– Но зачем вы их прячете, пусть бы и другие получили удовольствие.

– Я не прячу, – ответила Френсис, думая о его собственных портретах, написанных семнадцать лет назад. Хорошо, что она поставила их лицом к стене. Ему лучше не знать, что она их сохранила. – Все, кто приходит сюда, видят эти картины.

– Но вы их не выставляли?

– Нет, они не модные.

– Согласен. Слишком много реализма, слишком смелые мазки, но, по моему скромному мнению, картины выполнены прекрасно. Я уверен, нашлась бы просвещенная публика, которая оценила бы их по достоинству.

Френсис засмеялась.

– Думаете, кто-то пожелал бы повесить у себя в гостиной изображение затравленной лисицы?

– Ну, может, и нет. Но скажите, зачем вы это изобразили?

– Меня потрясла жестокость. Лавиния отвернулась от окна.

– Значит, вы тоже так думаете, миледи? Я ненавижу охоту. Папа уговорил меня поехать с ним прошлой осенью, скакать на лошади мне понравилось, но когда собаки затравили лису, это был кошмар. Охотники срезали с нее клок шерсти и провели ею мне по лицу. Мне никогда не было так плохо. Больше ни за что не поеду. – Это была самая длинная речь Лавинии.

– Я же тебе говорил, – улыбнулся герцог, – это было, так сказать, крещение кровью. Больше такое не повторится.

– Как будто лисицам от этого станет легче, – парировала Лавиния. – Это просто нужно запретить. Я вот что тебе скажу: когда выйду замуж, я не позволю своему мужу охотиться.

Отец ухмыльнулся.

– Уж не думаешь ли ты, что сможешь приказывать своему мужу? Да, Винни, тебе многому еще предстоит поучиться.

– Я потребую, чтобы это записали в брачном контракте, иначе свадьбе не бывать.

Герцог громко расхохотался, а Френсис, заметив, что девушка покраснела от гнева, решила вмешаться.

– Я вижу, леди Лавиния, вы очень любите животных.

– Люблю. У меня в Лоскоу-Корт есть целый зверинец, только я не могла привезти их с собой. За ними ухаживает пока ученик конюха Том.

– А вы пробовали их рисовать?

– Нет. И зачем? В зверинце их можно увидеть и потрогать.

– Интересный вопрос.

– Какой?

– Зачем изображать что-то на бумаге или на холсте. Или, к примеру, в гипсе, в бронзе. Может, поговорим об этом? А я тем временем буду делать предварительные наброски к вашему портрету.

– Я бы лучше побыла на свежем воздухе.

– Тогда пойдемте в сад. – Френсис взяла пару альбомов и несколько угольных карандашей, затем повернулась к Маркусу. – Вы, милорд, вполне можете оставить леди Лавинию на мое попечение. Я уверена, вас ждут в другом месте.

Френсис фактически выпроваживала его, стараясь делать это не слишком грубо.

Маркус с улыбкой поднялся на ноги.

– Я вернусь за ней через час.

Втроем они вышли в холл, он взял свою шляпу, наказал дочери вести себя как следует и удалился.

– Ну зачем он это говорит?! – с обидой произнесла Лавиния. – Я же не ребенок! Кто-то может подумать, что я собираюсь перевернуть здесь все вверх дном.

– Ох, надеюсь, не собираетесь! – со смехом сказала Френсис. – Я только-только привела все в божеский вид.

Лавиния набычилась, но, поняв, что Френсис шутит, заулыбалась. От улыбки глаза у девушки вспыхнули, точь-в-точь как у отца, и Френсис стало жаль, что она улыбается так редко. Из нее вырастет женщина редкого очарования, но с ней надо поработать. Уж не это ли имел в виду Маркус, говоря, что ее нужно “обтесать”? Кстати, почему она до сих пор называет герцога про себя Маркусом? Их близкие отношения остались в далеком прошлом, так не лучше ли даже про себя называть Маркуса “его светлостью” или “герцогом”?

– Пойдемте, – бросила Френсис. Они миновали резную дубовую лестницу и вошли в оранжерею. Здесь было душно и влажно, тяжело пахло тропическими растениями. Они быстро прошли через оранжерею и вышли в сад, с удовольствием вдыхая сухой, свежий воздух.

– Где сядем, в беседке или у пруда? Лавиния пожала плечами.

– Мне все равно. Вот на лошадь я бы села с удовольствием.

Френсис засмеялась.

– Знаете, я тоже.

– Тогда зачем все это? – Девушка показала на альбомы и карандаши.

– Потому что мы не можем все время делать то, что нам хочется. У нас у всех, даже у вас, есть обязанности, обязательства, называйте их как хотите, которые требуют первостепенного внимания, и только потом можно подумать об удовольствиях. Ваш отец платит мне, чтобы я научила вас рисовать, так что я прежде всего должна сосредоточиться на этом. Ну, давайте начнем. – Френсис осмотрелась и показала рукой на стоявшую в конце тропы увитую растениями беседку. – Вы можете мне ее нарисовать?

– Попробую. – Лавиния с тяжелым вздохом взяла у Френсис альбом и карандаш и присела на скамью у пруда. Несколько небрежно проведенных линий, прямых и извилистых, – и показался контур беседки. На лице Лавинии была написана откровенная скука, но линии и перспектива были почти верны. – Вот, – сказала она, протягивая альбом. – Ваша беседка, миледи.

Френсис едва удержалась, чтобы не выругаться.

– Вы, наверное, хотели доказать мне свою бездарность, чтобы я сказала вашему отцу, что заниматься с вами не имеет никакого смысла? Правильно я поняла, Лавиния?

Девушка тяжко вздохнула.

– Нет, он же вам платит.

– Да, платит, но это не единственная причина, почему мы все-таки будем с вами заниматься, – сказала Френсис с наигранным добродушием. На самом деле ей ужасно хотелось дать нерадивой ученице хорошего шлепка. – Не знаю, понравится вам или нет, но я не согласна с вашей гувернанткой – вы совсем не безнадежны, во всяком случае, если речь идет о рисовании.

– Я ж ее накорябала кое-как.

– Ну так нарисуйте как следует. А я пока набросаю ваш портрет.

Лавиния неохотно принялась за рисование, вид у нее был мрачный, Френсис быстро набросала ее гримасу в своем альбоме. Потом перевернула страницу.

– Послушайте, леди Лавиния, вы можете улыбнуться, подумать о чем-то приятном?

– О чем?

– Ну, например, представьте, что вы играете со своим кроликом.

– Откуда вы знаете, что у меня есть кролик?

– Ну какой зверинец без кролика? Лавиния засмеялась, и Френсис стала быстро рисовать, стараясь ухватить веселое выражение ее лица, но не прошло и минуты, как девушка снова нахмурилась. Какое-то время обе работали молча, потом Лавиния отложила альбом и стала рассеянно оглядывать сад.

– Я не ухвачу ваши черты, если вы будете вертеться.

– Ну и что? Какое это имеет значение? Рисуйте так, чтобы понравилось моему отцу. Скромную симпатичную девицу с пустыми глазами и изящно сложенными ручками. Разве не этим вы занимаетесь? Кто платит, тот и заказывает музыку, а вы всего лишь исполняете.

Френсис оторопела. Ее поразила не только прямота девушки, но и ее проницательность. Она окончательно пала духом, когда вдруг заметила неслышно подошедшего Маркуса. Тот стоял, прислонившись к дереву, и наблюдал за ними. Неизвестно, сколько времени. Френсис захлопнула альбом и встала.

– Думаю, на сегодня достаточно. Ваш отец приехал за вами.

– Продолжайте, не обращайте на меня внимания. – Маркус подошел ближе. – Я посижу посмотрю, как вы работаете.

– Мы просто знакомились, – сказала Френсис. – А путного почти ничего не сделали.

Маркус взял альбом Лавинии и перелистнул.

– Да уж вижу, – проворчал он. – Шестилетний ребенок нарисовал бы это за три минуты.

Френсис улыбнулась.

– Шестнадцатилетнему хватило одной.

– Лавиния… – начал он.

– Ох, я знаю, что вы собираетесь сказать, – перебила его дочь. – Что это не то, за что вы платите леди Коррингам.

Френсис взяла у Маркуса альбом.

– Ваша светлость, у вашей дочери врожденные способности, которые следует поощрять. Но если вы будете бранить ее за то, что она сделала по моему требованию, то это вряд ли внушит ей желание заниматься.

– Вы требовали, чтобы она нацарапала вот эту ерунду?

– Я попросила ее нарисовать беседку, она нарисовала. Ну а если воображение унесло ее дальше и она добавила кролика, так ведь я тоже пририсовываю то, что подсказывает мне воображение.

Он усмехнулся.

– Я слышал, что она говорила. Это была непозволительная дерзость с ее стороны, и я приношу свои извинения.

– Не стоит, сэр. Если леди Лавиния решит, что надо извиниться, она сделает это сама. Возможно, я сама должна попросить у нее извинения за излишнюю снисходительность.

– Глупости! Ей не на пользу ваше намерение оправдывать ее выкрутасы.

– Позвольте мне, милорд, самой судить об этом. Но если вы не хотите, чтобы мы продолжали уроки с вашей дочерью, то так и скажите. Я не обижусь.

– Да нет же, конечно, хочу.

– Ну, тогда я жду ее в следующий четверг, если вам это подходит.

– Вполне.

Френсис начала собирать свои рисовальные принадлежности. Маркус хотел взять их у нее, и альбомы упали на землю. Оба одновременно присели, чтобы их поднять, руки соприкоснулись, и между ними словно пробежал ток. Френсис охватила дрожь. Она приподняла голову и встретилась с ним глазами. У него было странное выражение лица, он словно хотел что-то сказать ей. Загипнотизированная, Френсис смотрела в янтарные глаза и не могла отвести взгляд.

Это продолжалось всего несколько мгновений, но они показались ей вечностью. Маркус встал и протянул ей руку, помогая выпрямиться.

– Миледи. – Его голос звучал совершенно обыденно.

– Благодарю вас, ваша светлость, – пробормотала Френсис и пошла к дому.

Через пять минут они ушли. Френсис чувствовала себя совершенно опустошенной. Вот уж чего она никак не ожидала, так это что его близость так подействует на нее. А ведь ей предстоит встречаться с ним всякий раз, когда он будет привозить дочь. К тому же им придется сталкиваться в свете. Не может же она сидеть дома, друзья станут расспрашивать, что случилось. Да и почему она должна сидеть взаперти? Надо просто держать себя в руках и хранить равнодушный вид. Что она и намерена делать.