— Селик, ты можешь найти несколько длинных, очень острых иголок?

Он кивнул.

— Принеси все, какие сможешь найти, и проследи, чтобы их хорошенько прокипятили.

Он насупился от ее командирского тона, но милостиво отложил выговор на другое время. Когда все было готово, она приказала:

— Всем выйти из шатра!

— Нет. Мы останемся, чтобы быть свидетелями твоей жестокости, — запротестовал лекарь.

— Мальчика нужно крепко держать, — доказывал один из мужчин.

— Может быть, она колдунья? — предположил другой.

— Селик, — взмолилась Рейн, — если все пойдет хорошо, то не будет необходимости держать Тайкира.

Селик прислушался к ее словам и нашел компромисс.

— Отец Седрик и я останемся наблюдать за ее работой. Остальные будут стоять снаружи и, если понадобится, мы их позовем.

— Хорошо. Но если вы оба остаетесь, мойте руки.

— Женщина требует слишком многого, — захныкал отец Седрик.

— Селик, для моего брата опаснее заражение, чем сама рана. Грязь и гнилая кровь полны бактерий. Для открытой раны это убийственно.

Сначала Селик рассвирепел из-за ее упрямства, но потом увидел умоляющий взгляд Тайкира и сказал лекарю:

— Мы сделаем так, как она просит. Ничего страшного.

Они вышли из палатки мыться, поскольку Рейн добавила, что все должны особенно тщательно вычистить ногти. Рейн обернулась к Тайкиру, уже почти терявшему сознание.

— Дорогой, я буду делать некоторые процедуры, чтобы снять боль. Ты ничего не почувствуешь, но не сможешь говорить, пока я буду зашивать рану. Ты доверяешь мне?

— Я должен доверять тебе, — сказал он неуверенно.

— Вот еще, Тайкир… Чтобы снять боль, я воткну в твое тело острые иголки не менее чем в десяти местах.

Его глаза удивленно расширились, но потом он неуверенно улыбнулся и сказал со смешком:

— Лучше коли меня до возвращения Селика, а то он заживо сдерет с тебя кожу. Не стоит испытывать его терпение.

Благодаря Бога за свою почти фотографическую память, Рейн мысленно вспомнила уроки доктора Ли по старинной китайской медицине. Она представила линии внутри человеческого тела и триста шестьдесят пять «входных ворот», или точек, где эти линии предположительно выходят на поверхность. Даже доктор Ли, со всем своим опытом, не ручался, что акупунктура может заменить настоящую анестезию, однако он утверждал, что острая игла, поставленная в нужную точку, воздействует на мозг так же, как настоящее обезболивающее типа эндорфина или энкефалина.

Тайкир до смерти боялся предстоящей процедуры, но храбрился. Он крепко сжал зубы и зажмурился, пока Рейн втыкала длинные иголки в разные части его тела, в том числе и в голову. Вдруг он удивленно открыл глаза:

— Это чудо! Я не чувствую боли.

Рейн с облегчением вздохнула. Слава Богу!

— Не смей! — закричали вместе Селик и лекарь, как только вошли в шатер и увидели, что она делает с иголками. Вначале Селик зашатался из стороны в сторону при виде иголок, его большое тело угрожающе наклонилось, и он чуть не упал в обморок. Но потом он схватился за Рейн и стал шептать ей самые разнообразные ругательства из-за того, что позволил ей причинить боль своему раненому другу. Тайкир остановил его:

— Не надо, Селик. Иголки убивают боль. Я ей разрешил.

Селик с сомнением посмотрел на Тайкира и наконец сказал бормочущему лекарю:

— Закрой рот или убирайся.

Операция длилась несколько часов. Селик стоял с бледным лицом, держа увеличительное стекло, которое Рейн купила рано утром, чтобы получше рассмотреть картину в музее.

Неужели это в самом деле было всего-навсего утром, а не целую жизнь назад?

Благодаря акупунктуре Тайкир спокойно перенес сложную операцию. Когда Рейн наконец зашила рану, забинтовала ногу и наложила шину, ее пальцы еле шевелились от напряжения и усталости. Покачивая головой, отец Седрик вышел из палатки, повторяя:

— Колдовство! Черная магия! Дьявольские козни!

Но Селик наблюдал за ее упорным трудом и видел, как она на глазах теряет силы. Он вышел и приказал одному из помощников лекаря на всякий случай вернуться в шатер. Невзирая на ее протесты, он увел Рейн от Тайкира, уверяя, что за мальчиком будут присматривать всю ночь и ее позовут, если случится нужда. К тому же по его приказанию уже был поставлен небольшой шатер рядом, и он втащил в него Рейн.

— Это лучшее, что я смог достать, — извинился он, показывая на меховую постель на полу и таз с водой для умывания.

Кружка с водой, тарелка с хлебом и несколькими ломтиками до черноты прожаренного мяса стояли на маленькой скамейке.

Забота Селика приятно удивила Рейн, и она повернулась, чтобы сказать ему об этом, но Селик уже ушел.

ГЛАВА 3

Жадно утолив голод малосъедобной пищей и запив ее холодной водой, Рейн скинула блузку и брюки и быстро ополоснулась. Это было лучшее, что она могла сделать, но она бы все отдала сейчас за дезодорант!

Натянув снова брюки, она с неудовольствием посмотрела на грязную, порванную блузку и вдруг заметила на спине большое — просто огромное — красно-коричневое пятно.

Кровь! Откуда она взялась? Она потрогала свою спину. Ни царапины. И это не могла быть кровь Тайкира. Внезапно ее словно ударило. Она вспомнила, что меч сакса пробил кольчугу Селика. От скачки рана неизбежно должна была открыться, а у глупого викинга не хватило ума пожаловаться.

Спасать Селика оказалось много труднее, чем она думала. Натянув блузку и схватив аптечку, она выскочила наружу и, не обращая внимания на стражу, перешагивая через спящих воинов, направилась прямо к шатру Селика.

Он уже успел снять кольчугу и высокие шнурованные сандалии. Стоя босиком, в тунике до бедер, он жадно пил из большого кубка. Услышав удивленный возглас Рейн, Селик повернул голову и посмотрел на нее через плечо. Его полусонный взгляд остановился на ней с ласковым недоумением, потом он спросил с усмешкой:

— За что мне такая честь? Может, тебя послали ко мне боги?

Рейн с трудом проглотила невесть откуда взявшийся комок в горле под откровенно оценивающим взглядом Селика. Боже, до чего красив этот мужчина! Даже ноги у него красивые — с высоким подъемом и хорошей формы. Хотя туника и прикрывала большую часть его тела, Рейн любовалась узкими щиколотками, тонкой талией, широкими плечами и мощными буграми мускулов.

Она подумала, что стоит быть поосторожнее. Для шестифутовой женщины этот гигант выше шести футов четырех дюймов выглядел очень привлекательным. Тряхнув головой, чтобы отогнать ненужные мысли, она все-таки смутилась, увидев понимающую усмешку на губах обернувшегося к ней Селика.

— Не изменила ли ты свое мнение об интимной близости? — поинтересовался он с ехидной ухмылкой, которая, однако, не отразилась на выражении его глаз.

— Ох! — вздохнула она. Его грубость мгновенно охладила ее взволновавшуюся кровь.

— Нет, похотливый козел. Я пришла из-за крови. Твоей крови. — Она повернулась и показала ему пятно на спине. — Почему ты не сказал мне о ране?

Он пожал плечами.

— Это неважно. Лекарь займется моей царапиной завтра.

— Ну уж нет! — воскликнула Рейн. — Я не потерплю этого мясника около тебя. Снимай свою тунику.

Селик удивленно поднял брови, но приблизился к ней с медленной, чувственной грацией, на ходу снимая через голову тунику. На нем осталась только набедренная повязка.

Рейн прикусила нижнюю губу, чтобы удержать восхищенное восклицание при виде его великолепного тела. Затем она посмотрела на глубокую, длиной в десять дюймов рану, шедшую поперек живота, и язвительно сказала:

— Ты что, совсем себя не любишь? Рана довольно серьезная. Ее надо промыть, продезинфицировать, а потом зашить.

— Даже не думай тыкать своими длинными иглами мне в голову или еще куда-нибудь, — предупредил Селик и попятился. — Я такого не позволю.

Рейн мягко усмехнулась.

— Такой большой храбрый воин и боится маленькой иголки? Не беспокойся. Я получу много удовольствия, глядя, как ты корчишься от боли, даже не очень сильной. Ты или не ты заставил меня сегодня утром бегать по лесу?

Она толкнула его к постели и, когда он лег на спину, встала на колени рядом с ним. Быстро работая, она наложила шов на рану и перевязала ее чистой тряпкой. Он не издал ни звука, только наблюдал за каждым ее движением, словно пытаясь решить какую-то задачу. Он даже отказался от болеутоляющего, сказав, что другим оно нужнее.

Когда она закончила, Селик усмехнулся и одним быстрым движением опрокинул ее на спину рядом с собой.

— Мне кажется, тебе стоит остаться здесь на ночь.

— Забудь об этом. Я уже говорила, что не буду с тобой развлекаться. Кроме того, ты сейчас не в форме.

— Ха! Позволь мне самому решать, когда я в форме и когда нет. И не забудь, твои кости не привлекают меня как мужчину.

— Что?

— Закрой рот, закрой глаза и спи, сладкий снежок.

— Снежок? — возмутилась она. — Меня зовут Рейн. И мне не нравятся твои шутки.

— Я думаю, имя Рейн тебе не подходит. Оно говорит о мягкости, о возрождении весны и… о надежде.

Рейн изумленно вздохнула, дивясь интуиции Селика. В самом деле, разве не для этого она была послана суровому воину — смягчить его жестокое сердце, напомнить, что даже самая заблудшая душа еще может возродиться, и, самое главное, дать надежду, эту вечную весну всех несчастных, мечтающих о переменах.

Долгое молчание Селика говорило о многом. Рейн знала, что он думает о том же самом, и наконец он заговорил:

— На самом деле, Дождь — лучшее имя для тебя. Снежок серый и мягкий, его можно легко стряхнуть, не то что тебя. А дождь обрушивается быстро, без предупреждения, колотит так, что его нельзя не заметить, и часто производит настоящее опустошение. Да, я, наверно, буду звать тебя Дождь. Или Дождь Со Снегом.

— Ты невозможен!

Рейн преувеличенно активно завозилась, устраиваясь поудобнее, но Селик прижал ее к ложу, положив руку поперек груди и захватив правой ногой ее ноги.