– Нет, это никуда не годится, – сказал он, хмуро разглядывая мое лицо. – Я с трудом тебя узнаю. Тогда вот что: отдыхай как следует, Бенволио, и приложи какие-нибудь примочки к своим синякам и ушибам. Посыльный сегодня из тебя никудышный: нельзя показываться на люди в таком виде. Монтекки должны побеждать в драках, ты же знаешь!

– Но ведь я победил, – возразил я и учтиво поклонился.

Он подождал, склонив голову набок, продолжения, но я не собирался ничего объяснять, и он в конце концов с тяжелым вздохом махнул рукой.

Я выслушал короткое поучение на предмет того, как мне следует себя вести, раз уже мне выпала честь быть наследником Монтекки. Вероятно, он полагал, что только Ромео, его наследник, выслушивал подобные лекции в больших количествах, а я был от них избавлен. Но я-то провел долгие часы, изнывая от жары и истекая потом в покоях бабушки, слушая почти то же самое, слово в слово. Я хорошо понимал, чего от меня ждут, и синяки на моем лице были как раз лучшим доказательством того, насколько я дорожил честью Монтекки. Хотя дяде этого знать не стоило.

Получить свободу на целый день, однако, было для меня очень кстати, ведь день-то был важный. Брат Лоренцо утверждал, что, если все пойдет как задумано, именно сегодня Джульетта очнется от смертного сна в своем склепе и мой кузен Ромео должен будет ждать ее там, радостный и счастливый.

И будет триумф любви и преданности.

Возможно, я был чересчур скептично настроен, но мне не верилось в счастливый исход. Ужасные слова Меркуцио преследовали меня, а еще я не мог забыть неприкрытого страха и отчаяния ведьмы, которая от его имени наложила это проклятие. Если бы ненависть могла двигать горы, на нас давно обрушилась бы гора и похоронила под собой оба наших дома.

Дядя почти приказал мне сидеть дома, но приказы такого рода никогда не имели надо мной власти, и к тому времени, как зазвонили вечерние колокола, я выскользнул на улицу.

Верона, казалось, уже не помнила страшных событий последних дней – всех этих смертей, трагедий, драм. Все это осталось в прошлом, а кто-то и вовсе ничего не заметил: люди жили своей жизнью, полной забот.

Я купил свиной окорок и, уплетая его по дороге, направился к брату Лоренцо.

Он появился после службы, запыхавшийся, но улыбающийся. Меня он встретил приветливо, покудахтал над моими синяками и даже напевал что-то, весьма неприличное, провожая меня в свою келью.

– Все прекрасно, все очень хорошо, – сказал он мне. – Ромео должен был получить в Мантуе весточку и поспешить сюда. Он, должно быть, в этот момент входит в гробницу и заключает свою любовь в объятия, чтобы ее пробуждение было поистине райским, – он выглядел страшно довольным собой и всем вокруг. – И потом они вместе уедут.

– Куда? – спросил я его. – Два юных создания без средств к существованию и поддержки родных? Как они будут жить?

– Любовь поможет им.

– Вообще-то деньги помогли бы им больше, – заметил я. У меня в кошельке лежала часть украденного у епископа золота. Себе я его оставлять не собирался, а вот пожертвования нуждающимся – совсем другое дело. – Вы договаривались о встрече с ними, брат Лоренцо?

– Я вскоре должен увидеться с ними, – кивнул монах и принял мой увесистый дар с улыбкой. – Ваш кузен будет вам очень благодарен, молодой господин.

Я хотел спросить его о времени встречи, но не стал; он налил себе вина и с жадностью выпил целый кубок, а другой предложил мне, но я цедил его нехотя, не чувствуя вкуса, хотя это было лучшее вино из запасов аббатства.

– Святой отец… – начал было я, желая поговорить с ним о проклятии Меркуцио, но он вдруг остановил меня жестом и приложил ухо к двери.

– Тише, у меня гость, – шепнул он. – Сюда, встаньте здесь и не шевелитесь! – он пихнул меня за ширму – единственное укромное место в комнате, и я стоял там с кубком в руках, как последний дурак.

Раздался незнакомый голос, такой же сердечный, как у брата Лоренцо, который восклицал:

– Эй, дорогой брат! Святой францисканский монах, вы где?

– Ну, этот голос может принадлежать только брату Джованни! – Мой друг распахнул дверь, и я услышал, как они сердечно и шумно обнялись. – Входите же, входите, с возвращением из Мантуи… Что сказал Ромео? Или он, наверно, написал – так давайте же мне его письмо!

Я украдкой выглянул из-за ширмы и увидел монаха удивительной худобы, особенно худым он выглядел рядом с круглым братом Лоренцо. Он был старше, вокруг тонзуры у него торчали пучки тонких седых волосы. Лицо у него было поначалу радостное, но по мере того как мой друг говорил, эта радость сползала с его лица, и к концу речи Лоренцо он стал выглядеть как провинившийся школьник.

– Я… попросил одного из монахов сопровождать меня в Мантую, – начал он. – Здесь, в городе, он ухаживал за больным… но… нас не выпустили за ворота, потому что подумали, что мы оба были в зачумленном доме… нас заперли и не отпускали. Поэтому, видите ли, мое путешествие в Мантую еще даже не начиналось, – и он сложил руки в беспомощном извинении.

Я видел, как ужас этого известия постепенно доходит до брата Лоренцо и отражается на его лице:

– Но кто же тогда доставил мое письмо Ромео?

Брат Джованни начал поспешно рыться в складках своей сутаны.

– Я не смог отправить его… вот оно. – И он протянул письмо с извиняющейся улыбкой. – И ни с кем не мог его передать – никто не брал, из страха, что оно может быть заразно.

– Какое несчастье! – Брат Лоренцо смял письмо в дрожащей руке. – Это письмо… это не был просто привет от меня, оно было очень важно, и то, что его не доставили вовремя, может иметь ужасные последствия… Брат Джованни! Найдите для меня железный лом и принесите его немедленно!

– Железный… лом? – Потрясенное лицо седого монаха выглядело так комично, что в других обстоятельствах я бы обязательно рассмеялся.

– Да, да, и поскорее!

Отец Джон поспешно удалился, впечатленный столь явной и сильной тревогой отца Лоренцо, а я вышел из-за ширмы и поставил кубок.

Брат Лоренцо посмотрел на меня с ужасом, а потом проговорил:

– Я должен бежать туда, к склепу… о… она уже, должно быть, проснулась… она очень расстроится, что Ромео не приехал и не разбудил ее, но я снова напишу в Мантую, а до его приезда она останется здесь, у меня.

Он больше не сиял как медный грош, не говорил, что «все будет прекрасно». Теперь он был испуган – я видел это по выражению его глаз и губ и по тому, как тряслись и перебирали одежду его руки.

– Я пойду с вами, – сказал я.

Это не сильно обрадовало его – мыслями он был далеко от меня.

– Бедная девочка, – пробормотал он тихо. – Одна, в темноте и холоде могилы…

Я молился, чтобы она еще не проснулась и не почувствовала этого, – но темный вечер стал для меня еще темнее…

Глава 5

Ночь была облачная, луна спряталась за тучами и не освещала нам путь. Из уважения и жалости к брату Лоренцо я сам нес на плече железный лом и лопату, которые раздобыл для него брат Джованни. Фонарь в руках брата Лоренцо светил достаточно ярко, чтобы мы видели дорогу впереди себя, но тропинка была узкая, а сутана монаха все время цеплялась за кусты и загораживала большую часть света. К тому же он все время ворчал и стонал: «Святой Франциск, мои ноги! Мои старые ноги… о мои ноги… как бы не упасть в могилу». Вдруг он замер.

– Кто там?

Мы уже подошли довольно близко к кладбищу и к стоящим рядами склепам. Я молил Бога, чтобы это не были стражники: за осквернение могил в Вероне полагалась смертная казнь, а я сильно сомневался, что мы сможем внятно объяснить стражникам, что мы делаем на кладбище среди ночи с инструментами в руках.

Но это были не стражники.

Я услышал из темноты знакомый голос:

– Друг, которого вы хорошо знаете!

Бальтазар!

Мой слуга вышел на свет, и я увидел, как разгладилось и просветлело лицо монаха. Он бросил фонарь и кинулся обнимать Бальтазара.

– Слава Богу! – вскричал он и расцеловал моего слугу в обе щеки от избытка чувств… но затем он отодвинул Бальтазара, огляделся по сторонам, и лицо его вновь побледнело. – Скажите мне, дорогой друг, скажите мне, что за факел горит там, среди безглазых черепов? Вроде как в склепе Капулетти он горит.

– Да, святой отец, это факел моего хозяина, Ромео, – ответил Бальтазар, и я на миг прикрыл глаза, чувствуя невыразимое облегчение. «Все будет хорошо». Несмотря на недоставленное письмо, несмотря на проклятие Меркуцио, Ромео все-таки нашел путь к Джульетте. Так что монах не напрасно уповал на чудо…

Но на лице брата Лоренцо надежды не было.

– И как давно он там?

– Не меньше получаса, синьор.

Я понял, что это слишком долго.

– Пойдемте со мной в гробницу, – брат Лоренцо обращался ко мне, но Бальтазар еще не видел меня за спиной монаха, поэтому быстро сделал шаг назад.

– Я не смею, синьор. Господин Ромео велел мне уходить и под страхом смерти запретил оставаться здесь.

– Тогда будьте здесь, – сказал брат Лоренцо и прошел мимо него. – Меня терзает страх. О, я так боюсь, что уже случилось непоправимое…

Бальтазар изумленно выдохнул мое имя, когда я вышел из темноты, неся в руках инструменты, но я не думал о нем в этот миг. Он же схватил меня за руку и пытался удержать:

– Хозяин, подождите… Я спал под этим деревом и видел сон… сон, в котором Ромео и какой-то незнакомец дрались и Ромео пронзил его…

Я подумал, что он видел сон о Тибальте, но прежде чем я успел что-либо сказать, я услышал крик брата Лоренцо – и теперь ничто больше уже не имело значения. Я бросил лом и лопату и побежал на неверный свет факела, пробивающийся из склепа.

И остановился, когда увидел кровь.

– Что это? – голос монаха дрожал. – Чья это кровь обагрила вход в склеп?

Он не ошибался – кровь была свежая, она еще не засохла и тускло поблескивала в свете фонаря, а в грязи валялись два меча, но только один из них был испачкан кровью. Этот меч я сразу узнал – он принадлежал Ромео. Я нагнулся было поднять его, но брат Лоренцо пошел вниз, в склеп, неся покачивающийся фонарь, и закричал оттуда таким отчаянным голосом, что я немедленно бросился за ним.