– …Значит, проклятие пало на оба дома, – подхватил я. – О боже, Меркуцио…

Он пытался предупредить меня. Находясь при смерти, он понял, что ошибался, и пытался признаться мне во всем – а я не понял.

– Но для того, чтобы наложить проклятие, нужно немножко больше, чем просто ненависть. Нужно…

– Нужна ведьма, – прошептала она в ответ. – А кормилица Джульетты сегодня как раз болтала что-то о том, что в Вероне поселилась одна такая ведьма и занимается колдовством. Молодая, миловидная ведьма, только недавно приехавшая в город. Мы должны отыскать ее, Бенволио, мы должны удостовериться, что проклятие снято.

– Я знаю ее, – признался я, перекрестился и поднялся на ноги. – Если это проклятие – оно будет снято. Обещаю.

Ее рука легко обвилась вокруг моей лодыжки, и я замер, не дыша и чувствуя, как предательски слабеют ноги. Было во всем этом что-то языческое, дикое – особенно когда на тебя смотрели прекрасные глаза Пречистой Девы.

– Осторожнее, – прошептала Розалина и отпустила меня. – Будьте очень осторожны, мой Принц Теней.

– И вы, – сказал я и повернулся.

Очень вовремя. Потому что именно таким образом я избежал ножа, который был направлен прямо мне в спину. Я сразу догадался, что это был нож Капулетти, хотя человек, который держал его в руке, был одет очень просто. Нож был острый, двойной закалки и даже на первый взгляд гораздо более дорогой, чем пристало нападавшему.

А незадачливый убийца отпрыгнул, потерял равновесие и, удивленный тем, что я избежал удара, бросился бежать. Я одним прыжком нагнал его, ударил его сзади под колени и бросил лицом вниз на мраморный пол, вырвав нож из его руки. Я придавил его коленями к полу и схватил за волосы, готовясь перерезать ему горло его же ножом, но…

…но сильная женская рука легла на мою руку, сжимавшую нож.

– Нет, – произнесла Розалина. – Не здесь. Не сейчас, умоляю вас. Здесь не место.

– Но он не был так деликатен и…

– Я боюсь за вашу душу, а не за его, – сказала она и быстро пошла прочь в сторону часовни Маззини.

Вся эта суматоха привлекла внимание моих охранников, которые, расталкивая прихожан, уже спешили к нам большими и, пожалуй, слишком шумными для подобного места шагами.

Я колебался довольно долго, а потом поднялся. Мне все еще хотелось убить его, причем жестоко, но я только передал нож Паоло, который тут же приторочил его к своему поясу.

– Это подарок, – произнес я и улыбнулся деланой улыбкой. – Капулетти прислали нам подарок.

– Ага, они очень щедры, – кивнул Паоло и рывком поставил убийцу на ноги: это оказался пожилой, тщедушный человек, который трясся от страха. Паоло встряхнул его, как терьер пойманную крысу: – И что с ним делать теперь?

– Отпустите его, – велел я.

– Отпустить?!

Я смотрел на Паоло в упор, и он в конце концов ухмыльнулся и разжал руки. Старик помчался прочь, натыкаясь на колонны и держась за них, чтобы не упасть, и выскочил за дверь, в пыльный, умирающий солнечный свет.

– Не могу понять, синьор: вы либо очень глупы, либо очень храбры, – сказал Паоло. – Но сдается мне, что вы мне нравитесь.

– Нет никакого проку в убийстве бедного крестьянина, который теперь даже не получит денег за мое убийство, – объяснил я. – Моя цель находится куда выше.

Его ухмылка стала шире и превратилась в дьявольский оскал, он хлопнул ладонью по спине одного из наемников.

– Я ваш человек, синьор! – сказал он, и остальные повторили это за ним, их грубые голоса звучали слишком громко в благоговейной тишине собора. Священник, который готовил алтарь для мессы, повернулся и бросил на нас недовольный взгляд, и я быстро увел своих людей в сумерки, окутавшие Верону.


Найти ведьму не представлялось мне сложной задачей: я, правда, не очень-то помнил свой путь с Меркуцио на руках, но Паоло принес факел и разгонял им сгущающуюся тьму, и в свете его я мог видеть ужасные кровавые следы, которые оставил за собой Меркуцио.

Эти кровавые следы привели меня прямо к ее двери.

Дверь ничем не отличалась от других дверей на этих узких улочках – сделанная из добротного, крепкого дерева, кое-где окованная железом. Паоло забарабанил в нее кулаками, и я, честно говоря, не ожидал, что она откроется… но она открылась, и на пороге возник… о нет, совсем не ведьма: на пороге возник не кто иной, как брат Лоренцо собственной персоной…

Он, казалось, был удивлен не меньше, чем я, щеки у него вспыхнули горячим румянцем, и он поспешно отвернулся.

– Молодой господин Бенволио, – сказал монах, пряча руки в рукава и принимая вид святоши. – Я думал, вы сейчас вместе со своей семьей оплакиваете потерю.

– Моя семья подождет, – проговорил я и протиснулся мимо него в узкий проход. Да, здесь была и кровать, сейчас уже с нее сняли окровавленную простыню и матрас, и сухие травы, которые свешивались длинными лентами с потолка и наполняли всю комнату густым, душным ароматом. И еще здесь пахло смертью. Незримый дух Меркуцио парил здесь.

– Где она?

– Где кто?

– Ведьма, – отрезал я и вытащил кинжал. Я не угрожал ему, я только держал его в руке. Но монах быстро взглянул мне в лицо, освещенное пламенем единственной горящей свечи. – Я все равно найду ее.

– Ведьма? Ну что вы, синьор, она вовсе не ведьма, а просто женщина, которая знает толк в травах и лекарствах, недавно приехала к нам в город, чтобы разобраться в смерти кузена…

Я повернул кинжал таким образом, чтобы свет от свечи отразился в нем серебряной линией. Монах посмотрел на него нервным взглядом, потом снова перевел взгляд на меня.

– Подумайте как следует, святой отец. Сегодня и так было слишком много смертей. Мне не хотелось бы увеличивать их количество.

Он облизнул губы и попятился к двери, но Паоло встал перед ней, преградив ему путь.

– Вы осмеливаетесь угрожать мне, молодой человек?

– Где она?

– В Писании сказано, что месть – дело Господа…

– Иногда людям приходится брать на себя обязанности Господа. Где она? – я схватил его за край его рясы и притянул к себе. Кинжал я не поднимал, так что у моей бессмертной души еще оставался шанс, пусть и маленький, на спасение. – Говорите, святой отец, или мне придется развязать вам язык другими способами.

– Я здесь, – раздался тихий голос, и из маленького, скрытого за развешанной одеждой алькова вышла сама ведьма. – Я здесь, синьор, пожалуйста, не трогайте его.

Она была ниже ростом, чем я помнил, и гораздо смелее. Ей пришлось задрать подбородок кверху, чтобы дерзко ответить на мой взгляд. И она сейчас была похожа не на ведьму, а скорее на святую, готовую к мукам, подумал я про себя.

Я отпустил монаха, но нож все-таки держал наготове. Ведьмы – непредсказуемые существа: конечно, если она захочет меня убить, она вполне может сделать это на расстоянии, силой магии, а потом просто исчезнет в облаке дыма – по крайней мере, так говорят. Впрочем, я не думал, что она так уж могущественна.

Она подняла пустые руки и медленно села на низкий стул, сложив руки на коленях. Выглядела она сейчас намного старше Розалины и намного более хрупкой – настолько, что, казалось, любой сильный порыв ветра мог бы сломать ее и она рассыпалась бы на отдельные косточки. И при этом я ведь помнил, что у нее хватало сил держать и переворачивать довольно крупного и тяжелого Меркуцио, когда она промывала ему раны.

Я внимательно смотрел на ее лицо, умное и усталое.

– Я ждала, что вы вернетесь, – начала она. – Я думала, что вы давно все знаете.

– Слишком много событий, – ответил я. – Моего друга убили, моего кузена выслали из города, мою сестру убили прямо на пороге церкви в день ее свадьбы… У меня не было времени подумать о вас. А сегодня я вдруг вспомнил, что «любовь – это проклятие»…

Она вздрогнула, сплела пальцы рук, лежащих на коленях, но не отвела взгляд. И даже, кажется, еще чуть выше подняла подбородок.

– Она может быть проклятием, если ее воспринимать таким образом, – ответила она. – Для Меркуцио это было ясно как день. Иногда любовь не приносит ничего, кроме боли, – но в этом виновата не сама любовь, а тот, кто любит, мы сами. Он знал это. Он ненавидел всех тех, кто стоял там и бездействовал, – но он не хотел проклинать вас лично. Только виновных.

Я вдруг понял, что инстинктивно верчу кинжал в руках – вероятно, для того, чтобы удержаться от искушения и не всадить его ей в горло.

– Расскажи мне все, – потребовал я.

В комнате больше не было стульев, только незастеленная кровать с плетеным днищем, но я отбросил брезгливость и взгромоздился на это ненадежное сооружение. Ведьма посмотрела на меня, затем на отца Лоренцо, а потом склонила голову.

– Святой отец тут ни при чем, – сказала она. – Он пришел сюда за травами и настойками, в этом нет ничего греховного. Может быть, вы позволите ему уйти?

– Нет, – отрезал я, чем сильно огорчил монаха, который уже воспрял было духом. – Мне нужно, чтобы он тоже слышал. А теперь – признавайся во всем, ведьма. Расскажи мне о вашем сговоре с Меркуцио.

Она облизала губы и начала тихим голосом – таким тихим, что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать ее.

– Смерть моего кузена его сломила, – сказала она. – Он всегда верил… верил, что каким-то образом им удастся быть вместе. И когда случилось то, что случилось, когда моего кузена так жестоко убили у него на глазах… дух вашего друга был сломлен, вера была сломлена, синьор, – и это можно понять. Ведь он умолял. Он умолял своего отца о пощаде, но… его не послушали. Как же мог он не чувствовать ненависти?

– К отцу – конечно. К тем, кто накидывал веревку на шею бедного парня, – возможно. Но почему мы?!

– Ненавидеть своего отца – это большой грех, – вмешался неожиданно брат Лоренцо. – И Меркуцио пытался простить его, оправдать, как и положено любящему сыну. Возможно, он просто не мог проклясть его.

– Очень жаль, – заметил я. – Потому что никто больше его отца этого не заслуживал, – я сверлил женщину немигающим взглядом. – Продолжай.