Селик нахмурился, казалось, раздраженный ее храбростью. Что он, дурак, и не слышит, как у нее стучат зубы?

— Откуда ты знаешь мое имя? Почему ты оказалась здесь?

— Не знаю, — поколебавшись, ответила Рейн. — Я думаю… Думаю, меня послал Бог.

Селик недоверчиво фыркнул.

— Зачем Богу посылать тебя сюда?

— Спасти тебя, — робко предположила Рейн.

— Меня? Бог не заботится о таких, как я. — Он долго смотрел на нее, прищурившись, потом вложил кинжал в ножны и спросил нехотя, как бы заранее ничему не веря: — Спасти меня от чего?

— От самого себя.

Селик в изумлении хлопнул себя по лбу ладонью. Все еще стоя на коленях возле нее, он откинулся назад и закатился в хохоте.

Рейн не удивилась, что Селик ей не поверил. Да и кто бы поверил, не зная всех обстоятельств? Она быстро опустила глаза, чтобы скрыть разочарование, и стала ждать, когда у Селика кончится приступ неодолимого хохота.

Наконец он вытер глаза и тряхнул головой, пораженный ее невиданной заносчивостью.

— Невероятно. Женщина объявляет себя ангелом-хранителем. Сладчайшая Фрея! Должно быть, сегодняшняя битва расстроила мой разум. Может у тебя помутилось в голове от ушиба?

Он внимательно осмотрел шишку у Рейн на лбу, ведь он совсем ничего не знал о том, что случилось через тысячу лет в музее викингов. Или это было сегодня утром? Рейн нахмурилась, не веря сама себе.

Селик все еще смеялся. Рейн прищелкнула языком, показывая, что не желает больше терпеть его дурацкое хихиканье. Святое небо! Ее слова не так уж смешны.

На самом деле, она была не очень раздосадована. Несмотря на преследование саксов и угрозы Селика, она вернула себе душевное равновесие и ей было на удивление покойно рядом с безжалостным викингом, как будто она наконец обрела свое место в жизни.

Кроме того, она понимала, у Селика был очень трудный день… Возможно, даже не день, а много лет. Об этом говорили и шрамы, и следы переломов, и пустота в глазах. Рейн ненавидела жестокость Селика, но она не могла не восхищаться человеком, в котором видела великолепный тип мужчины, жестоко изуродованного жизнью, но все еще покорявшего природной красотой.

Спаси его.

Рейн чуть не застонала вслух от настойчивости внутреннего голоса. Ну как ей проникнуть в абсолютную пустоту его глаз? Захочет ли он открыться ей?

— Моя мама была права насчет тебя, — прошептала Рейн, все еще прижатая к земле его телом.

Селик поднял бровь.

— Ты великолепен.

Он фыркнул:

— Не имеет значения. И не пытайся опутать меня своими презренными чарами. Бесполезно. Наименьшее из всего, что я потерял, — моя внешность. — Он поколебался, как будто что-то обдумывая. — Твоя мать… Я ее знал?

— Думаю, да. Ее звали Руби… Руби Джордан… до того как она вышла замуж.

— Ах! — Селик вскочил, не сводя с Рейн свирепого взгляда. Он грубо поставил ее на ноги и вдруг заметил приколотую к блузке брошь.

— Где ты это стащила?

— Мне ее дала мама.

— Не может быть. — Он в замешательстве потер лоб. — Нет, не Руби. Ты не можешь быть ее дочерью. Или дочерью Торка.

Он изучал ее лицо, отыскивая черты сходства, которые, Рейн это знала, найти было нетрудно, стоило только захотеть. Неожиданно Селик что-то вспомнил. Прежде чем она успела среагировать, он ухватился за отворот блузки и распахнул ее, не думая о том, что она разорвется или отлетят пуговицы.

— Как ты смеешь? — прошипела Рейн.

Она попыталась застегнуться, но без толку. Селик крепко держал ее за руки и смотрел на ее груди, однако без вожделения.

— Во имя любви Фреи! Ты одета в такую же странную одежду, как и Руби. Дамское белье, так она его называла.

— Это не мамин лифчик, — Рейн застегнулась, вызывающе поджав губы. — Как ты мог видеть мамино белье?

— Ха! Все придворные короля Зигтригга видели эту чепуху, когда она снимала свою знаменитую рубашку. Она даже затеяла шитье этих вещиц, пока жила среди нас.

Невероятно! Селик повторял самые фантастические истории, о которых ее мать рассказывала много лет. И никто ей не верил, в том числе сама Рейн. Стало быть, это не выдумка. Рейн в ужасе прикрыла рот руками.

О Боже! Путешествие во времени в самом деле возможно!

— Послушай! Я совершенно уверена, что Руби — моя мать, и она всегда называла Торка моим отцом.

Рейн решила не говорить ему — пока еще рано, — что мать считала ее отцом и Джека Джордана.

— Я объясню тебе все, что ты хочешь, но, мне кажется, нам нужно поскорее уйти отсюда. Если саксы нас захватят, им будет неважно, кто я такая.

Селик нехотя кивнул и свистнул сквозь зубы. Глупый конь примчался прямо к нему, будто тоскующий влюбленный. Как Селик этого добивается? Наверное, так у него и с женщинами, с раздражением подумала Рейн. Интересно, он на всех производит такое же впечатление?

Селик положил левую руку на седло, вскочил на коня и посмотрел сверху на то, как она, нарочито не обращая на него внимания, приводит себя в порядок — застегивает разорванную блузку, расчесывает и заплетает косу.

— Я могу взять тебя с собой — пока, но будь осторожна, женщина, — сказал он наконец. — Если ты мне соврешь, я убью тебя не задумываясь.

Он нагнулся и, схватив ее в охапку, одним резким движением поднял как пушинку и посадил к себе на колени.

Рейн потерла локоть, но решила не испытывать судьбу и не жаловаться. Священная корова! Несмотря на ненужную грубость, Селик, к удивлению Рейн, так легко поднял ее, что она стала вспоминать и не могла вспомнить, удавалось ли такое кому-нибудь еще. Она ведь такая большая. Или нет?

— Не верти задом, — приказал Селик, едва конь сделал первый шаг. — Твои непристойные игры все равно ни к чему не приведут. Даже если у меня есть время, я не валандаюсь с такими, как ты.

Рейн не могла оставить его слова без ответа.

— Еще чего! У меня нет ни малейшего желания заниматься с тобой любовью.

— Ха! При чем здесь любовь? Если мужчине хочется устроиться между женских ножек, это просто, естественно и правильно. Но гораздо проще обходиться без женщин.

Рейн недовольно поджала губы и подняла глаза к небу.

— Мне жаль тебя, если ты думаешь об этом, как о чисто физической потребности.

— Почти то же, что помочиться, — стоял на своем Селик.

Рейн услышала насмешку в его голосе и повернулась посмотреть на него, однако прочитать что-либо по его лицу было невозможно, разве что подрагивавшие губы говорили о сдерживаемой усмешке…

— Черт! Ты и в самом деле не такой, как рассказывала мама. Судя по тому, что я слышала, у тебя была репутация восхитительного возлюбленного.

— Возможно. Скорее всего, так, — признал он, подумав. — Я действительно имел славу удачливого любовника, но это было давно. — Он пожал плечами. — Меня это больше не беспокоит.

Рейн хихикнула.

— Ты не представляешь, как мне странно говорить об этом. С моими неудачами в сексе я не могу никого критиковать.

— Что ты имеешь в виду? Неудачи в сексе? Ты не спишь со своим мужем?

— Я не замужем.

— А-а-а.

— Можно узнать, что это значит?

— Теперь все понятно. Ты из тех незамужних женщин, которые предпочитают разных мужчин.

— Помолчи лучше, болтун. Ты слишком торопишься с выводами. Я отнюдь не неразборчива, если ты это имеешь в виду.

— Да я ничего. Это ты говоришь, что у тебя не получается с мужчинами, которые тебе не мужья.

— Мне хотелось бы, чтобы ты не употреблял грубые выражения.

— Какие выражения?

— Ну, например, «спишь». Если ты не можешь сказать «заниматься любовью», говори «заниматься сексом».

Селик опять засмеялся, и его страх отозвался прекрасной музыкой в ушах Рейн.

— Со сколькими же мужчинами ты занималась сексом? — со смешком спросил Селик.

Он незаметно обнял ее, и она очутилась в теплом уютном коконе.

— Это не твое дело. — Рейн негодующе выпрямила спину.

— Может быть, у тебя вообще не было мужчины, красотка с осиным жалом вместо языка? Мало кто рискнет с такой связаться.

Рейн вызывающе задрала нос:

— Не думай, что раз я такая… такая большая, так меня никто не хотел.

Грубиян, сидевший сзади, насмешливо фыркнул.

— Что ж, раз уж ты привлекла к этому мое внимание, ты слегка… крупновата. Наверно, некоторые мужчины отказывались, считая тебя… чересчур большой.

Это ты мне говоришь!

— Какими были мужчины, которые домогались тебя?

Опять заскок. У него на уме только одно. Ладно, будь что будет, решила про себя Рейн.

— Когда мне было восемнадцать, у меня был неудачный сексуальный опыт, всего одна ночь, но не счастливая. А потом за двенадцать лет у меня было только два серьезных романа, но они не дали мне радости.

Селик немного помолчал, обдумывая ее слова.

— Значит, ты уже прожила тридцать зим. Вот уж не подумал бы, что так много.

— Я не старше тебя, — парировала она.

— Ладно, красавица, мы оба долго живем на свете, — заключил он с мягким смешком, и, прижав ее щеку к своей груди, как бы положил конец разговору, после чего опытной рукой заставил коня прибавить шагу.

Красавица! Рейн покрепче прижалась к нему и обхватила его руками за пояс для равновесия. Одна из проблем путешествия во времени была исчерпана.

Прежде чем задремать, Рейн, уверенная, что Селик сможет защитить ее от любой опасности, немножко понедоумевала, как ей спасать этого норвежского дикаря, для которого любовь ограничивается всего-навсего похотью и который убивает человека так же легко, как наступает на муравья, не говоря уж о том, что он совсем не дорожит собственной жизнью.

Рейн поклялась, что постарается ему помочь. Бог даст, она и сама не останется внакладе. Правда, оставался вопрос. Где все это будет — здесь, в прошлом, или же в будущем?

Рейн мирно дремала, чувствуя, как конь взбирается по крутому склону. Тропа проходила через густые заросли кустарника и каких-то ползучих растений, которые Селик, при необходимости, разрубал мечом. Воины с грубыми лицами молча стояли вдоль дороги. Они выходили вперед, когда узнавали Селика, а потом сразу же скрывались. Наконец конь выбрался на плоскую открытую вершину холма. Отсюда была хорошая видимость на много миль вокруг, и легко можно было обнаружить любого преследователя.