А вот наконец и Чейни-Уок – оазис спокойствия и размеренности на берегу Темзы. Ник попросил водителя остановить машину у небольшого дома, украшенного цветами в декоративных горшках.

Раньше этот старый дом с деревянными жалюзи был наполнен голосами и смехом. Но мама умерла, а они с сестрой, обзаведясь собственными семьями, упорхнули из родного гнезда. И теперь отец живет здесь один. Сколько его ни уговаривали, он не захотел переезжать ни к сыну, ни к дочери. Слишком много дорогих воспоминаний было связано у него с этим местом.

Растительность вдоль дорожки, ведущей к дому, под летним солнцем сильно разрослась. Кроны деревьев смыкались над головой, рассеивая свет и создавая приятную тень. Недавно прошел дождь, воздух был напоен зноем и влагой. Нику показалось, что он очутился в субтропическом заповеднике, отделенном от остального мира тысячами миль.

– Ники, я тебя целую вечность не видел, – закричал от двери отец, вышедший ему навстречу. – Молодец, что приехал. А то я уже начал за тебя беспокоиться, и вообще!

Обняв сына, он придержал дверь, чтобы Ник закатил чемодан, и они прошли в гостиную, где удобно расположились в английских креслах в стиле кантри. Но отец тут же вскочил, вспомнив, что у него есть бутылка хорошего виски.

Пока он суетился ради «дорогого гостя», Ник огляделся.

За годы, прошедшие после маминой смерти, здесь ничего не изменилось. Когда ее не стало, для отца время будто остановилось. Видимо, так ему легче было справиться с горечью невосполнимой потери и с одиночеством, которое все эти вещи, хранящие память о ней, немного скрашивали.

«А старик сдал», – подумал Ник, переведя взгляд на отца. Высокий, статный, он вроде бы даже стал меньше ростом, ссутулившись под тяжестью прожитых лет. Пышная седая шевелюра, которой отец всегда гордился, изрядно поредела. И прежде горящие юношеским задором глаза потускнели.

Но уже одно его присутствие оказывало на Ника благотворное действие. Покой, невозмутимость и уверенность, исходящие от него, словно наполнили Ника воздухом и светом, заодно прочистив ему мозги.

– Ну, давай, выкладывай, что случилось, – сказал отец, наливая в стаканы виски. – Я ведь понимаю, что ты примчался ко мне прямо с самолета не просто потому, что соскучился, как бы мне этого ни хотелось.

– Ты веришь, что у каждого человека на земле есть своя половинка? – спросил Ник.

– Я верю. Но мне повезло в жизни, ибо твоя мать и была моей половинкой.

– Я много думал… – тщательно взвешивая каждое слово, вновь заговорил Ник. – Мне кажется, что мужчина или женщина, тонущие в своих сокровенных мечтах о жизни, которой у них нет, внезапно оказываются у двери в стене. Они открывают ее. А за дверью – та самая жизнь, и мужчина или женщина, для которых эта жизнь привычна. Там необязательно будет все, чего они хотели, чего-то может и не хватать, но именно там их тайные мечты становятся явью. Там их настоящий дом, их возлюбленные.

– Если я правильно понимаю, ты влюбился и теперь разрываешься между семьей и женщиной из «жизни за дверью», согласно твоей метафоре.

– Ну да, что-то в этом роде.

– Видишь ли, я плохо разбираюсь в таких вопросах и потому вряд ли смогу быть тебе советчиком. Когда я вижу супружеские пары, которые то сходятся, то расходятся, то ссорятся, то мирятся, то изменяют друг другу… я смотрю на них как на марсиан, и их отношения для меня так же непостижимы и странны, как жизнь на другой планете. А иногда мне кажется, будто это я сам какой-то странный, будто не на земле живу или устроен иначе, чем остальные мужчины. Конечно, до свадьбы я, как большинство молодых людей, знал трех или четырех женщин, но потом встретил твою мать. Мы сразу же влюбились друг в друга, поженились, и я больше никогда – слышишь? – никогда не взглянул ни на одну женщину. А мне представлялось немало весьма соблазнительных возможностей, ведь у нас была масса друзей, но такой вопрос ни разу даже не встал ни для меня, ни тем более для твоей матери.

Отец погрузился в типичное для него сосредоточенное молчание, просто сидел, соединив большие пальцы рук, застенчиво склонив голову, как ребенок, получивший нагоняй, но в душе уверенный в своей правоте. А потом добавил:

– Да! Мы прошли через всю жизнь рука об руку, не разлучаясь ни на миг.

– Неужели между вами никогда не было ссор, размолвок? – спросил Ник.

– Никогда, – ни секунды не раздумывая, ответил отец. – Твоя сестра родилась довольно скоро. А пять лет спустя появился на свет ты. Но этот пятилетний промежуток помог нам обоим сохранить молодость. Женщине в зрелом возрасте чрезвычайно дорог второй ребенок, если первого она родила в юные годы. Я, пожалуй, не видел твою мать более счастливой, чем когда она была беременна тобой. Она сияла красотой и счастьем. Да… глядя, как живут другие, я частенько говорю себе, что такая пара и такой брак, как наш, редко встречаются нынче, – пожалуй, это просто исключение. Возможно, потому, что твоя мать была исключительной женщиной.

– Мне всегда хотелось побольше узнать о тебе и маме. Ты никогда раньше об этом не рассказывал.

– Ну вот, видишь, как полезно иногда навещать своего старика. Теперь ты знаешь, что супружеская жизнь может оказаться величайшим счастьем. Что мужчина и женщина могут прожить целый век вместе, ни разу не изменив друг другу. Такое бывает! Помни об этом.

– Но я считаю, что счастье возможно, лишь когда ты следуешь своим чувствам, своей интуиции, своим настоящим желаниям. Повинуясь долгу, обязательствам, постоянно ощущая вину и пытаясь, чтобы искупить ее, доставить радость другим, добьешься только того, что сам будешь несчастлив. Мне кажется, нужно по возможности принимать ниспосланное тебе счастье – не из эгоизма, но помня, что ты – часть единого мира, часть, неотделимая от других людей, – сказал Ник.

– Кто знает, может быть, ты и прав. Но тут возникает другой вопрос: должен ли человек добиваться собственного счастья за чужой счет? Все до единого сталкиваются с подобной проблемой.

– Но если наказать себя пуританским самопожертвованием в духе английского христианства, обиды и горя только прибавится. Станет ли от этого лучше тем, кого ты хочешь таким образом оградить от жестокой реальности жизни? – Теперь Ник смотрел прямо в глаза отцу.

– Люди все время просят совета. Просят совета, когда должны думать сами и решать свои проблемы сами, – тяжело вздохнув, ответил отец. – Я не могу влезть в твою голову, не могу прочувствовать то, что чувствуешь ты. Проще всего сказать: «Да, нельзя отказываться от своего счастья». Но у тебя ведь дочь, как быть с ней? Да и где гарантия, что твои отношения с той, другой, женщиной не придут к такому же финалу?

– Да нет, я не пытаюсь переложить свои проблемы на тебя или еще на кого-нибудь. Просто, когда проговариваешь что-то вслух, как-то сам начинаешь все лучше понимать. А что касается Дженнифер, то ее я не должен потерять ни при каких условиях. Это единственное, чего я знаю точно.

– Диалог между нашим осознанным «я» и тем, которое таится где-то глубоко внутри нас, происходит постоянно, то есть мы всегда прислушиваемся и к этому, сокровенному «я», не умолкающему никогда, – философски заметил отец. – Такое двуединство делает человека более уязвимым, ибо зачастую мы не знаем, как найти общий язык с этим неведомым «я», с той незнакомой личностью, что живет в каждом из нас. Сумеешь достичь компромисса с самим собой, сможешь решить все свои проблемы и понять, что делать дальше. Я так думаю. Но неужели у тебя не осталось никаких чувств к Анне?

– Если честно, я сомневаюсь, что у меня вообще были к ней по-настоящему серьезные чувства. Когда мы поженились, она была очень юна, наивна и трепетна. А своей хрупкостью, что неудивительно для балерины, чем-то напоминала мне маму. Я принял физическое влечение за любовь, думал, что Анна станет для меня таким же близким человеком, каким мама была для тебя. Теоретически я знал, что в каждом браке есть боль, злоба, разочарование, смятение и борьба. Но вы с мамой за всю жизнь друг другу злого слова не сказали, во всяком случае, на моей памяти. Ваш брак всегда служил для меня примером. И возможно, мой самообман был результатом того, что Анна так напоминала мне маму. Короче – все по Фрейду.

Отец засмеялся, но как-то грустно засмеялся и сменил тему, заговорив о своих проблемах со здоровьем.

Через какое-то время Ник сказал, что очень устал с дороги и хотел бы, если отец не возражает, ненадолго воспользоваться его компьютером – нужно отправить пару писем, а потом лег бы спать, поскольку накануне совсем не выспался.

Пока он отправлял письма, отец постелил ему в гостевой комнате и, пожелав спокойной ночи, тоже отправился спать.

Впрочем, письмо было только одно – Элизабет. Ник написал его, подчиняясь внутреннему порыву, как под гипнозом. Слова, рожденные в сердце и в душе, требовали выхода.

Перед сном, решив немного почитать, Ник подошел к стеллажу и стал перебирать книги. «Надо же, отец сохранил их», – удивился он, обнаружив в заднем ряду мамины альбомы по анатомии, физиологии и биологии паукообразных.

В детстве Ник считал, что пауки – это насекомые, но оказалось, что они относятся к классу членистоногих, а наука, которая их изучает, называется арахнологией. Так вот, его мать была арахнологом. Мальчишкой он любил по секрету от мамы показывать друзьям яркие фотографии из этих альбомов. Никто из его приятелей не мог похвастаться ничем подобным. Ужасные пауки, запечатленные во всех подробностях, заставляли их «ахать», «охать», брезгливо морщиться, но неизменно вызывали восхищение, что добавляло популярности и самому Нику.

А отец – большой, сильный мужчина, который в молодости был неплохим боксером, никогда не дававший повода усомниться в своей мужественности, – боялся пауков. Причем не просто боялся, это была настоящая фобия – он физически не мог видеть пауков, даже на картинках. И как только его угораздило жениться на женщине с такой профессией, да еще и прожить с ней в счастливом браке столько лет?!