Брюки так испачкались, что потеряли свой первоначальный цвет, трудно сказать: коричневый, черный или серый. Они были заправлены в высокие грубые сапоги, изрядно разношенные и потрескавшиеся от времени.

И вообще вид у этого малого был довольно потрепанный. Темные густые волосы торчали во все стороны и свисали до самых плеч. При этом они поднимались надо лбом крутой волной, как напомаженные, только не помадой, а пирожной начинкой. Эдвина затруднялась сказать, был ли его лоб таким высоким от природы или это впечатление создавалось из-за небольших залысин. Во всяком случае, это делало его лицо более интеллигентным. Его губы, насколько можно было разглядеть под густыми усами, казались довольно полными и даже красивыми. Прямо-таки чеканными. Удивительно, как такой идеально красивый рот мог достаться столь грубому созданию?

В данный момент этот рот искривила довольно ироничная улыбка:

— Голуба, а я вовсе не из Корнуолла! — неожиданно сообщил он. — Вот только мамка да папка родом оттудова! — Судя по выразительной игре густых бровей, он соизволил пошутить. А потом снова наградил Эдвину этой своей полуулыбкой, когда один угол рта задрался гораздо выше другого, так что на щеке появилась ямка, и пояснил: — Я ж нынче живу в Лондоне! Лучший крысолов на весь город! И ежели у вас имеется эта нечисть — обслужу без всякой платы!

— Гм, нет, спасибо. Значит, это и есть ваша профессия — ловить крыс?

— Точнехонько! Хотите верьте, хотите нет, только я прямо гордость всей семьи — так ловко ловлю этих тварей! — Он негромко рассмеялся, как будто иронизировал над собой, и наклонил голову, без стеснения стараясь разглядеть ее лицо под широкими полями шляпы.

Она поспешила отвернуться. Эдвину коробила его бесцеремонность. Можно подумать, этому человеку нечего скрывать перед остальным светом.

Довольно глупое заблуждение — хотя и полезное для лингвиста. Этот тип не станет мяться, выдавая очередную абракадабру на своем диалекте. И она выпалила — неожиданно для себя:

— Я заплачу вам пять фунтов, если завтра в полдень вы явитесь ко мне домой на Найтсбридж и проделаете несколько упражнений для речи.

— К вам домой? — На смуглом лице снова проступила двусмысленная полуулыбка. — Мне одному прийти?

Склонив голову набок, он откровенно смерил Эдвину взглядом. Эдвина раздраженно выпятила подбородок. Он что, пытается ее оскорбить? Да что он о себе возомнил?!

И тут она почувствовала, что краснеет.

Ну да, конечно, он наверняка сочтет ее слишком костлявой. Нескладной тощей дылдой. С головой, забитой всякой ненужной премудростью. Близорукая старая дева, трусливо скрывающая свое уродство под огромными шляпами. Впрочем, Эдвина давно привыкла к тому, что окружающие находят ее слишком неженственной и отталкивающей. Неужели кому-то могло прийти в голову, будто желание заполучить мужчину заставило ее купить расположение у первого попавшегося проходимца?

Она гордо выпрямилась и расправила плечи, стараясь придать себе как можно больше достоинства. В ответ его двусмысленная улыбка стала попросту вызывающей. Ну что ж, пусть видит, что не на ту напал!

— В моем доме полно слуг! — яростно выпалила Эдвина. — И я живу не одна, мистер...

— Мик, — просто откликнулся он.

— У вас что, нет фамилии?

— Есть, голуба, есть. Тремор. Но все кличут меня Миком.

— Ну так вот, мистер Тремор, я не ваша подружка. Меня зовут мисс Эдвина Боллаш. И мне ничего от вас не нужно. Я только хочу изучить ваш диалект, по возможности сделать кое-какие записи и зафиксировать все особенности вашего произношения.

— Простите, — раздался голос из дальнего угла, — за мой нескромный вопрос: вы та самая мисс Эдвина Боллаш?

Только теперь она заметила, что джентльмены-близнецы не покинули чайную. Вопрос задал тот, что был ниже ростом и щедро сыпал вокруг десятифунтовыми купюрами.

— Во всяком случае, с другой Эдвиной Боллаш я не знакома!

Господин многозначительно глянул на свое практически точное подобие и продолжал с вежливым жестом:

— Мой брат, Эмиль Ламонт. А я — Джереми Ламонт, сын сэра Леопольда Ламонта из Брайтона, не так давно перебрался в Лондон. — Он подал Эдвине свою визитную карточку и мотнул головой в сторону мистера Тремора: — И вы способны понять его тарабарщину?

Она утвердительно кивнула.

Тогда в разговор вмешался тот, что был немного выше и вел себя намного заносчивее:

— Имеем ли мы дело со знаменитой Эдвиной Боллаш, преподавательницей... — он замялся и добавил: — светских манер для не очень образованных девиц? Это вы сумели сотворить дочку графа Дарнуорта?

— Сотворить?..

— Ну, или превратить эту... это ничтожество в элегантное создание, недавно обручившееся с герцогом Вичвудом?

Эдвина гордилась своими успехами на поприще лингвистики, но никогда в жизни не позволила бы себе хвалиться своим талантом перед другими. Успехи получивших у нее образование юных леди служили ей самой лучшей наградой.

— Не представляю, откуда вам это известно, хотя я действительно даю частные уроки некоторым студенткам, испытывающим трудности с произношением. — Она достала из сумочки свою визитку. Там было написано: «Мисс Эдвина Боллаш. Филолог, фонетик, лингвист. Уроки правильной речи и светских манер».

— Значит, это вы растите из гадких утят настоящих лебедей, покоряющих высший свет! Этим летом все богатые матроны в Брайтоне только о вас и говорят! — заявил Джереми, снова бросив многозначительный взгляд на своего надменного брата.

— Да полно тебе! — недоверчиво рассмеялся тот. — Ты шутишь?

— Нисколько! — кипятился брат-близнец. — Это ты ничего не понимаешь! Представь себе, она могла бы за две недели сделать настоящего джентльмена даже из этого парня! Хочешь пари? — И он живо обернулся к Эдвине: — Вы согласны?

— Сделать из него джентльмена? — Ей стало смешно при одной мысли об этом.

— Да! Научить его правильной речи! Ведь джентльмен прежде всего должен хорошо владеть речью, уметь одеваться со вкусом и вести себя в обществе!

— Ну, я бы не сказала, что это так просто... — И она в замешательстве покосилась на взъерошенного верзилу, уставившегося на нее с тем хищным интересом, с каким, наверное, привык разглядывать крысиное гнездо.

— Да, конечно, но вы могли бы со всем этим справиться! — настаивал Джереми. — Уж я-то знаю! Я сам разговаривал с леди Вичвуд! Она призналась, что это вы помогли ей стать леди: выбрали нужные туалеты, привели в порядок волосы, учили ее не только говорить, но и двигаться как положено!

— Ты забыл, что леди Вичвуд леди от рождения! — презрительно фыркнул Эмиль. — Настоящая, без подделки! И я ни за что не поверю, что наука способна... скажем, сделать шелковый ридикюль из холщовой торбы! Кроме того, я не устану повторять, что убогие, не способные овладеть правильной речью, заслуживают немедленной казни, ибо просто не в состоянии усвоить правильный образ жизни! — Джентльмен разгорячился так, что тряс пальцем у самого носа опешившего брата. — Это не более чем отбросы общества!

— Вот видите? Видите? — петушился Джереми. — Представляете, с каким снобом я живу? Слышали когда-нибудь что-либо подобное?

— Вы глубоко заблуждаетесь. — Эдвина не могла не прийти на помощь более рассудительному из братьев. — Правильной речи можно обучить любого! И не только человека — даже попугая.

— Но все же недостаточно хорошо!

— По крайней мере достаточно внятно!

— Вот видишь, она может, может! — просиял Джереми. — Она с этим справится!

Наступил волнительный момент: брат-сноб размышлял какое-то время, после чего снисходительно улыбнулся:

— Позвольте мне угостить вас чаем? И вас тоже, мистер Тремор, — добавил он с брезгливой гримасой. — Тут мне кое-что пришло в голову. Я знаю, как взять реванш за проигранное сегодня пари — и даже кое-что сверх того!

Охваченная любопытством. Эдвина опустилась на стул. Напротив восседало самое удивительное трио, которое ей когда-либо доводилось видеть. Два богатых прожигателя жизни, старавшихся развлечь себя совершенно немыслимыми пари. И грязный, растрепанный крысолов, закутанный в белую крахмальную скатерть.

Джереми дождался, пока официант примет у них заказ, и воскликнул:

— Эмиль, я уже понял, что у тебя на уме...

— Какой догадливый...

— Ты полагаешь, что этот человек рожден в нищете и умрет в нищете, что нищета у него в крови. Но я утверждаю, что она заключена не в его крови, а в его речи. И готов отказаться от своих слов, если проиграю пари, от которого ты все равно не дашь мне отвертеться! — Он перевел дыхание и пристально посмотрел на брата. — Ставлю сто фунтов на то, что она, — Ламонт ткнул пальцем в Эдвину, — превратит его, — он ткнул пальцем в мистера Тремора, — в настоящего джентльмена простыми уроками правильной речи и приличных манер!

Это уж слишком!

— Нет-нет, — возмутилась Эдвина. — Поверьте, мне очень лестно, что вы так уверены в моих способностях, но столь грандиозные планы...

— Сколько времени у вас на это уйдет?

— Не знаю... — растерялась она. — Во всяком случае, гораздо больше двух недель! Кроме того, это потребует немалых расходов...

— А что, если мы компенсируем ваши расходы? — И Ламонт с ехидной ухмылкой добавил, покосившись на брата: — Конечно, за счет проигравшего!

— Не знаю... — Эдвина окончательно смутилась. Она посмотрела на мистера Тремора. Тот слушал очень внимательно и держался настороже.

Поистине великолепный объект для лингвиста! Его речевой аппарат безупречен и способен выдавать правильные и четкие звуки. Он любит необычные слова. Отлично подражает чужим интонациям. Более того — он совершенно не стесняется говорить неправильно, а значит, легко перейдет и на правильную речь!

Эмиль Ламонт долго думал, барабаня по столу длинными холеными пальцами, и наконец заявил:

— А как мы узнаем, кто выиграл пари?