– Постой, постой! Откуда ты знаешь?

– Тати зашла ко мне утром. Валялась тут от хохота по полу, чуть не описалась, пока меня выворачивало наизнанку в ванной. Она сказала, что нарочно тебя развела, и не могла поверить, что ты поведешься. Такие вот новости с утра, большое спасибо.

– Вот стерва, – прошептал я. – Она еще должна мне праздничную ночь.

– Ты сукин сын.

– Погоди секунду. Ты тоже там была, рядом со мной, Гэри Бьюзи свидетель, и ты сказала: «Да». Я не заставлял тебя это делать.

Она села, обхватив голову руками.

– Я была не в себе, Мэтт.

– Грейс, погоди, успокойся. Иди приляг сюда.

– Нет. Ни за что. Надо придумать, как аннулировать это дело. Сегодня же.

– Мы можем аннулировать это завтра. Давай примем душ и поспим, ладно? – Она сидела молча, потирая голову. – О, и еще такая мысль… Может, нам и не надо ничего аннулировать?

Она потрясенно взглянула на меня:

– Что? Ты что, совсем мозги пропил?

Ее тон был как нож в сердце. Она не хотела даже обдумать эту мысль. Пусть это был не самый идеальный способ пожениться, но она вела себя так, будто сама идея выйти за меня замуж вызывала в ней отвращение.

– Грейс, ты хотела меня всего, а потом вот так, да? Можно подумать, выйти за меня замуж – это худшее, что могло с тобой случиться. Почему же ты тогда не едешь в Европу с Порнсайком? Какая тебе разница? Мы так молоды, мы должны делать все, что хотим. Разве не ты всегда это говорила?

– А знаешь что? Я должна делать все, что хочу. Тати права. Может, я и в самом деле отказываюсь от отличной возможности только для того, чтобы торчать тут и ждать тебя. Может быть, я в конце концов поеду с Порнсайком.

Как только она это произнесла, мы оба напряглись. Я ждал, что она повернется ко мне, извинится и возьмет свои слова обратно. Но она отвернулась. Она даже не смотрела на меня.

– Оставь меня в покое. Я видеть тебя не могу.

В ярости я поднялся.

– Не переживай. Ты меня больше и не увидишь. – Я выбежал из комнаты и захлопнул за собой дверь. Даже не понимая толком, что произошло, я чувствовал, что моя чертова жизнь на фиг кончилась.

Я прождал целый день, надеясь, что она придет и извинится.

Ничего.

Я подождал еще день, давя в себе порывы пойти и извиниться самому.

На третий день я подсунул ей под дверь бумаги об аннулировании нашего брака, хотя бы затем, чтобы она поговорила со мной. Ночью я слышал через стену, как она плакала, а потом играла сюиту Баха три часа подряд. Я заснул, прижав ухо к стене.

Но так ничего и не произошло. Мы не обменялись ни единым словом.

Дни сложились в неделю. Неделя выросла в две. Мы не разговаривали. Я даже не видел ее. Мне было очень хреново. Когда я слышал, как открывается ее дверь, мне требовалось все мужество, чтобы не выбежать, не схватить ее и не закричать: Какого черта мы делаем это друг с другом?

17. Мы были одним целым

ГРЕЙС

Мы не разговаривали уже не первую неделю, и я не переставала болезненно ощущать, как уходит время. Мэтт должен был улететь в Южную Америку через шесть дней.

После нашей ссоры я сильно похудела. Меня мутило, и я все время чувствовала слабость. Было трудно сосредоточиться, и я не могла даже думать о какой-то социальной жизни.

Тати постоянно раскаивалась в своем частичном участии в событиях того дня, когда у нас с Мэттом все кончилось.

– Но знаешь, может, это и к лучшему. Ты же не хочешь превратиться в Джеки Рид, правда?

Мы с Джеки Рид учились вместе в старших классах, и я часто рассказывала подружкам ее историю в качестве предупреждения. Она вечно хвасталась в школе, что у нее есть бойфренд, студент колледжа где-то в Неваде. Долгое время никто из старшеклассниц вообще не верил в его существование. Но Джеки убеждала нас, будто отношения на расстоянии только усиливают чувства и он любит ее еще больше. Она даже называла это специальным сокращением – ОНР. Я говорила ей, что нельзя придумывать сокращения для всего вокруг – люди перестают тебя понимать. Когда мы окончили школу, она пошла учиться в какой-то заштатный колледж в этой Неваде, только чтоб быть к нему поближе, хотя ее приняли даже в Йельский университет. И два месяца спустя он ее бросил. Она вернулась домой и работает в молочной лавке. Мы все считали ее величайшей идиоткой в мире.

А бедная дурочка была, наверное, просто влюблена.

Тати не была виновата, и моя история не была похожа на историю Джеки Рид. Мы с Мэттом разошлись, оттого что наши дороги тоже расходились. И те бумаги, что он мне принес, только подтверждали то, что не так уж ему все это было и нужно, как он говорил. Скорее всего, он понимал это так же, как и я.

Выпуск приближался, и я проводила много времени в своей комнате, заполняя заявки на различные гранты и прячась ото всех. Однажды Мэтт попытался остановить меня в коридоре, но я сделала вид, что не заметила его. Потом я нашла у себя под дверью сэндвич, который он мне принес, и пожалела об этом. Я проплакала все время, пока ела этот сэндвич.

На моем столе скопилась целая куча нераспечатанных писем. Я не открывала их целую неделю, потому что знала, что будет в одном из них. Это был обычный конверт, надписанный рукой моей матери. В простом белом конверте не может быть ничего хорошего. Я взяла его и внимательно осмотрела. Обратный адрес был слегка размыт, как будто на него пролили воду. Потом, прочитав письмо, я поняла, что, возможно, она плакала, запечатывая его.

И наконец однажды утром я его прочла.

Дорогая Грейсленд.

Мне очень жаль, что я не смогу сказать тебе это лично, но у нас просто нет денег на твой билет домой этим летом. Твоему брату нужно купить школьный рюкзак, и мы не покупали форму девочкам в том году. Все ужасно. Мне совестно, что я пишу тебе это. Твой отец стал пить так много, что я больше не могу этого выносить. Мы с ним разводимся, и он ушел жить к твоему дяде. Мы с твоими сестричками и братом поедем жить к бабушке, пока не сможем встать на ноги.

Я знаю, что отец все равно любит тебя. Мы очень тобой гордимся. Не принимай ничего, что случилось, на свой счет. Просто сейчас мы не можем тебе помогать, и я не думаю, что мы сможем приехать на твой выпускной. Пожалуйста, пойми меня. Грейс, ты всегда была самостоятельной, и мы гордились тобой за это. Мы все любим тебя. Приезжай к нам, если получится, мы положим тебя спать у бабушки на диване.

Должна сказать тебе, что мы продали твое пианино и еще те вещи, которые, мы решили, что тебе больше не понадобятся. Надо было заплатить за зуб твоей сестры. Мы тебя любим. Продолжай, у тебя хорошо получается.

С любовью, мама.

Сказать, что я была в истерике, прочитав это письмо, было бы сильным преуменьшением. Я не могла перестать плакать. Ну как так можно? – думала я. Как они могут взять и бросить меня из-за собственных же ошибок? У меня нет ни машины, ни своих денег, и мама уже использовала этот несчастный зуб для того, чтобы выпросить у меня половину моей ссуды на обучение. Куда делись эти деньги? Я не хотела даже думать об этом.

В другом конверте было извещение из Финансового студенческого отдела. Они уведомляли меня, что я должна восемьсот долларов за проживание в общежитии. Сидя в углу комнаты и глотая слезы, текущие по щекам, я размышляла, что я могу сделать. Я могу играть на виолончели на вечерах, но таким способом много не заработаешь.

Я всхлипывала, уткнувшись лицом в колени. Я, конечно, могу продать виолончель. Могу вернуться домой, жить у бабушки на диване и работать в молочной лавке. Я могу сдаться.

И тут я услышала, как Мэтт приоткрыл мою дверь и спросил: «Малыш?» Я три недели не слышала его голоса.

– Мэтт, все нормально.

Он подошел ко мне.

– Что случилось?

Не глядя, я протянула ему два листка бумаги. Он молча прочел их и сел рядом со мной на кровать.

– Я могу тебе помочь.

– Нет.

Он провел пальцем по моей щеке, смахивая слезу.

– У меня есть деньги.

– Нет, Мэтт. Ты собираешься попросить у отца, а я не хочу, чтоб он снова меня выкупал.

– Нет, это не его деньги. Я продал фотографию. Я собирался тебе рассказать, но ты ни фига не хотела со мной разговаривать.

– Я думала, мы расстались. – Я встала, подошла к столу, взяла бумаги об аннулировании нашего брака и сунула ему. – И ты со мной развелся.

Мэтт быстро сделал из них самолетик и запустил в окно.

– Настоящим я объявляю тебя своей бывшей женой. И что? Кого это все волнует? Это ничего не значит.

Я молча смотрела на него.

– Я смотрю, просто тут не будет, да? – сказал он.

– Мне нужно время.

– У нас его не очень много.

Сев на подоконник, я смотрела на одинокое дерево во дворе, качающееся на ветру.

– В этом-то и проблема. Время. – Я обернулась к нему: – Какое фото ты продал?

– Твое. В самый первый день, когда мы встретились. То, где ты подбираешь пуговицу с пола. Мистер Нельсон выбрал это фото для университетской галереи, и его купили в первый же день. Я для прикола поставил на нее цену в тысячу долларов, думал, что все равно никто не купит. Это твои деньги так же, как и мои. Я хочу, чтобы ты взяла их.

Он казался искренним и милым. Мы разговаривали, и это было так здорово.

– Они не мои.

– Ну, как моя бывшая жена… – Он засмеялся. – Мы могли быть женаты, когда я ее сделал. Никто же не знает.

Я не выдержала и тоже засмеялась.

– Мы были женаты всего два дня. И в любом случае должно быть пополам.

– Ладно, хорошо. Я возьму остальные пятьсот и отдам их тебе в качестве оплаты за то, что ты мне позировала.

– Знаешь, я бы тоже посмеялась, но я сейчас страшно зла на своих родителей. Прямо не могу поверить, что они так поступили со мной. Можно подумать, я не хотела бы, чтобы они приехали на мое окончание, – не выдержала я.