Наконец все заняли свои места. Торжествующие улыбки королевы и герцога затмили сияние золотых блюд, стоящих на тонкой дамастовой скатерти. Король, усаженный на трон с высокой спинкой, дергался, как кролик, попавший в силки. Екатерина сидела слева от герцога, в дальнем конце стола, где красовался новый распорядитель королевского двора с серебряным жезлом в руках, отдавая распоряжения о ходе торжества. На подобные пиршества во дворец допускали парижан, чтобы простолюдины могли полюбоваться, как обедает их монарх, или, как в данном случае, засвидетельствовать появление нового правителя.

Мы с Алисией стояли в толпе. Люди отчаянно толкались, выбирая местечко получше, и приветствовали новоявленного героя восторженными выкриками. Иоанн Бесстрашный, объявивший себя регентом Франции, олицетворял для обывателей надежду на восстановление порядка и конец голоду и беззаконию.

Герцог склонился к Екатерине и что-то произнес. Лицо принцессы вспыхнуло ярким румянцем, но от гнева или от смущения – я определить не могла. Герцог Бургундский сидел с непроницаемым видом.

«Спокойнее, моя девочка, спокойнее», – мысленно внушала я Катрин.

Я научилась скрывать свои чувства, хотя внутри все содрогалось от ненависти и отвращения. С тех пор как бургундские банды ворвались в дворцовые ворота, я до совершенства отточила искусство обмана и ухитрилась спрятать даже раны, нанесенные мне насильниками. Для меня это был единственный способ выжить и не лишиться рассудка. Как ни печально, в нашем лицемерном обществе поруганная честь женщины не вызывает ничего, кроме презрения и порицания. Да, мне не повезло, но я выжила и не хотела ловить на себе пренебрежительные взгляды. Мой секрет никто не узнает, пока его храню только я. В любом случае рассказ о нем высвободил бы ужасных демонов, которые угрожали завладеть мною всякий раз, когда приходили воспоминания. Я боялась, что если начну говорить, то отдамся им полностью, как наш безумный король. К счастью, спустя всего несколько дней после нападения меня благословило проклятие Евы; ребенок от безымянного насильника стал бы невыносимой обузой.

А тогда, доведя измученное тело до онемения в ледяной воде кухонной цистерны, я добрела до своей комнаты, нанесла на раны мазь из ведьминого ореха[14] и переоделась в сухую одежду. Затем, испугавшись звуков погрома в комнатах Екатерины этажом ниже, я выскочила на стену, молясь, чтобы там никого не оказалось, и заставила себя преодолеть опасности лестниц и коридора, пока не достигла королевских покоев. Как выяснилось, Катрин, Алисия и перепуганные фрейлины нашли убежище на ступеньках тронного возвышения. Король гордо восседал на троне в короне и мантии и недоуменно разглядывал присутствующих. Символы монаршей власти придавали безумному королю должное величие. Командир бургиньонов почтительно выставил стражников у входа в зал, чтобы защитить короля и его дочь от сброда и выказать королевской семье должное почтение.

– Слава богу, ты цела! – обрадованно воскликнула Алисия и крепко обняла меня, не заметив, как я вздрогнула от боли. – Что происходит?

– Ничего страшного, – солгала я. – Ваше высочество, в ваши покои забрались грабители. Я услышала шум, но не стала спускаться.

– И правильно сделала! – прошептала Катрин. – Да вознаградит тебя Всевышний за твою храбрость, Метта. А как мое поручение?

Я коротко кивнула и была вознаграждена пожатием руки и торжествующей улыбкой. Именно тогда я и решила упрятать воспоминания о жутком насилии в самый дальний уголок разума, рядом со слабой надеждой, что в один прекрасный день Жан-Мишель вернется ко мне. Позже, глубокой ночью, в холодном поту я очнулась от кошмара, дрожа и задыхаясь, и только тогда до меня дошло, что мне никогда не вытравить из памяти эти ужасные воспоминания… и никогда не дождаться возвращения мужа.

На следующий день Люк украдкой пробрался в нашу башенную комнату. Впрочем, больше всего сына волновала участь его четвероногих подопечных.

– Разбойники ворвались на псарню, размахивая тесаками, но собак не тронули, только забрали драгоценные поводки и ошейники, – рассказывал он. – Самое страшное, что куда-то пропали гончие дофина.

У меня не было никакого намерения уведомлять сына о судьбе гончих. Это вызвало бы слишком много вопросов, на которые я не хотела отвечать.

– Говорят, дофин сумел бежать из Парижа. Наверняка он взял псов с собой, – сказала я и поспешно осведомилась: – А как ты сам, Люк? Ты язык понапрасну не распускаешь? Не забывай, сейчас не время спорить или высказывать свое мнение. Выполняй свою работу и молчи.

– Матушка, я же не дитя неразумное! – негодующе воскликнул сын.

– Люк, пойми, времена сейчас трудные. Мы все должны быть очень осторожны, – продолжала я, внутренне укрепляясь в решении сохранять свой обет молчания, потому что двенадцатилетнему мальчику не стоит знать об изнасиловании его матери.

Мои слова оказались весьма своевременны, поскольку в течение следующих недель убийства не прекращались. Те, кто осмеливался выступить против бургиньонов, расплачивались за неповиновение жизнью. Граф д’Арманьяк пытался бежать из Парижа, но пал жертвой предательства своего слуги. Вместе с королевским распорядителем двора, канцлером и секретарем графа провели в цепях до импровизированного эшафота у ратуши и повесили без суда и следствия на глазах у глумящейся толпы. Три месяца спустя их тела все еще болтались на виселице – изуродованные и исклеванные воронами. Графиню д’Ар маньяк тоже арестовали, допросили и под стражей отправили в Лувр. После того как беспорядки утихли, казни прекратились, а улицы очистили от трупов, герцог Бургундский с королевой устроили торжественное шествие по городу. На следующий день на каждой рыночной площади герольды объявили об их совместном регентстве.

Теперь, когда король и королева находились под контролем Бургундского, Екатерина оказалась во власти человека, которого опасались называть «дьяволом-герцогом» даже в собственных спальнях. С торжественного пиршества она вернулась бледной и встревоженной, однако не стала посвящать меня в то, что сказал ей герцог. Впрочем, было очевидно, что мимолетная встреча с коварным и вероломным интриганом подорвала уверенность принцессы в себе.

Все фрейлины Екатерины, назначенные д’Арманьяком, исчезли: многих арестовали, некоторым счастливицам удалось сбежать из Парижа вместе с семьями. С принцессой осталась лишь верная Агнесса де Бланьи, не имевшая никаких связей и не представлявшая угрозы для герцога и его сторонников. Покои Екатерины теперь охраняли новые стражники, весьма неприятные типы. Они каждый раз спрашивали, куда и зачем мы идем, а также без стеснения следили за нами и доносили обо всем людям герцога Бургундского.

Принцесса очень надеялась получить весточку от брата. До нас дошли слухи, что дофин с Танги дю Шателем хотели вернуть Париж, прорвавшись через ворота Сен-Антуан, но попытка оказалась безуспешной.

Новые регенты издали указ, лишающий Карла титула дофина и объявляющий принца преступником, изменником и бастардом.

После того как указ был оглашен на королевской аудиенции, разгневанная принцесса вернулась к себе в опочивальню, на ходу выдергивая шпильки из прически и яростно их расшвыривая, словно стремилась поскорее избавиться от всякой связи с придворными и новыми правителями.

– Королева сошла с ума! – воскликнула Екатерина. – Раз уж она объявила бастардом собственного сына, то саму себя признала изменницей и прелюбодейкой! Без сомнения, Бургундский скоро провозгласит себя наследником французской короны. Какое счастье, что Карлу удалось бежать! Благодарю Господа и его ангелов, что вы с Алисией предупредили нас вовремя. По крайней мере, хоть один член нашей семьи не попал под пяту дьявола.

– Осторожнее, ваше высочество, – предупредила я, торопливо закрывая двери. – Уши повсюду!

– Ладно, Метта, я постараюсь говорить тише, – согласилась Екатерина и понизила голос до еле слышного шепота. – Позволь рассказать тебе о коварстве и вероломстве двора. Мой брат предан. Королева и герцог Бургундский возобновили мирные переговоры с королем Генрихом Английским в надежде на то, что он уничтожит Карла. А меня выставили в качестве приманки! – гневно воскликнула она, утерла подступившие слезы и на удивление спокойно пояснила: – Мне придется снова позировать для портрета! Художник прибудет завтра.

– Неужели, ваше высочество? – пробормотала я и взяла гребень, обменявшись озадаченным взглядом с Алисией, которая подбирала разбросанные по полу шпильки.

Екатерина села за туалетный столик. Я принялась осторожно расчесывать длинные золотистые пряди, что всегда успокаивало принцессу.

– Если я выйду за Генриха замуж, мне удастся на него повлиять… – Екатерина поднесла к лицу зеркальце и вгляделась в свое отражение. – Вдобавок брак с Генрихом – единственный способ избежать похотливого дьявола. Если меня предлагают в качестве будущей королевы Англии, то герцог Бургундский не осмелится портить товар.

От последнего замечания принцессы у меня перехватило дыхание. Прекрасное, величественное лицо, отраженное в зеркале, ничем не напоминало облик юной четырнадцатилетней девушки. В некогда наивном взгляде светился проницательный ум. Я вспомнила, что уже несколько недель не видела улыбки Екатерины, и поняла, что она утаивает от меня не меньше того, что я скрываю от нее.

– Ваше высочество, неужели он осмелился… – встревоженно начала я.

– Нет, но его каждый взгляд исполнен омерзительного презрения к женщинам. Марию Анжуйскую насильно приводят на ужин к герцогу – она так его боится, что ничего не ест. Разумеется, Карл не мог взять ее с собой, но что с ней теперь будет? Сегодня бедняжка умоляла королеву отпустить ее в Бурж, к супругу, но герцог Бургундский заявил, что папа римский аннулирует ее брачный союз с бастардом, так как супруги не вступили в семейные отношения, а герцог подыщет ей настоящего мужчину для постельных утех. И королева все это терпит!

* * *

Всем, что касалось портрета Екатерины, руководил герцог Бургундский, портрет которого годом раньше писал тот же художник, мэтр Анри Бельшоз. Несмотря на августовскую жару, герцог потребовал, чтобы Екатерину изобразили в полном комплекте королевских регалий – в тяжелой золотой короне и горностаевой мантии. Подчеркивая необходимость спешки, он также настоял на том, чтобы сеансы длились с утра и до вечера, что чрезвычайно утомляло принцессу. В результате с портрета смотрела величавая красавица, выглядевшая значительно старше шестнадцатилетней Екатерины. Картину сначала выставили на обозрение в тронном зале, а через несколько дней епископ Бове увез ее к королю Генриху, который все еще осаждал Руан, главную цель в завоевании Нормандии.