Внизу под балконом появился слуга и затоптался нерешительно у входа под аркой красно-черного мрамора. Ли тихо прошла по галерее и взяла у юноши толстую связку писем. Слуга с поклоном удалился. Он никогда не поднимал глаза выше края подола ее платья. Ей подумалось, что хорошо выученные слуги маркиза не нарушали прежде эти утренние занятия в школе, никогда не предлагали в это время своих услуг. Она отдала специальное распоряжение, чтобы письма были доставлены ей, как только прибудут, но раньше слуга не появлялся у входа на балкон. И сейчас сделал это с непонятной неохотой.

У такого дипломатического поведения должны были быть причины, такая редкая и монолитная сдержанность должна была найти для себя рациональное объяснение.

Она медленно пошла вдоль балкона. С.Т. не поднял глаз от своих занятий. Ли приложила пергамент к губам и задумчиво глядела на него.

А, возможно, он знал, что она приходит смотреть на него. Во всяком случае, сейчас он об этом узнает.

Она отошла в тень балкона и сломала печать на письмах. В пакете были все документы, которые она ждала. Она поглядела на Немо, который поднялся из своего угла и пошел за ней сперва в дальний конец балкона, а потом — вниз по лестнице, спускавшейся в пустую конюшню с одной стороны и в школу для верховой езды с другой.

Мистраль увидел их первым, его уши стали ушами, а С.Т. поднял голову. Он улыбнулся. Конь пошел кругом, причем хвост его развевался как знамя, и остановился прямо перед ней, его голова и плечи были в бриллиантовом круге солнечного света, который сверкал и в волосах С.Т. и высвечивал его обнаженную грудь.

Оказавшись лицом к лицу с ним, Ли почувствовала неожиданную робость. Ведь то, следствием чего были эти письма, она предприняла на свой страх и риск. Могло оказаться, что это ему не понравится. Как бы защищаясь заранее, она напустила на себя мрачность. И не улыбалась ему в ответ. Его хорошее настроение увяло. Он закинул голову.

— Что такое?

Она смотрела на ноги Мистралю.

— Мне нужно поговорить с вами. Я получила эти письма.

— А-а, — протянул он. — Письма. Очень таинственно.

— Эти бумаги, — выпалила она. — На наследование имения вашего отца.

Он уставился на нее.

— Кого?

— Колд Тора. Документы на дом вашего отца, — она увидела, как изменилось его лицо, и поспешила добавить. — Нам нужен дом, монсеньор. Я выплатила залог, теперь там только живут те, кто арендовал его, но они в ближайшее время выезжают оттуда. Муж моей кузины Клары говорит, что дом на редкость в хорошем состоянии. Только водостоки надо сменить. Он ездил туда и все осмотрел. Там двадцать шесть спален, хороший дом для привратника и конюшня на шестьдесят лошадей.

— Двадцать шесть спален, — растерянно проговорил он.

— Да. — Она заложила руки за спину. — И все меблированы.

— И ты его купила?

— Его не надо было покупать. Он переходит к вам по наследству после смерти вашего отца как к прямому наследнику по мужской линии, — она нахмурилась, — разве вы этого не знали, Сеньор? Я только выплатила залог. Мы можем там жить.

Он смотрел на нее, широко открыв глаза, а Мистраль наклонил голову и потерся ею о переднюю ногу. — Я даже не знаю, где это находится, — тихо сказал он. Ли удивленно рассмеялась.

— Да это же в Норбумберленде! На морском берегу, примерно в тридцати милях от Сильверинга. Как ты можешь этого не знать?

Пожав плечами, он поглядел вниз и запустил пальцы в белую гриву Мистраля. Ли смотрела, как он накручивает на кулак бледные пряди. Он еще раз пожал плечами и покачал головой.

— Я просто удивляюсь — зачем?

— Нам нужно иметь дом. Сильверинг погиб. На его восстановление понадобится королевский выкуп и, вообще я не хочу его восстанавливать… А покупать другой замок, когда для того, чтобы иметь твой, было только надо выплатить залог, я считала непрактичным.

— И меня спросить — тоже, — едко усмехнулся он. Она закусила губу.

— Ну… видишь ли, я тебя знаю, Сеньор. Ты был бы рад жить под открытым небом среди развалин, есть дикий мед и питаться манной небесной до конца жизни.

— Да нет… я сейчас не то, что перед своим арестом, — он криво усмехнулся уголком рта. — Я знаю, что тебе это не понравится.

— Нам нужен дом.

Он наклонился и, взяв ее за подбородок, заглянул в глаза.

— Разве ты несчастлива здесь?

Глядя на него, на его светящиеся волосы, зеленые глаза, на то, как поблескивает на солнце его обнаженная кожа, вспотевшая от упражнений, она не могла удержать радостную улыбку.

— О, да, С.Т. Мейтланд! Я счастлива! Я счастлива. В этом виде ты интригующе похож на итальянского бандита, — она скромно опустила глаза. — Я вынуждена сказать об этом, потому что, по-видимому, ты не вполне отдаешь себе в этом отчет.

Он слегка сжал пальцами ее подбородок.

— Или наоборот, — сказала она, поднимая ресницы. — Возможно, что ты слишком хорошо отдаешь себе в этом отчет. Так как?

— Что ж, разве это плохо? — он поддразнивающе улыбался. — Интриговать сходством с кем-то?

Она подняла руку и мягко освободилась от его пальцев.

— Но мы говорим о вещах практичных. О том, чтобы иметь свой дом. Я считаю, что Колд Тор самый подходящий выбор.

— Ты уже почти год моя жена, — сказал он, — почему вдруг такой интерес к этому предмету?

— Нам нужен дом.

— Мой дом там, где ты, belissima [66].

— Это очень мило, Сеньор, и я это очень ценю, но нам нужно постоянное пристанище. — Зачем?

— Мы не можем вечно бродить по Италии.

Он откинулся, опершись одной рукой о круп Мистраля.

— Еще две недели назад ты говорила, что хочешь повидать Венецию. И озеро Комо.

Ли застенчиво отвела глаза.

— Я почувствовала, что стала уставать от странствий.

Он молча наблюдал за ней. Она почувствовала, что краска заливает ей лицо и шею. Она обхватила себя руками, отчаянно стесняясь.

— Время возвращаться в Англию.

Он согласно кивнул, но выглядел настороженным, удивленным и, пожалуй, несколько обиженным.

— Пожалуйста, — казалось. Ли не могла найти лучших слов, — отвези меня домой.

Он внимательно разглядывал ее. Мистраль беспокойно задвигался, протанцевал шаг в сторону. С.Т. сдержал коня и бросил на нее озадаченный взгляд из-под ресниц.

— Солнышко, — проговорил он особым голосом, — ты что-то пытаешься мне сказать?

Она кивнула.

Он застыл в седле. Она не могла понять, о чем он думает. Когда она больше не могла выносить этого, то подошла и прижалась щекой к его колену, обхватив рукой его сапог, впитывая всем телом запах Мистраля и нагретой кожи.

— Bella donna… сокровище мое… — его руки притянули ее еще ближе, запутались в ее волосах, вынимая из них шпильки. Он склонился к ней и прижался губами к ее макушке. — Бог ты мой, carriccia, dolsezza [67], это правда?

— Мне кажется, да, — пробормотала она возле его сапога. — Он родится весной, — сказала донна.

— Женушка! — он рассмеялся в ее волосы. — Двадцать шесть спален, дорогая? Ты устраиваешь гнездо так гнездо!

Она подняла голову и, заикаясь, возразила.

— Я просто старалась быть практичной.

Он отпустил ее и покачал головой.

— Как это у тебя получается, милая, что любая мысль, которая рождена в твоей головке, немедленно становится практичной? Взять, к примеру, меня. Если бы я решил купить какой-то хорошенький дворец здесь, в Тоскане, комнат на пятнадцать, это немедленно было бы объявлено дикой и безрассудной фантазией.

— Это так бы и было, — не сдавалась она. — Мы же не покупаем Колд Тор. Он уже твой.

Он вздохнул.

— Ты хочешь осесть в Англии? Ты просила меня сделать из тебя романтика, но я оплошал в этом. Я показал тебе Рим в лунном свете, и ты процитировала что-то из стоиков. В Сорренто ты думала только о черепахах.

— Горшок там был медный, сеньор. Если бы повар оставил в нем черепаховый суп на ночь, мы бы все отравились. Сорренто было прекраснее всего на свете.

— Черепахи, — мрачно повторил он.

— Я влюбилась в Капри. А Равелло?

— Ты не хотела посмотреть на закат с горы.

Она от удивления рот открыла.

— Ну, уж это вообще гадкое преувеличение. Я никогда не забуду, как море стало золотым, а свет упал на утесы, и, казалось, можно камень бросить прямо в воду. Так как там было высоко и круто. Я всего лишь заметила, что нам надо вернуться до того, как совсем стемнеет, потому что в лесах разбойники.

— Разбойники! — он нагнулся к ней. — Я разве не могу справиться с любыми разбойниками? Я сам такой, сердце мое.

Уголки ее губ поднялись вверх, глаза скромно опустились.

— Но ведь мне в моей жизни удалось сделать одну романтическую глупость. Я сбежала с разбойником. Моя мама выплакала все глаза.

Он пренебрежительно фыркнул.

— В этом ничего особенного нет. Послушай-ка, дорогая, это ведь ужас — двадцать шесть спален! Я знаю, что теперь будет. Ты станешь изумительной хозяйкой. Ты будешь все устраивать. Ты будешь все время говорить о матрасах, посудомойках и залогах. Ты будешь носить на талии связку ключей и внушительно звякать ими. Мы заведем гувернантку и огород. Ты будешь всех потрясать.

Она опустила глаза и крепко сжала губы. Чтобы не рассмеяться.

— Без сомнения, у нас будет сад и огород, но если тебе не нравится, я не буду носить ключей.

— Molta prammatica Signora Мейтланд [68], — строго сказал он, — прежде, чем мы уедем из Италии, я хочу, чтобы у тебя появилась хотя бы одна непрактичная мысль.

Ли разглядывала копыта Мистраля. Она медленно скользила глазами по косому брюху, по кожаному сапогу Сеньора, его ноге, легко прилегающей к крупу коня. Ее взгляд задержался на его открытой груди, ярко освещенной солнцем. Она лукаво улыбнулась и встретилась с ним глазами.

Он вздернул голову. Ли почувствовала, что краснеет от его многозначительной усмешки. Она почти опустила глаза и отвела их в сторону, когда до него наконец дошло. Его дьявольские брови поднялись и он медленно улыбнулся.