– Ничего у тебя нет! – механически возразила она. – Ты говоришь о полиции – мне!? Твоей жене! Ты говоришь, что пойдешь в полицию! С чем, во имя Христа? Несколько слухов и намеков, услышанных вами, звучат так же, как у этих простофиль Беккеров, и ты уже думаешь, что твоей компании дадут зеленую улицу? О, ты стал бы большим человеком, если бы сумел разоблачить меня. Я была твоей женой! Я мать твоего сына! Но ты жертвуешь мною, чтобы заполучить аудиторию, которая всегда жаждет побольше грязи. Ты негодяй, ты пойдешь на все…

– Мы не идем на это, Сибилла, – спокойно сказала Валери. Она старалась не дрожать в выстуженной комнате. Ее открытые руки и ноги покрылись маленькими мурашками, но она не растирала их, не подавала виду, что замерзла. – Информация получит ход, скоро она не будет секретом – но не мы дадим ее в эфир. Ты должна это знать, хотя наверняка ее даст кто-то другой.

Сибилла не отрываясь смотрела на Ника. Скулы ее лица резко выделялись под натянутой кожей, потемневшей от злости.

– Никто не посмеет сделать этого, – она процедила эти слова, чтобы не потерять контроля над голосом. – Кем она считает себя, разыгрывая благородство, осчастливливая меня тем, что не будет распространять по телевидению ложь обо мне? Да какая она аристократка?! У нее ничего нет. Ты ничего не знаешь обо мне. Карл сводил меня с ума, упрашивая взять его деньги, умоляя выйти за него замуж и освободиться таким образом от безмозглой пустышки, на которой он был женат, но я его терпеть не могла. Он мне осточертел. Ты дурак, Ник, что путаешься с ней, она уничтожает каждого мужчину, к которому прикасается.

Валери встала, злая и замерзшая, желая лишь поскорее выбраться наружу, на горячее солнце. До сих пор присутствие Ника сдерживало ее, но теперь даже этого было недостаточно.

– Ты убила Карла. Ты взяла его деньги, наши деньги и убила его, чтобы прикарманить их. Ты не знаешь предела, Сибилла, тебе никогда ничего не хватало. Ты готова пойти на все, что угодно, чтобы получить еще больше. Тебе мало того, что ты убила Карла, ты обворовываешь людей, присылающих деньги Лили. Ты манипулировала ею, ты использовала ее добродетель и невинность, потому что для тебя это только средства, при помощи которых ты можешь набить свой кошелек. Ты знала, что она любит тебя; знала, что она не послушает никого, кто скажет хоть слово против тебя. Даже сейчас она не может поверить в то, что сказал Боб Таргус…

– О чем ты говоришь? Она ничего не знает об этом! Она звонила мне; она всегда звонит мне и говорит, где находится. Она больна; находится у подруги…

– Она у меня. Она была вместе с нами сегодня днем, когда мы беседовали с…

– Ложь! – Сибилла вскочила со стула, сделала шаг к Валери, но вдруг бросилась в другой конец комнаты подальше от нее. – Она никогда не пойдет к тебе; я хорошо знаю, она никогда не пойдет! Ты стараешься укусить меня побольнее. О, это твой стиль! Ты всегда старалась заставить меня почувствовать, что я ничто в сравнении с тобой. Ты думаешь, что можешь стать такой, как я, и забрать у меня все, что я имею! Я видела тебя в доме Ника, ты подлизывалась к Чеду; тебе нужен мой сын. Как же – разве ты можешь пережить, что кто-то лучше тебя, что я лучше тебя? Ты хочешь видеть меня бедной и беспомощной, какой я была, когда мы встретились впервые – вот тогда я буду хороша, ты будешь опекать меня, давать платья со своего плеча… Меня тошнит от такого благородства, меня всю жизнь выворачивало от него. Всю жизнь ты, как черная тень, преследуешь меня, ломаешь все, что я создаю, отбираешь у меня все… покарай тебя Бог!

Валери была у двери. Ее трясло от вида жутких приступов болезненной ярости, охватившей Сибиллу, от вида проступившего яда, который копился и питал ее все эти годы. Она почти явственно ощутила, как сочившийся из Сибиллы яд, словно толстое ядовитое растение плотно опутывал ее, отравляя красоту жизни: Ника, Чеда, работу и друзей. «Я не позволю ей. Она не разрушит прекрасное в этом мире и не сломит нас своей неукротимой злобой».

– Скажу тебе прямо сейчас, потому что, надеюсь, больше никогда не увижу тебя вновь, – сказала Валери, с усилием унимая дрожь в голосе. – Много лет назад я считала, что мы могли быть друзьями. Это единственное, чего я хотела от тебя. Ты никогда не верила этому, но это правда. Ник, Чед и Лили – часть моей жизни, потому что мы любим друг друга, а вовсе не потому, что это заговор с целью причинить тебе боль; мы даже не вспоминаем о тебе, когда мы вместе, хотя, знаю, тебе трудно поверить в это. Уверена, тебе приятнее считать, что мы постоянно, чем бы ни занимались, помним о твоем существовании. Если бы ты научилась заботиться хотя бы об одном-единственном живом человеке, Сибилла, ты не жила бы в одиночестве в этом чертовом холодильнике, а Грейсвилль не рушился бы вокруг тебя. Ты никогда не знала, что такое любовь и дружба; ты не знаешь, что такое честность или скромность; ты не способна говорить правду; ты используешь людей, а затем выбрасываешь их прочь; ты убила моего мужа. Во имя всего святого, во имя всего, что мне дорого, я не допущу тебя больше в свою жизнь; я презираю тебя!

Валери открыла дверь.

– Я подожду тебя снаружи, – сказала она Нику и вышла.

Сибилла открыла рот, но не произнесла ни звука. Она оперлась о спинку кресла, тяжело дыша. У нее кружилась голова, что-то случилось с глазами; комната казалась мутной и качающейся; будто бы ее глаза видели все происходящее сквозь воду. Чтобы не упасть, она схватилась за край стула. «У меня нет сил терпеть. Все против меня. Мне нужна защита!»

Ник встал, Сибилла щурилась, стараясь четко разглядеть его.

– Ты тоже бежишь прочь? Эти бредовые обвинения… Ты обещал, что выслушаешь мою сторону… Теперь ты убегаешь!

– Ты не высказала своей версии, – сказал он.

– С какой стати? Я ничего тебе не должна. Я отдала тебе лучшее, что имела, но оно было недостаточно хорошим для тебя, ты бросил меня ради нее. Я не обязана говорить с тобой, ты запросто используешь все против меня. Ты безнадежен; ты копаешь, копаешь, но все еще не можешь набрать материал для своего драгоценного шоу. Ты не знаешь нашего финансового положения и никогда не узнаешь! Ты сумел выдавить кое-какое дерьмо из пилота, уволенного за ложь, но это не имеет никакого отношения к Грейсвиллю. «Вода в бензобаках!» – воскликнула она, кривляясь. – Кто, черт подери, понимает, что это такое? Кого это волнует? Людей интересуют секс и деньги. Это-то ты и пытался раскопать в Грейсвилле, но ничего не нашел, не так ли? Ты не обнаружил никакой связи. Ты топчешься на месте! Почему бы тебе просто не бросить это дело? Заодно брось и эту тварь! Мы с тобой еще могли бы быть вместе, ты же знаешь. На этот раз мы бы работали вместе. Я сделаю тебя членом правления Фонда. Мы могли бы показывать проповеди Лили по твоей телесети по два или по три раза в неделю, если захочешь; ты понятия не имеешь, насколько они жадные. Ты мог бы – мы могли бы заботиться друг о друге. Чеду это понравилось бы, ты ведь знаешь, ему бы понравилось! Это так просто; всегда было просто; у нас были небольшие разногласия, вот и все. Ник, послушай меня!

– Валери сказала тебе, что мы не будем делать репортаж, – Ник говорил медленным, полным печали голосом. Ему было грустно за Чеда, да и за Сибиллу тоже, – но это вовсе не означает, что его не сделают другие. И все связано, все связано через Карла. Он вложил тринадцать миллионов в Грейсвилль в то время, когда у него был роман с тобой. Полагаю, что это можно квалифицировать как сексуальную часть предстоящего шоу; само же дело связано с деньгами. Вы извлекали огромные суммы изо всех средств, изо всех предприятий, связанных с Грейсвиллем: деньги на покупку земли, цены па строительство, пожертвования, членство…

– Ты понятия не имеешь об этом!

– …свыше сорока процентов от всей суммы идет тебе и твоим сообщникам. Карл бросился назад, чтобы успеть на окончательное подписание сделки о покупке земли – возможно, чтобы отменить ее, мы не знаем этого наверняка – но его самолет разбился, после того как по твоему приказу твой пилот вывел его из строя. Вот к каким выводам пришли мы.

– Слухи. Ложь. У тебя нет доказательств!

– Инспектор просмотрел ваши финансовые отчеты, представляю…

– Ты лжешь. Невозможно…

– Мы смогли, Сибилла. Думаю, что на днях ты услышишь о фининспекции. Боб Таргус приедет сегодня к Валери, чтобы записать на пленку свое заявление. Если можешь что-нибудь сказать – если люди лгали нам, а мы этого не знали – скажи. Расскажи, как все обстояло в действительности. Тебе придется защищаться или помогать следствию; иначе никто не сможет тебе помочь!

– Ах, ты сукин сын! Хочешь заставить меня ползать перед тобой на коленях? Да лучше я лишусь всего, что имею!

Ник посмотрел на нее. Она походила на темную статую, сверкающие бледно-голубые глаза были единственным признаком жизни.

– Это твое дело, – сказал он, внезапно отдавая себе отчет, насколько сильно он замерз. Некоторое время назад он опустил закатанные рукава рубашки, но это мало помогло. – Если передумаешь, можешь позвонить мне. Я буду у Валери или дома.

– Убирайся отсюда! – она видела, как он выходил, как закрывал за собой дверь. Она стояла неподвижно, опершись на спинку кресла, тяжело дыша.

«Я буду у Валери или дома».

Сибилла схватила мраморную подставку для книг и швырнула ее в дальний угол комнаты. Послышался звон разбитого стекла, и на темный ковер брызнули осколки стеклянной дверцы оружейного шкафа. Осколки поблескивали в неясном свете, просачивавшемся сквозь плотные шторы. Когда звон разбитого стекла утих, в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь свистом холодного воздуха, вырывавшегося из кондиционеров, и прерывистым дыханием Сибиллы.

Никто не вошел. Слишком часто слугам приказывали оставить ее одну и не мешать. Ей достаточно было знать, что в доме есть другие люди; она не хотела иметь их подле себя. Сибилла стояла неподвижно, пока дыхание ее не успокоилось. Немного погодя привратник спросил, будет ли она обедать дома.