– Указ подписан королем, а я всего лишь дофин, – равнодушно произнес принц Карл в ответ на просьбы сестры вмешаться.

– Ах, Метта! – рассерженно воскликнула Катрин. – Карл говорит, что ничем ей не обязан. Раз она с детства им не интересовалась, он ничего для нее делать не станет. Представляешь? Она же его мать! Вдобавок обвинение лживо! Королева никогда не встречалась с этим Бурдоном. Титулы и церемонии для нее важнее всего. Ни с кем ниже графа она и говорить не станет. А несчастному даже не позволили оправдаться!.. А что с ней сделают в Туре? Ведь ее совершенно некому защитить! Выходит, пока д’Арманьяк изображает из себя монарха, нам всем грозит страшная опасность.

– Ваше высочество, совсем недавно вы опасались, что королева вернет в Париж герцога Бургундского, – напомнила я ей. – По крайней мере, теперь мы от этого избавлены.

– Вот потому Карл и не вмешивается. Хорошо, что Танги привил ему страх перед герцогом, однако мы бессильны перед теми, в чьих руках королевская печать и шпага коннетабля. Ох, Метта, если бы отец не был так болен! Если бы Луи не умер! Королева, может, и не лучшая правительница, но она в здравом уме и сильна. Именно поэтому д’Арманьяк хочет от нее избавиться, и именно поэтому необходимо ее вернуть.

Я никогда не предполагала, что наступит день, когда Екатерина встанет на защиту матери, но вот поди ж ты… Осознание шаткости своего положения приводит к неожиданным альянсам.

Дела в моей семье обстояли неважно. О судьбе Жан-Мишеля вестей по-прежнему не было. Я наведывалась на конюшню, справлялась о новостях. Однажды королевский шпион, знавший о моей беде, после вылазки в Пикардию остановился в монастыре Аббевиля. Монахи рассказали ему, что к весне Жан-Мишель достаточно оправился от раны и, хромая, ушел к Руану, где намеревался сесть на барку до Парижа. Его уговаривали подождать королевского обоза или присоединиться к вооруженной группе путников, но он уверял, что отлично доберется и сам. Больше никто его не видел. Я знала о разбойниках на дорогах и страшилась худшего. Отчаявшись, я позволила себе оплакивать мужа, хотя и укоряла его призрак за самонадеянность. Возможно, Жан-Мишель полагал, что хромой бродяга не привлечет к себе интереса живодеров, – и смертельно ошибся. Бедный, дорогой, упрямый Жан-Мишель! Однако же во мне теплилась крохотная искра надежды, и я не желала смириться с участью вдовицы. Алисия с Люком тоже верили, что в один прекрасный день отец вернется. В войну, когда города и селения стоят под осадой или заняты новой властью, передвигаться по стране сложно. Может быть, Жан-Мишелю помешали добраться до дома бунты или мятежи, которые постоянно вспыхивали в разных областях Франции.

В отличие от братьев и сестер, заключивших брачные союзы еще детьми, Екатерина праздновала свое шестнадцатилетие в одиночестве, хотя свободной от уз назвать ее было нельзя. Париж находился в осадном положении, так что о браке не было и речи, тем более – о браке с королем Генрихом, который с завидным упорством брал штурмом нормандские крепости.

Однако же затишье в наших жизнях подходило к концу, и первую весточку об этом принесла моя Алисия. Она все еще была бабушкиной любимицей и часто посещала кожевенную лавку Ланьеров. Однажды девочка вернулась необычно обеспокоенная.

– Гильдии вооружаются, – сказала она мне. – Дядья только об этом и говорят. У них под худами нашит крест святого Андрея.

В свои пятнадцать лет Алисия была ласковой, но весьма сообразительной. Держалась она неприметно, и о ее присутствии часто забывали, так что она слышала то, что не предназначалось для ее ушей.

– Символ герцога Бургундского! – испуганно выдохнула я. – Они готовятся к его возвращению!

– Да, – согласно закивала Алисия. – Поднимаются не только гильдии. Говорят, университет тоже переметнулся на сторону Бургундского. Ходят слухи, что герцог освободил королеву из заключения в Туре.

– Не может быть! – пролепетала я и торопливо перекрестилась.

Мы старались говорить тихо, опасаясь, что кто-нибудь подслушает, хотя и заперлись в нашей комнате, где редко бывали чужие.

– Матерь Божья, спаси, сохрани и защити! – воскликнула я. – Что будет с Екатериной? Она желала, чтобы мать вернулась, но не под знаменами герцога Бургундского!

– В городе говорят, что королева притворилась больной, а турский кастелян испугался, что она умрет, и позволил отнести ее в паланкине к чудотворному источнику. Должно быть, она тайно переписывалась с герцогом, который привел к роднику огромный отряд, отбил королеву и увез в Мелён. – Алисия озабоченно наморщила лоб. – Гильдии намерены открыть ворота Парижа для королевы и герцога. Представляешь?

* * *

Екатерина поделилась тревожными слухами с принцем Карлом. Несмотря на различия их характеров, дружба между братом и сестрой сохранялась, и они часто вместе завтракали после мессы.

– Похоже, королева окончательно связала судьбу с герцогом Бургундским, – заметила Катрин, когда они с Карлом мыли руки. – Он спас ее из Тура. Это правда?

Как обычно, прислуживала им я, но все кушанья опробовал теперь виночерпий дофина, молчаливый парень, взятый на службу по настоянию дю Шателя. На столе стояло блюдо моченых слив, и с каждого плода был срезан кусочек.

– Да, правда, – кивнул Карл, подцепляя сливу острием золотого ножа. – Наша любимая мать живет под защитой двоюродного брата, который убил нашего дядю. – Он поднял взгляд на Екатерину. – Да уж, мы происходим из прекрасной семьи, а наши родители – прекрасные люди! Безумец и изменница. Я часто думаю, на кого я больше похож. А ты?

Екатерина оставила вопрос без ответа и встала на защиту матери:

– По-моему, д’Арманьяк вынудил ее так поступить. У нее просто не было иного выхода.

– Могла бы броситься с башни. В Туре их предостаточно, – холодно ответил Карл.

Принц носил траур по тестю, герцогу Анжуйскому, и худая мальчишеская фигура в кресле с высокой спинкой напоминала ворона на печной трубе. Как только Карлу исполнилось пятнадцать лет, он женился на Марии Анжуйской. Они жили вместе, но не делили брачного ложа, поскольку супруге принца не исполнилось и четырнадцати. Худосочный дофин и сам вряд ли достиг необходимой зрелости, и голос его не являл никаких признаков возмужания.

– Наложив на себя руки, мать предала бы себя адскому огню! Как ты можешь говорить такое? – возмутилась Катрин. – По-твоему, если герцог Бургундский займет место рядом с королем, мне тоже следует лишить себя жизни?

Карл обмакнул плод в миску со сливками. Коровы паслись на лугах Сен-Поля, и сливки были одним из роскошных кушаний, по-прежнему доступных при дворе.

– Нет, хотя ты пожалеешь, что этого не сделала, – мрачно ответил он. – Под его властью у меня нет будущего. Королева меня недолюбливает, особенно после того, как мы вернули в казну золото, припрятанное в ее городском особняке.

– Какое золото? – изумилась Катрин. – Когда?

– Вскоре после того, как ее доставили в Тур. Она утверждает, что это ее личные средства, но нам известно, что деньги украдены для подкупа гильдий, которые должны были впустить войска герцога Бургундского в город.

– Ну, мясники и так готовы его впустить. Что ты будешь делать, если они откроют ворота?

– Спасаться бегством. – Он проглотил лакомство, положил ладонь на руку сестры и серьезно добавил: – Присмотришь за моими псами?

– Ты посоветовал мне броситься с башни, – раздраженно заметила Екатерина. – Вряд ли у меня получится и то и другое.

– Я и так знаю, что ты не наложишь на себя руки, – улыбнулся брат. – Ты слишком упряма и слишком набожна. Повторяю, ты об этом пожалеешь.

Когда дофин ушел, Екатерина спросила моего мнения об этом разговоре.

– Будь честна, Метта, потому что я знаю – ты не очень любишь Карла.

– Что вы, ваше высочество, – поспешно возразила я. – Я ему не особо доверяю, потому что он мало о вас заботится. В детстве вы защищали и утешали его, а теперь, когда вам неоткуда больше ждать защиты, его заботят только псы!

– Он не помнит детства, – вздохнула Катрин. – Да, он дофин, но все еще ребенок. Мы с ним можем положиться лишь друг на друга. Все наши братья и сестры или умерли, или живут в новых семьях. В случае опасности Карл меня не подведет.

Я опустила голову, скрывая сомнение в глазах.

– Что ж, ваше высочество, будь по-вашему… Однако он не предлагал вам бежать.

Екатерина по-прежнему отказывалась осуждать брата.

– Понимаешь, я не хочу быть ему помехой. Если Карл останется в Париже, его жизнь будет в опасности. Он – последний дофин. Убрав его с пути, герцог Бургундский провозгласит себя наследником. Бедный Карл, ему противостоит слишком сильный противник.

– Как и вам, ваше высочество, – напомнила я, касаясь шрама на щеке. – Вы забыли жестокость черного герцога? Граф д’Арманьяк вас не трогал, а вот герцог Бургундский в покое не оставит.

– Герцог Бургундский страшил меня в детстве, но сейчас я взрослая женщина, – заявила Екатерина, вздернув подбородок. – К тому же королева меня защитит. Мне нечего бояться.

Хотя принцесса изрекала смелые слова, в ее взгляде все же мелькнула тень сомнения.

* * *

Пасха миновала, однако ничего так и не случилось. В городе стояла пугающая тишина. Не проходили обычные весенние шествия, когда члены гильдий, танцуя и распевая гимны, несли по улицам изображения своих святых покровителей. Даже студенты, в Майский праздник обычно буянившие на улицах, продолжали послушно корпеть над книгами. Зато в конце месяца, в день святого Германа, монахи и студенты отложили в сторону перья, мастера и подмастерья побросали инструменты и отправились вслед за статуей покровителя Парижа до ратуши Отель-де-Виль, где священники долго и громко просили святого защитить город от раздоров и тирании. Было слишком очевидно, чья тирания имелась в виду, поскольку с зубчатой стены Шатле вымуштрованные арбалетчики д’Арманьяка направляли стрелы на собравшуюся толпу. К счастью, стрелять они не стали.