Поведя плечами, ушла она из спальни, поглаживая прелестное длинное пальто из темной выдры, накинутое на руку, на обратном пути по лестнице. Лифт встроили для Джека Генри, она же обычно предпочитала ходить по дому пешком. Так поступила и сейчас, поднялась на третий этаж, где издавна располагались мужнины комнаты и еще три помещения впридачу, предназначенные для сиделок, посменно заботившихся о Джоне Генри. То были три истые матроны, довольные кровом, пациентом, своей работой. За службу им платили отменно, и подобно той женщине, что подавала Рафаэлле завтрак, они умели оставаться малозаметными и безличными в череде лет. Изредка Рафаэлла скучала по горячности бывавших невыносимыми слуг Санта Эухении. Те были как правило раболепны, однако порой бунтовали и дулись, а служили семье ее матери зачастую из поколения в поколение, в любом случае подолгу. Бывали они воинственны и ребячливы, полны любви и всеотданности. Их распирали смех и гнев, и преданность тем, кому они служат, несхожие с холодными профессионалами, работавшими у Джона Генри.

Рафаэлла легонько постучала в дверь, ведущую в комнаты мужа, оттуда незамедлительно высунулась голова.

— Доброе утро, миссис Филипс. Мы полностью готовы.

Кто это «мы»? Рафаэлла, согласно кивнув, вошла, миновала небольшую прихожую и вступила в спальню, к которой, как и у нее этажом ниже, примыкали будуар и скромной площади библиотека. Сейчас Джон Генри был запеленут в постель, взгляд его сосредоточился на уже разгоревшемся по-за решеткой камине у противоположной стены. Она приблизилась к нему тихо, он, кажется, не слышал этого, пока она не села на стул рядом с кроватью и не взяла его за руку.

— Джон Генри… — после четырнадцати лет, проведенных в Сан-Франциско, акцент, когда она произносила его имя, по-прежнему сберегался, хотя английский Рафаэлла знала в совершенстве с давних пор. — Джон Генри…

Он медленно поднял взгляд не повертывая головы, а затем пошевелился, чтобы удобнее было смотреть, и сухое истомленное лицо исказилось в неком подобии улыбки.

— Привет, малышка. — Речь у него была невнятная, однако Рафаэлла умела понимать его; улыбка, получавшаяся после удара искривленной, всегда разрывала ее сердце. — Выглядишь ты премило. — А после еще одной паузы: — У моей матери была такая шляпа, давно-давно.

— По-моему, я в ней глупо выгляжу, но… — Она дернулась плечом, вдруг совсем француженка по внешности, с мимолетной улыбочкой. Но улыбался только рот. Не глаза, — что превратилось в редкость. А в его глазах вовсе не бывало улыбки, разве изредка при взгляде не нее.

— Итак, уезжаешь сегодня? — Вид у него был озабоченный, и опять ей подумалось, не следовало бы отменить намеченную поездку.

— Да. А ты, милый, хочешь, чтоб я осталась дома?

Он отрицательно повел головой, снова постарался улыбнуться:

— Нет. Ни за что. Хочу, чтоб ты почаще выбиралась из дому. Тебе это полезно. Увидишь… — Он сбился в этом момент, искал в памяти что-то, явно улетучивающееся оттуда.

— …Маму, тетю, двух двоюродных сестер.

Он закивал. Смежил веки.

— Тогда, значит, ты в безопасности.

— Я всегда в безопасности.

Он еще раз кивнул, на вид крайне устало, и она поднялась со стула, поцеловала, наклонясь, его в щеку, затем столь же мягко высвободила свою руку из его пальцев. Ей было показалось, что он стал засыпать, но тут Джон Генри открыл глаза навстречу ее взгляду.

— Береги, себя, Рафаэлла.

— Обещаю. Я позвоню тебе.

— Не обязательно. Отчего б не отвлечься от всего здешнего и не повеселиться?

— С кем? С мамой? С тетей? — Ее подмывало издать вздох, но она сдержалась. — Я вернусь очень скоро, все тут знают, как меня найти, если я тебе понадоблюсь.

— Не понадобишься… — Он едва заметно ухмыльнулся. — Ну не до такой степени, чтоб испортить тебе это развлечение.

— Ничего ты не испортишь, — шепнула она ему и склонилась, чтоб еще раз поцеловать.

— Я буду скучать по тебе.

Теперь он покачал несогласно головой и отвернулся от Рафаэллы.

— Не надо.

— Дорогой мой… — Пора было уходить, отправляться в аэропорт, но ее не покидало сомнение, вправе ли она вот так оставлять его. Вечное сомнение. Вправе ли? Может, не ехать?

— Джон Генри… — Рафаэлла коснулась его руки, он вновь обернулся к ней.

— Мне пора.

— Вот и хорошо, малышка. Все будет хорошо. — В его взгляде она прочла отпущение себе, теперь уже он взял ее точеную руку своими скрюченными сморщенными пальцами, некогда столь крепкими и столь здоровыми. — Счастливого пути. — Он старался вложить в эти слова как можно больше весомости и покачал головой, заметив слезы в ее глазах. — Езжай, со мной все будет лучшим образом.

— Обещаешь? — Ее увлажнившиеся глаза блеснули, а его улыбка была нежнейшей, когда он поцеловал ей руку.

— Обещаю. Веди себя хорошо, девочка, съезди и развлекись. Обещай мне, что купишь себе в Нью-Йорке что-нибудь потрясающе распрекрасное.

— Например?

— Меха или добротные драгоценности. — На секунду ему стало жалко себя. — Что-нибудь, чему ты обрадовалась бы, если бы это купил тебе я. — И улыбчиво глянул ей в глаза.

Она качнула головой, слезы скатились со щек. Они только прибавили красоты ее взгляду, а черная вуалетка — загадочности в очах.

— Мне никогда не быть такой щедрой, как ты.

— Совершенствуйся изо всех сил. — Он постарался выпалить это ей, обоим стало смешно. — Обещаешь?

— Ладно, обещаю. Но не очередные меха.

— Тогда нечто искрящееся.

— Погляжу. — А где ей это носить? Дома в Сан-Франциско, сидя у камина? Бессмысленность затеи Рафаэлла вполне уяснила себе, когда улыбнулась ему и помахала рукой, задержавшись в дверях.

ГЛАВА IV

В аэропорту шофер докатил на машине до барьера секции с надписью «Вылет» и предъявил полицейскому пропуск. Специальные пропуска, возобновлявшиеся ежегодно, шоферы Джона Генри получали в ведомстве губернатора. Им разрешалось парковаться где потребуется, сейчас пропуск позволил водителю оставить автомобиль впритык к барьеру, дабы сопроводить Рафаэллу в здание и посадить в самолет. Авиакомпанию обязательно предупреждали о ее появлении, и Рафаэллу впускали внутрь самолета раньше всех остальных.

Теперь они не спеша шли через огромный гудящий зал, шофер нес ее дорожную сумку, публика оглядывалась на ошеломляюще красивую даму в пальто из выдры и в вуали. Шляпа подбавляла интригующего духа, под безупречно обрисованными скулами, окаймлявшими восхитительные темные глаза, лежали горестные тени.

— Том, обожди меня минутку, пожалуйста, — она чуть коснулась его руки, чтобы остановить своего провожатого, нацелившегося поскорее доставить ее на борт самолета. Джон Генри Филипс не желал, чтоб Рафаэлла околачивалась в аэропортах, хоть уже давно журналисты и фоторепортеры не досаждали им. Ее настолько берегли от любопытства публики, что даже репортеры не знали, кто она такая.

Шофер стал у колонны, а она торопливо вошла в книжный магазин, оглядываясь назад, где стоял на посту у стены ее шофер, крепко держа в руке большую кожаную сумку Рафаэллы. Наблюдая с того места, он мог любоваться ее поразительной красотой, пока она бродила меж полками журналов, книг, сластей, разительно отличающаяся от остальных пассажиров, теснившихся там в своих ношеных джинсах, в куртках и полупальто. Нет-нет и мелькнет привлекательная женщина, или же прилично одетый мужчина, но никого такого не видать, чтоб сравнились с миссис Филипс. Том рассмотрел, как она сняла с полки книгу в твердой обложке, перешла к кассе, раскрыла сумочку.

А в это время Алекс Гейл, спеша, входил в аэровокзал, с портфелем в одной руке и с саквояжем, болтавшемся на другом локте. Был он озабочен. Время в запасе было, но предстояло еще дозвониться в свою контору, прежде чем сесть в самолет. Остановившись у ряда телефонов возле книжного магазина, Алекс поставил на пол вещи и полез в брючный карман за мелочью. Быстро набрал свой номер и вложил дополнительные монеты, когда там взяли трубку. В последнюю минуту понадобилось известить кое о чем партнеров, растолковать секретарше оставленные поручения, и еще было важно узнать, звонили ли из Лондона, чего он очень ждал. Едва закончил задавать вопросы — и, оглядевшись, случайно увидел забавное зрелище: экземпляр самой новой книги его матери приобретался у книжного прилавка. Покупательницей оказалась дама в выдровом пальто и в черной шляпе с вуалью. Не без любопытства начал он разглядывать эту женщину, пока секретарша вынудила его подождать, пока ответит по другому телефону. И как раз тут же Рафаэлла направилась навстречу ему, вуаль чуть прикрывала ее глаза, книгу она держала в облаченной в перчатку руке. А когда проходила мимо него, то усладила ароматом своих духов, и Алекса вмиг осенило, что очи эти он видит не впервые.

— Господи! — вырвалось шепотом у него, стоявшего вперясь в незнакомку.

Ту самую, сидевшую тогда на ступеньках. И вот она здесь, растворяется в толпе пассажиров, с новой книгой его матери в руке. Охватило безумное желание окрикнуть, но приходилось дожидаться у трубки, не отойдешь, пока не отзовется секретарша с ответом на его вопрос. Взор его лихорадочно прочесывал кишащую без устали толпу. Лишь на секунду, невзирая на его старания не терять ее из виду, мелькнула она и вновь исчезла. В следующую секунду секретарша продолжила разговор, но только лишь чтобы огорчить своим ответом и сказать, что ей надо вернуться к другому аппарату.

— Так ради этого, Барбара, я столько прождал на телефоне?

Впервые за все обозримое время, подметила секретарша, он выказал себя сердитым, но лишь успела промямлить «Извините» и стала отвечать еще двоим позвонившим.

Потом, словно еще можно было отыскать ее, если поторопишься, он сам не свой устремился сквозь толпу, высматривая пальто из выдры и черную шляпу с вуалью. Однако вскорости стало ясно, что в обозримой окрестности ее нет. Но, черт возьми, что это меняет? Кто она? Ему никто. Незнакомка.