Саня проводил ее до подъезда.

— Светланка, ты какая-то грустная. Что-то не так?

— Сань, пожалуйста, не приставай. Для девушки это особенное событие, нужно как-то привыкнуть, что ли… Вы, мужчины, этого не можете понять.

— Я понимаю.

— Не смеши меня, Саня!

— Правда, понимаю. Я ведь тоже стал как бы… мужчиной, это совсем другое, теперь я в ответе за свою девчонку и вообще… Все уже не то. Но ты верь мне, Светланка, я тебя никому не отдам, сдохну, а сделаю так, чтобы ты была счастливой. Правда-правда.

— Дурак ты, Малышев, и не лечишься, — с улыбкой сказала она. — Это я тебя никому не отдам и на всякие гнусные дискотеки запрещаю ходить.

— Ладно, не буду. Как прикажешь, моя принцесса.

Тогда она вдруг резко ощутила — опять! Он вел себя так же, как покойный отец. Только папа говорил ей «моя принцесса». А мать — никогда. Она и в тот вечер ничего хорошего ей не сказала. Уже была дома и, наверное, видела в окно, как они с Саней прощались у подъезда.

— Ты встречаешься с этим шалопаем? — резко спросила мать, едва она вошла в комнату.

— Почему ты думаешь, что он шалопай?

— Потому что я прояснила ситуацию. Он учится еле-еле на тройки, и есть большая вероятность, что вообще не закончит школу! Я уж не говорю о дисциплине! Учителя прямо-таки стонут от этого человека. А ты — встречаешься с ним? Милуешься у подъезда?! Ты соображаешь, что творишь?

— Отстань, мам. Он хороший человек, поняла?

— Нет, не поняла! Может, ты уже… Ты хоть предохраняешься, дура?

— Да, предохраняюсь, дура! — с вызовом сказала она и, взяв свой халат, закрылась в ванной.

А мать еще минут десять распалялась у закрытой двери. Все венерические болезни вспомнила, действительно дура, все проблемы, связанные с любовью к бандиту. Она лежала в ванне с горячей водой и думала о том, что да, есть много легенд о несчастной любви дочери прокурора к бандиту, но, во-первых, Саня не был бандитом, а во-вторых, пора бы уже поумнеть прокурорам. Хотя бы матери. Если б она по-человечески отнеслась к Сане, помогла им, была бы у них крепкая, дружная семья. А мать что делает? Только укрепляет эти легенды! И вместо того чтобы поговорить с Саней, с его отцом, который, между прочим, был известным журналистом, кричит — бандит, бандит! Ну и какой смысл тут возражать, что-то объяснять? Все предельно ясно — Саня ей не нравится, и даже каких-то усилий, чтобы понять человека, она предпринимать не желает. Генерал! Сказала — и все тут же отвечают «есть!».

Да только с ней этот номер не пройдет. Если бы и не любила Саню, назло матери выскочила бы за него. А она любила…


Да, любила и любит его, только его, но как же это много — три года разлуки!

Профессор с козлиной бородкой, похожий на Циолковского или Мичурина, с важным видом ходил по кафедре.

— Итак, мы с вами выяснили, что оффшорные зоны берут свое начало от английского понятия «далеко от берега». Это страны и территории, в которых действуют налоговые, таможенные и прочие льготы для юридических лиц. Еще мы узнали, что в Европе оффшорными зонами являются Кипр, кстати, там законодательство ужесточается после вступления острова в Евросоюз, а также Мальта, Лихтенштейн, Монако и британские владения — Нормандские острова, Гибралтар…

Звонок прервал лекцию профессора, из которой Светлана ничего не поняла и не законспектировала. Она вышла в коридор, потом — на лестничную площадку, где возле урны собирались курильщики, достала пачку «More», закурила. Каждые две недели мать, несмотря на всю сложность их отношений, выделяла ей тысячу рублей на питание. Но Светлана не всегда питалась в студенческой столовой, а вот в сигаретах себе не отказывала. Курить стала после судебного процесса над Саней. Тут же к ней присоединился Вася Прохоров, тот самый, который на вечере возмущался тем, что Багрянов увозит ее.

— Свет, ну, все у тебя в порядке? — спросил он.

Странный парень, с виду — бедный подмосковный студентик, а на самом деле любил поддать, в компании бывал изрядно буйным, но учился только на «отлично».

— Нормально, Вася.

— Он тебя ничем не обидел, этот жирный боров? Знаешь, жирный — это не проблема, но он же еще и тупой до безобразия, только на бабках своего папаши и держится.

— Я сама кого угодно могу обидеть, — сказала она.

— Это так, но они ж наглые, как танки. Достали уже всю страну своими бабками, криминальные козлы! Если он наедет на тебя — только скажи.

— Вась, я смогу за себя постоять.

— Да я в курсе, маманя-прокурор, но с такими козлами всякое может быть, ты ж понимаешь.

— Понимаю. Вась, я тебе скажу одну вещь, только не обижайся, ладно?

— Какие обиды?

— Ну так вот, мой любимый человек сейчас в зоне, его там уважают. И здесь тоже. Через два года он выйдет, и мы станем мужем и женой. А если кто меня обидит, будет иметь дело не только с матерью. Есть вопросы?

— Ну, ты даешь, Светка… Просто сумасшедшая баба, — с изумлением сказал Прохоров.

— И пожалуйста, не зли Багрянова, он может помешать твоей учебе. Его папа спонсор нашей академии. Всякое может быть, ты понимаешь?

— Какие дела? Спасибо, что сказала, Светка. Ну ты и вправду офигительная баба!

Краем глаза Светлана заметила массивную фигуру Багрянова, которая приближалась к ней. Заметил ее и Прохоров и почел за благо удалиться. Красивая девушка, да, но, с одной стороны, любимый человек — зэк, с другой — мама-прокурор, а с третьей — тупой сын миллионера! Если даже подойти к ней с четвертой стороны, с тылу, то три другие просто-напросто уничтожат его. Ох, Светка! А какая красивая баба, а!

— Привет, я припозднился, на первую пару не попал, — сказал Багрянов. — Можно, сяду рядом?

— Попробуй.

— Знаешь, Света, я разозлился вчера, но ты произвела неизгладимое впечатление на водителя. Петя дал тебе наивысшие оценки, а я ему верю. Извини, что вел себя так… Ты и вправду очень красивая девушка.

— Да ладно, Степа.

Сегодня он выглядел не таким уж толстым и отвратительным, что-то человеческое проглядывало в его лице.

— Так я сяду рядом, Света?

— Попробуй, — нейтрально сказала она.

Он согласно кивнул и остался стоять возле нее, а когда прозвенел звонок, тяжело сопя, последовал за Светланой.


После выпускного бала и поездки на Красную площадь возвращались домой пешком — по Охотному ряду, Новому Арбату, Гоголевскому бульвару. Всего их было человек двадцать — из разных выпускных классов школы. Веселье кончилось, почти у всех было грустно на душе. Совсем недавно мечтали поскорее окончить школу, стать самостоятельными, но вот окончили, отпраздновали это событие, а что дальше? Нужно куда-то поступать, каждый день ездить на лекции, а если не поступишь, идти куда-то работать. А куда? Что делать, и какие там люди будут рядом? Все другое теперь будет… Хотелось, хотелось, а теперь немного страшновато стало.

Она и Саня шли в стороне, крепко обнимаясь, иногда целовались на ходу. Были не единственной влюбленной парой, но большинство топали сами по себе — и парни и девчонки. Они-то и создавали невероятный шум на улицах — горланили песни, громко ржали, девчонки повизгивали.

Уже рассвело, фонари еще горели, но не они освещали сонные улицы Москвы.

— Крутой пас, и Егор Титов выходит один на один… — закричал Мишка Фомин, когда уже приближались к метро «Кропоткинская».

— Светланка, все нормально? — спросил Саня.

— Сумасшедший был вечер. Знаешь, после того как закончился бал, я подумала…

— Я тоже об этом подумал.

— О чем, Саня?

— Лучше было бы нам с тобой уединиться где-то, просто посидеть на лавочке вдвоем, правда?

— Правда… Ну и что же ты?

— Да понимаешь, это ведь выпускной вечер, он раз в жизни бывает, я не хотел тебя лишать его.

— Саня, для меня этот вечер ничего не значит. Есть что-то, а вернее, кто-то более важный для меня.

— Это я?

— Только не зазнавайся.

— Что ж ты раньше не сказала, Светланка? А теперь уже поздно, да и прохладно стало. Ты не замерзла?

— Рядом с тобой — нет. И пиджак твой на мне.

Фомин свалил урну, с грохотом погнал ее по тротуару.

— Мишка, кончай выпендриваться, — сказал Саня. — Для чего ты пинаешь урны?

— А вот чтобы наши… «спартаковцы»… — Мишка снова пнул урну, она откатилась метра на три.

Не прошло и двух минут, как рядом с ними остановился милицейский «уазик».

— Не иначе проделки твоей маман, — успел прошептать Саня ей на ухо.

— Не думаю, что она до такого дойдет… — прижалась к нему, с напряжением глядя на двух милиционеров с автоматами.

— Лейтенант Коротченко, — сказал невысокий милиционер. — Почему хулиганите, молодые люди?

— Да ладно тебе, лейтенант, — сказал Фомин, поднял урну, поставил ее у стены дома. — У нас выпускной, а ты тут с автоматом! Мэр же приказал — если возникнут проблемы, нужно доставить человека домой, и все дела. А мы и сами дойдем.

— Есть проблемы, а есть преступления, которые караются законом, — веско сказал лейтенант, подошел к Сане, взял его за локоть. — Проедем, молодой человек.

— Да он не трогал урну, — закричали сразу несколько ребят.

— Вот и поговорим, кто трогал, а кто нет.

Он тянул Саню к машине, а она тянула его в другую сторону, что-то кричала, да все без толку. Саня не сопротивлялся, только грустно улыбнулся ей и сел в машину. Понимал, что сопротивляться бесполезно. И не автоматы его испугали, не сомневаясь в этом, он понимал, что все подстроено и всякое лишнее движение лишь усугубит его участь. Машина уехала, а она с минуту стояла как вкопанная, слушая сочувственные речи, краем глаза видела, как Фомину съездили пару раз по морде, не за то, что урну опрокинул, а что не поехал вместо Сани или хотя бы с ним. Виноват — отвечай.