— Художник и рубака, — задумчиво проговорила она. — Кто вы, монсеньор дю Минюи?

Он пожал плечами.

— Я не знаю.

— Простите меня. — Она отвела взгляд. — Я не хотела выпытывать ваши секреты.

— А тут особых секретов нет. Моя мать убежала от мужа и произвела меня на свет по прибытии во Флоренцию. Я почти уверен, что не он был моим отцом, но, видно, дата моего рождения была достаточно убедительна, чтобы он признал меня. Бедняга — а что, еще ему оставалось делать, когда мой старший брат дрался на восемнадцати дуэлях, каждый раз убивая своего противника, а потом свернул себе шею, выпав из окна борделя? — С.Т. усмехнулся. — Несомненно, старик молился, чтобы во мне появился твердый характер. Чего, к несчастью, были полностью лишены остальные члены нашей семьи. — Он запрокинул голову, опираясь на колонну. — Его ждало горькое разочарование, однако, как бы там ни было, я имею право называть себя достойным английским именем Мейтланд.

Она вытерла пальцы о салфетку.

— Я думаю, вы специально подчеркиваете, что вы англичанин. Вы закутываетесь в вашу национальность, как в плащ.

— Просто говорю на другом языке. — Он помассировал шею. — Я не знаю, где мое место и есть ли оно вообще. Мать моя так и не вернулась в Англию. Мы путешествовали. — Он прикрыл глаза. — Венеция, Париж, Тулуза, Рим… Жили там, где она могла найти английского джентльмена и вовлечь его в достаточно отчаянное романтическое похождение. — Он немного помолчал. — Заметьте, обязательно англичанин, чтобы я воспитывался, как настоящий эсквайр. Сам же я не знаю, кто я — француз, итальянец, а может, чистокровный англичанин, этакий Джон Буль. Выбирайте, что вам нравится.

— Это была не очень размеренная жизнь, — сказала она. Закинув за голову руку, он оперся о колонну.

— Это было довольно весело. Старик Мейтланд посылал деньги на обучение меня фехтованию и верховой езде и письма, в которых регулярно сообщал нам, какие дьявольские унижения он вынужден терпеть из-за нас, а мать жила на деньги своих покровителей. Именно она и очаровала Тьеполб, чтобы он взял меня к себе. — Он улыбнулся в темноту. — Мы отлично подходили друг другу, maman[45] и я.

Повернувшись, он успел перехватить ее взгляд, направленный на него. Она тут же допила воду из серебряной чашки и собрала остатки еды.

— Отдалим это волку?

— Да. Оставьте одного каплуна на утро. Другого бросьте Немо. Он не возьмет у вас из рук.

Немо поднял голову, прыгнул на упавшую рядом с ним птицу и, схватив ее, улегся за спиной С.Т.

— Что вы здесь делаете? — спросила она.

— Здесь? — Он притворился, что не понимает ее. — Я пришел, чтобы вас спасти.

— Здесь, во Франции. Почему вы скрываетесь? Почему вы сбежали? Почему вы не в Англии?

— Я не сбежал, — сказал он с возмущением. — Я просто… Эмигрировал.

— За вашу голову назначена награда.

— Ну и что? Она ждет тринадцать лет. «Ограбление произведено в понедельник мужчиной в черно-белой маске, с вежливыми манерами, говорящим иногда по-французски, ускакавшим на высоком коне, вороном или темно-кауром». Если бы Англия могла похвастаться такой тайной полицией и постоянной армией, как Франция, то там, джентльменам удачи, не было бы так привольно, уж поверьте. — Он взглянул на нее через плечо. — Наша семья большая, огромная удача — это то, что ни один свободолюбивый англичанин не потерпит такой тирании, как неукоснительное выполнение законов. Горстка судей не так уж страшна, если быть осмотрительным. А уж я именно такой, будьте уверены.

— В самом деле? — промолвила она скупо. Он скрестил руки на груди.

— Настоящая угроза исходит от доносчиков и скупщиков краденного, а они и сами не лучше воров. Если не знать, как вести себя с ними, можно глубоко раскаяться. А иногда, рядом с Лондоном, — от сыщиков с Боу-стрит. Надо остерегаться также объявлений о розыске преступников. Как-то, помнится, было такое после одного ограбления. — Он склонил голову набок и подмигнул ей. — Но если бы все было слишком просто, то и вполовину не было бы так забавно, правда?

— Теперь уже совсем не просто. У них есть ваше описание.

— О да, — гневно сказал он, — потому что одна пухленькая хорошенькая черноглазая голубка решила донести на меня. — Губы его презрительно скривились. — Мисс Элизабет Берфорд. — Он потряс головой. — Боже, я, наверное, был просто околдован — я позволил ей снять с меня маску — просто так, для развлечения. — Он вздохнул. — Я никогда раньше не допускал такого. Я не знаю, почему я так поступил, разве что потому…

Ли не проронила ни слова в наступившей паузе.

С.Т. сделал глубокий вздох.

— Разве что потому, что все в то время казалось мне слишком прелестным и больше не развлекало.

— И поэтому она дала судье описание вашей внешности? И вы бежали во Францию?

— Конечно, нет. Вам так и хочется представить, как я лечу, петляя, как трусливый заяц. Никто не знал моего имени — может, я и был очарован, но не окончательно растерял мозги. Описание — это ерунда, если быстро передвигаться и уверенно врать. Нельзя же повесить человека только за то, что у него необычной формы брови.

— Тогда почему?

Он нахмурился.

— На то были свои причины.

— Какие причины?

— А вы настырны, не так ли?

Она молча снесла упрек. Он чувствовал ее взгляд, даже не видя лица. Луна низко висела над горами, отбрасывая длинные, черные как смоль тени на серебристую траву.

— Почему вы стали разбойником? — спросила она, наконец.

Он улыбнулся в темноте.

— Из озорства. Ради сильных ощущений.

Она сидела, скрестив ноги, неподвижная, как статуя, по-прежнему не сводя с него глаз. С.Т. повернулся, облокотившись на колонну.

— А вы думаете, ради высокой идеи? — В голосе его звучала насмешка. — В первый раз я заключил пари. Мне было двадцать. Я победил отличного фехтовальщика, выиграл тысячу фунтов и завоевал благосклонность прекрасной дамы. И тут я понял, что такая жизнь мне по душе.

Она запрокинула голову. Луна лила ледяной свет на ее лицо.

— А вы, мисс Страхан? — спросил он. — Вам что нужно?

— Все очень просто. — Она расстегнула жилет и сняла его. Стоя на камнях, она свернула его и куртку в некоторое подобие подушки. — Мне надо убить человека, — сказала она. — И я хочу научиться это сделать.

Ветер шелестел в длинной траве. Немо доел свой ужин, вздохнул и, повернувшись поудобнее, стал вылизывать лапы.

— Какого-нибудь знакомого вам человека? — спросил С.Т. — Мужчину, я так понимаю. А может, вы просто ненавидите весь мужской пол?

Она растянулась на траве, а потом приподнялась на локте. Без узкого жилета ее женская фигура проступала отчетливо: изящные округлые бедра, выпуклая грудь. Она вытащила ленту из косички и, встряхнув головой, рассыпала волосы по плечам.

— Одного мужчину, — сказала она. — Единственного.

С.Т. отошел от колонны и присел на корточки рядом с ней.

— Почему?

Она положила голову на импровизированную подушку и подняла руку, смотря сквозь пальцы на ночное небо.

— Он убил мою семью. Мать, отца и двух сестер. — Голос ее не дрогнул, не выдал никаких чувств. С.Т. не отрывал глаз от холодного, омытого лунным светом лица. Она, не мигая, смотрела на него.

— Солнышко, — прошептал он. Она опустила глаза.

Он лег рядом с ней и обнял ее, прижимая к себе и гладя шелковистые волосы.

— Если вы собираетесь это сделать, — сказала она ему в самое ухо, — можете продолжать.

Рука его замерла. Он сделал глубокий вдох, перекатился на спину и резко выдохнул.

— Что вы этим хотите сказать?

Она не шевельнулась, лежа рядом с ним.

— Я не против, — сказала она. — Я в долгу перед вами.

Он смотрел на колонны храма, на лунный свет и тень. Тонкие колонны в темноте казались безукоризненно совершенными — холодные, белые, прекрасные. И если под ними когда-то струилась жизнь и они слышали человеческий смех и плач, то их давно окружали тишина и безлюдье. И сами они были мертвы. Прекрасные, застылые изваяния.

— Не нужна мне ваша жалкая благодарность, — сказал он. Она лежала совершенно неподвижно, словно мираж, созданный бесстрастным лунным светом, такая же безжизненная, как окружавшие их руины. Он даже не слышал ее дыхания.

— Тогда мне очень жаль, — внезапно заговорила она. — Потому что больше мне вам дать нечего.

Он услышал резкие нотки в ее голосе и, резко повернувшись к ней, вновь прижал ее к своей груди, уткнувшись лицом в нежный изгиб шеи.

— Ради Бога. Не окружай себя стеной, не отгораживайся от меня.

— Я не строю стену, — шепнула она. — Я сама и есть стена.

Он покачивал ее, как ребенка, не зная, что ответить, как расшевелить ее.

— Позволь мне любить тебя, — повторил он. — Ты так прекрасна.

— Как вы легко влюбляетесь. — Взгляд ее был устремлен на ночное небо. — И сколько раз это случалось прежде?

Он попытался привести свои чувства хоть в какой-то порядок, но прядь черных волос, упавшая ей на щеку, полностью лишила его рассудка. Он отвел волосы от лица. Она не сопротивлялась. Он погладил ее по щеке и нежно поцеловал.

— Ни разу, — сказал он. — У меня было много женщин. Любовниц. Но я никогда не чувствовал это так, как сейчас. Я думал, что то была любовь, но чувства мои всегда быстро остывали.

Она улыбнулась, чуть-чуть, печальная насмешливая улыбка тронула ее губы.

— Я клянусь, — сказал он.

— Глупый человек. Вы даже не знаете, что такое любовь.

Он немного отстранился от нее.

— А вы, конечно знаете.

— О да, — тихо сказала она. — Я знаю.

Он отвернулся от нее и лег на бок, облокотившись о землю.

— Прошу меня простить. Я не знал, что у вас есть другой.

Ее улыбка стала еще суше.

— Оставьте ваши церемонии. Я полностью свободна от этого романтического вздора. — Она покачала головой, словно ей было жаль его. — Я не влюблена. Не замужем. Даже не невинна. Поэтому — вы можете с чистой совестью удовлетворить свои потребности.