– Да, ты прав. Я думаю, младенцы и те соображают лучше.

Щеки Ромео вспыхнули, но он старался, чтобы голос его звучал твердо.

– Так ты идешь с нами или нет?

– В любом случае это лучше, чем провести вечер, наблюдая, как вышивают мои сестрицы, – Меркуцио допил вино и бросил пустой кубок Бальтазару, который с ловкостью поймал его прямо в воздухе – сказывалась долгая практика.

– Итак? Время позднее – все порядочные женщины уже должны быть в своих постелях. Луна сегодня на нашей стороне. И коли уж Ромео так искушен в лазании по стенам, сейчас самый подходящий момент продемонстрировать нам свое мастерство.

Ромео в прошлом году случайно узнал, что я Принц Теней, – после кражи очень дорогой золотой чаши из сокровищницы дворца Уттери. Я тогда не рассчитал время и неудачно столкнулся с ним в дверях, когда он возвращался ночью после очередного ночного приключения, а я, страшно хромая на вывихнутую ногу, нес свой трофей. Он перевязал мне лодыжку, спрятал чашу и врал о времени моего возвращения, когда его спрашивали, – и все это без малейшего сомнения или стыда. Но он не задавал вопросов, а я не рассказывал ему ничего о своих других приключениях. Иногда, хотя и не часто, мой кузен бывал довольно сообразительным.

– Приготовьтесь, – поторопил я Меркуцио и Ромео.

Сам я уже надел неяркий темно-голубой камзол и плащ, простой и без всяких знаков отличия и семейных гербов. Обувь я тоже выбрал неприметную и незапоминающуюся: я мог бы пройти в таком виде довольно близко от любого своего знакомого – и он не узнал бы меня, если бы не столкнулся со мной лицом к лицу. А лицо я прикрывал капюшоном и шелковой маской.

Меркуцио тоже был уже готов к ночным похождениям: на его одежде не было обычных ярких украшений и драгоценностей, и в своем неброском коричневом наряде он выглядел непривычно незаметным. Из кармана он достал шапку и убрал под нее волосы.

Оставался только Ромео, который все еще был одет в цвета Монтекки. Мы вдвоем уставились на него и смотрели в упор, пока он наконец не огрызнулся:

– Что?!

– Мы собираемся сделать кое-что очень и очень опасное и даже, возможно, глупое, – произнес Меркуцио. – Будет лучше, если тебя не смогут узнать… хотя бы на расстоянии, скажем, выстрела из арбалета.

Ромео вспыхнул, и я вдруг понял, что он еще все-таки больше ребенок, чем мужчина: он, конечно, был уже мужчиной с точки зрения закона, но ему предстояло еще очень многому научиться, чтобы получить право так себя называть.

Он вздернул подбородок и кивнул, потом повернулся к сундуку и стал рыться в нем в поисках подходящей одежды. У нас с ним был разный рост, но простая рубаха и жилет, которые он выбрал, ему подошли. Бальтазар принес еще один плащ, на этот раз – из грубой черной ткани, свободного покроя. Этого хватило, чтобы замаскировать все, что было нужно.

– Не стоит этого делать, – шепнул мне Бальтазар на ухо.

Он бы ненамного старше меня, и хотя редко хозяин и слуга становятся друзьями, я считал его таким же близким другом, как и Меркуцио. Он тоже хранил мои тайны – как и тайны Меркуцио, кстати.

– Воровство – это неподходящее занятие для компании полупьяных молодцов. И вы это знаете.

– Они со мной не пойдут, – сказал я. – Меркуцио и Ромео будут отвлекать внимание стражи.

Бальтазар сделал глубокий вдох, а потом медленно выдохнул.

– Синьор, я знаю, что вы не прочь рискнуть, но на этот раз – идти в дом Капулетти, снова…

– Принц Теней уже грабил все лучшие дома Вероны, – возразил я. – Он украл серьги у спящей герцогини. Какая разница? Это всегда риск.

– Тогда все было иначе. Тогда это было ради мести и добычи, – ответил он. – А сейчас вы делаете это для семьи. И за вами будут следить.

Бальтазар был посвящен в мою тайну с самого начала. Мои первые вылазки были детскими забавами, дерзкими, но не более того: когда мне было десять, я отомстил за обиду Меркуцио. Я украл брошь у одной из его тетушек, которая велела высечь его за непослушание. Мне удалось тогда перелезть через стену, проскользнуть в ее спальню и украсть брошь, а потом продать ее в ювелирной лавке. Меркуцио получил деньги – компенсацию за свое унижение. Потом, раз от раза, мое воровское искусство росло и совершенствовалось, и Бальтазар знал обо всем.

Со временем я вошел во вкус. Это было действительно искусство, которое требовало сосредоточенности, мастерства, ловкости и силы. Оно также требовало чутья – способности определить, когда задуманное возможно осуществить, а когда лучше не стоит пытаться.

И вот сейчас Бальтазар озвучил мои собственные тревожные предчувствия, которые я старательно пытался не замечать.

– Об этой девице разное говорят, – продолжал Бальтазар. – Об этой Розалине. У нее дурной глаз. Ведьмин.

– Я ее видел. Ничего ведьминского в ее глазах нет.

Бальтазар фыркнул, и это лучше любых слов продемонстрировало, что он думает о женщинах.

– Только ведьмы читают столько светских книг!

Я дал ему подзатыльник – легкий.

– Даже если и так – неужели ты думаешь, что я не смогу проскользнуть мимо женщины? Не глупи. Я делал это сотни раз.

– Но не с этой, – снова возразил он. – Не с этой ведьмой Капулетти. Мне все это не нравится, синьор. Мне это совсем не нравится.

Честно говоря, я его понимал, но мне не хотелось, чтобы мой собственный слуга запугивал меня Капулетти.

– Ладно, – сказал я. – У Принца Теней есть собственный интерес в том, чтобы сегодня ночью найти и изъять некие любовные вирши. И в придачу – камешек или даже два.

Он покачал головой и посмотрел на меня с возмущением.

– Вас повесят в один прекрасный день, – сказал он. – Качаться вам в петле. Если, конечно, повезет. Если сегодня вечером Принц Кошек не вцепится своими когтями вам в глотку.

Тибальт Капулетти, Принц Кошек, получил свою кличку от Меркуцио не благодаря своей грации и ловкости – скорее это была грубая игра слов. Если Тибальт меня поймает – мое растерзанное тело будет пригвождено к двери той же самой таверны, где я не так давно опозорил его в своих стихах.

Я почувствовал, что по моему телу пробежали мурашки, и поспешно запахнул плотнее плащ.

– Возможно, – произнес я. – Но сначала ему придется меня поймать.


Меркуцио, разумеется, был моим партнером во всех преступлениях. Он был мастером привлекать внимание к своей персоне, а присутствие неуклюжего, все еще полупьяного Ромео было сегодня как нельзя кстати. Пустынные, узенькие улочки Вероны были полны опасности даже среди бела дня, когда всякого рода разбойники и головорезы затаивались в проходах и арках. А ночью, в свете луны, они выходили на охоту в открытую. Но все же и они побаивались нападать на компании вооруженных людей. Мы сделали все, чтобы нас как следует увидели и услышали. Этому очень помогало умение Меркуцио орать по-ослиному, и он исполнил с таким припевом самую похабную пьяную песню из всех, которые он только мог припомнить, а Ромео и я подпевали ему нестройным хором, взбираясь на холм.

Улицы моего прекрасного города отличались удивительным даже для самих его жителей головокружительным однообразием: все стены были сложены из одного и того же камня и отделаны мрамором, отличаясь друг от друга разве что фресками и поблекшей мозаикой на полуразрушенных древних поверхностях. Верона не отличалась роскошными видами: пышные сады богачей скрывались за высокими заборами, спрятанные от любопытных глаз простолюдинов. Даже с колокольни базилики трудно было бы заметить в городе следы хоть какой-нибудь зелени, будь то деревья или хотя бы кусты… только серый камень, мрамор и крыши, покрытые глиняной черепицей.

Проходя по Пьяцца-дель-Эрбе, мы увидели еще одну группку вооруженных молодых людей – они были одеты в цвета Капулетти, но эта встреча не доставила нам никаких неприятностей: если бы мы были в цветах Монтекки – не миновать бы нам столкновения и драки, а сейчас они только орали слова одобрения ближайшему кабаку и куражились около фонтана. Один из них обнажил свою веснушчатую задницу и выставил ее перед лицом мраморной статуи – древней, еще римской, великолепной статуи, ныне почитаемой как статуя Мадонны, но его спугнул окрик городских стражников, который заставил юнцов ретироваться. Мы же к тому времени спокойно миновали площадь и скользнули, словно призраки, в тень.

Недлинное путешествие – и мы оказались у задней стены дворца Капулетти.

Опять я здесь.

Сегодня не было ни малейшего шанса проникнуть в дом с той же легкостью… Я прекрасно понимал, что стража теперь будет с величайшим вниманием разглядывать лицо каждого входящего или выходящего человека. Нет, для того чтобы попасть внутрь, теперь требовалась необыкновенная хитрость и ловкость.

Ну, по крайней мере, сама стена не выглядела такой уж неприступной.

Меркуцио бросил на меня короткий, понимающий взгляд и крепко обнял Ромео за плечи, чтобы повернуть его в сторону Виа Каппелло.

– Идите на Виа Маззини, – велел я им. – Прямо к главным воротам. Купите немного вина и наслаждайтесь им, гуляя по улицам. Да погромче!

– Идущие на пьянство приветствуют тебя! – заявил Меркуцио с глубоким поклоном, от которого полы его плаща разлетелись в разные стороны. Он схватил моего кузена за шею, не обращая внимания на его попытки освободиться от слишком крепких объятий. – Ты тоже идешь, поэт. Давай-ка мы с тобой подальше уберемся отсюда и не будем наживать себе забот. Предоставим это Бенволио.

Ромео сопротивлялся, но Меркуцио держал его до тех пор, пока он не подал знак, что сдается.

– Не причиняй ей вреда, – обратился Ромео ко мне, и в голосе его звучала такая неподдельная искренность, что мне снова захотелось как следует ему наподдать. Я ведь был вором, а не душегубом. – Пожалуйста, Бен, обещай мне, что ты не сделаешь ей ничего плохого – только заберешь стихи. Если вам так надо кого-то наказать – накажите меня. А она ни в чем не виновата.

Он, конечно, был сущим болваном, мой кузен, но сердце у него было доброе – даже несмотря на то, что меня он, видимо, считал настоящим чудовищем.