явились «фландрские кобылы», но Екатерина, не желая их видеть, попросила Агнессу их отослать прочь. Я спряталась за пологом кровати, хотя по привычке опустилась на колени, едва услышав голос королевы. Изабо уселась в кресло Екатерины, предложив дочери, Агнессе и баронессе Хохфельд занять места на табуретах.

– Если вы не больны, дочь моя, почему вы не пришли к мессе?