Она погладила меня по голове и, заставив поднять глаза, спросила: «Настрадался за свое упрямство?» — а я расцеловал ей руки, ее теплые пальцы и мягкие ладони. Королева смеялась, смеялась как никогда прелестно. Краем глаза я видел ее налитые белые бедра, тугой пояс на узкой талии. Я целовал ей руки, пока она пальцами не приоткрыла мне рот, ощупала губы, язык и, вынув кляп, предупредила, чтобы я хранил молчание. Я истово закивал головой.

«Настал день испытаний, мой ретивый принц», — сказала Королева и тут же подвергла сладкой пытке — принялась ласкать мой затвердевший член. Мне стоило больших трудов не подаваться ей навстречу.

Мое поведение ей нравилось. Она призналась, что слышала о моих наказаниях в саду, и любезно попросила юного грума, лорда-конюха, порадовать ее — наказать меня здесь и сейчас.

Я немедленно взобрался на круглый мраморный стол и присел на корточки. При этом двери покоев оставались открыты, и в проеме мелькали фигуры лордов и леди, а в самой комнате присутствовали фрейлины ее величества: я краем глаза примечал блеск ухоженных волос и мягкие цвета нарядов, но думал лишь о том, как ублажить Королеву, устоять на столе как можно дольше и выдержать до конца всю порку. Первые шлепки мне даже понравились, по ягодицам разлилось блаженное тепло. Бедра напряглись и задрожали, член наполнился сладкой упругой неудовлетворенностью. Вскоре я уже тихонько постанывал.

Целуя меня в щеки, Королева сказала: хоть я и смежил губы, мне нужно показать, как я истосковался по ней. Я сразу же все понял. Ягодицы мои дрожали и поджимались от боли, бедра одеревенели, но я прогнулся, еще шире раздвинул колени. Застонал в голос. Стонал все громче с каждым ударом. Понимаешь? Меня ничто не сдерживало — ни кляп, ни цепи.

Бунтарский дух меня оставил. Я с радостью бегал по комнате, подгоняемый лопаточкой, а после собирал с пола и относил Королеве золотые шарики размером с виноград — равно как и ты сегодня собирала розы. И если бы я не успел принести ей очередной шарик до того, как грум отвесил мне пять шлепков, она бы очень на меня разозлилась. Шарики раскатились по всей комнате, я носился за ними как угорелый, бегал от лопаточки, словно от раскаленного прута. К тому времени мой зад украсило множество ссадин, но я хотел лишь одного — угодить ее величеству.

Первый шарик я доставил Королеве, получив всего три шлепка, и был тем очень горд. Правда, едва забрав у меня шарик, Королева надела кожаную перчатку, инкрустированную маленькими изумрудами, и приказала мне, повернувшись задом, раздвинуть ягодицы. Едва я подчинился, как затянутые в черную кожу пальцы вонзились мне в анус.

На кухне меня постоянно насиловали и прочищали, но в тот момент я ощутил, как таю от любви. Королева вскрыла меня просто и легко, без намерения обесчестить мой зад. Я обомлел, ощущая себя полностью во власти Королевы, ее игрушкой. Она же засунула мне в анус золотую бисерину и сказала: мол, держи ее в себе, если не хочешь вызвать мою ярость.

Так я должен был принести еще шарик. Грум лупил меня немилосердно, но я исполнил приказ и снова развернулся к Королеве задом. Второй шарик она тоже вложила мне в задний проход.

Игра продолжалась еще долго, ягодицы мои разбухли от побоев. Ссадины горели под новыми ударами, я выбивался из сил, отчаянно боясь не угодить груму и Королеве. За каждым новым шариком приходилось бегать все дальше и быстрее. Покоя не давало и новое, ранее неизвестное чувство, когда твой зад распирает изнутри — золотые шарики чуть не сыпались горохом из моего переполненного кишечника, и я с огромным трудом удерживал их внутри себя.

Сбивая дыхание, я постепенно уподобился бездумной машине. Ползал на четвереньках, высунув язык, лавируя между фрейлинами. Прочие лорды и леди, проходя мимо покоев, останавливались поглазеть на меня.

Я старался все упорнее, тогда как сильные пальцы Королевы все туже набивали мне кишечник. Дыхание мое сделалось частым-частым, я хрипел, однако смог закончить игру, получив не более четырех ударов в каждом забеге.

Королева не постеснялась и заключила меня в объятия, поцеловала в губы. Объявила, что отныне я личный королевский раб, ее фаворит. Придворные одобрительно зашептались, и ее величество даже позволила мне чуть-чуть передохнуть у нее на груди.

Да, я страдал, едва удерживая шарики в заду и стараясь не тереться членом о платье Королевы, дабы не осрамиться.

Потом она велела подать золотой ночной горшок. Я сразу понял, чего от меня ждут, и сильно раскраснелся. Впрочем, ожиданий господ не обманул: присел над вазой и испражнился в нее бисеринами.

Последовали новые и новые игры.

Не стану перечислять их все, скажу лишь, что Королева пристально и неотрывно за мной наблюдала, и я старался не ударить в грязь лицом. Ведь было непонятно, отправят меня потом на кухню или нет.

Многое я помню: однажды мы долго гуляли по саду, среди любимых роз Королевы, и ее величество подгоняла меня кожаным фаллосом на длинной палке, порой тыкая им мне в ягодицы. Они, к слову, сильно болели, даже от малейшего прикосновения, зато коленям выдалась долгожданная передышка — я ползал по мягкой травке. Наконец Королева вывела меня на мощенную плитняком тропинку, которая следовала к увитой виноградной лозой беседке.

Тут же появился паж и приковал меня к потолку, так что мои ноги едва касались пола. Королева же села напротив и отложила длинный поводок в сторону, вооружилась прутом, что висел у нее на поясе — обычной палкой, обтянутой кожей.

«А теперь говори, — велела Королева. — Обращайся ко мне не иначе как „ваше величество“ и на вопросы отвечай почтительно». Меня тут же обуял дикий восторг: наконец-то, наконец-то мне дозволили говорить! Прежде у меня во рту постоянно сидел кляп, и в тот момент я растерялся. Если раньше я был всего лишь щенком ее величества, немым рабом, то сейчас мне разрешили раскрыть рот. Она тем временем играла с моим членом, с мошонкой — тыкала в нее палкой, шлепала по бедрам.

«Ну как, — игривым тоном поинтересовалась Королева, — понравилось служить кухонным лордам и леди? Или предпочтешь служить своей Королеве?»

«Ваше величество, — быстро ответил я. — Уповаю на вашу милость, но хотел бы служить лично вам». Собственный голос казался мне чужим. В нем слышалась такая покорность, будто раньше я никогда не разговаривал или же говорил иначе. Во мне разыгралась буря чувств, и я заплакал, надеясь не прогневать Королеву.

Она подошла ко мне, коснулась моих губ и глаз. «Все это мое, — сказала она, — и это, — коснулась она сосков, излюбленную мишень для измывательств поварят. — И это, — прошлась она пальцами по животу и пупочку. — Все это тоже мое. — Она сжала мой член и нежно поскребла ногтем головку. Из щелки выступила капля смазки, и тогда ее величество взяла меня за яйца, объявив их также своей собственностью. — Раздвинь ноги, — приказала она и развернула меня к себе задом. Коснулась ануса. — И это — мое».

Я, сам не свой, ответил: «Да, ваше величество».

Потом Королева предупредила: если я вновь попытаюсь бежать, то меня ждут наказания куда хуже ссылки на кухню. Однако, высказала она уверенность, до той поры я буду только радовать ее, и она займется мною вплотную, себе на потеху. Ведь во мне сил больше, чем в принце Геральде, и она станет проверять, каков их предел.

Утром она гоняла меня на Тропе взнузданных, днем выгуливала в саду, после обеда заставляла собирать по комнате предметы, а за ужином наблюдала, как меня порют. Поз для порки имелось много, но особенно нравилось Королеве, когда я опускался на корточки и широко расставлял ноги. Иногда она трогала меня и, стиснув ягодицы, приговаривала: мол, вот эта часть моего тела больше остальных принадлежит ей. Королеве доставляло несказанное удовольствие пороть меня, и в будущем она хотела, чтобы я раздевал ее перед сном и оставался при ней в опочивальне.

На все я отвечал: «Да, ваше величество» и был готов на что угодно, лишь бы оставаться в ее милости, и тогда Королева сказала: дескать, моей попке предстоит самая суровая проверка.

Она развязала меня и, вогнав мне в зад фаллос на палке, отвела обратно в Замок, к себе в покои.

Я сразу понял, что сейчас она перекинет меня через колено и лично отшлепает, голой рукой — как принца Геральда. Я задрожал от предвкушения, в голове моей царил сумбур, и я думал, как воздержаться, не излить семя во время порки, ведь мой член так и дрожал от переполнявшего его возбуждения. Королева же предусмотрела все; она сказала, мол, чашу предстоит опустошить и после вновь наполнить. Не то чтобы она хотела вознаградить меня, но послала за миленькой принцессой, которая тут же взяла мой член в рот. Стоило ей начать отсасывать, как я излился. Ее величество вгляделась в мои глаза, погладила по щеке и по губам и тут же приказала принцессе заново меня возбудить.

Это само по себе стало очередной пыткой, однако вскоре член восстал, и я приготовился к проверке на выносливость. Опасения сбылись: Королева перекинула меня через колено.

«Тебя на славу выпорол Феликс, — сказала она. — Не хуже поработали и конюхи, и кухари. Как думаешь, сравнится ли с ними женщина?» Эмоции, которые меня тогда охватили, словами не передать, но ты, должно быть, и сама их испытала — и с Королевой, и с Феликсом. Чувствуешь себя не лучше, чем когда тебя подвешивают к потолку, или распинают на столе или над кроватью… однако ты более беспомощен, если тебя нагнет господин или госпожа.

Красавица кивнула. Алекси говорил чистую правду. Когда ее саму перекинула через колено Королева, Красавицу полностью оставила выдержка.

— Одного этого испытания довольно, чтобы научить раба покорности и послушанию, — сказал принц. — По крайней мере, на меня подействовало. Позицию ты и сама помнишь: когда лежишь на коленях у хозяина, голова болтается, ноги вытянуты и чуть разведены, а руки приходится держать на пояснице… и спину выгибать. Я изо всех сил старался не касаться членом подола королевского платья, хотя страстно желал этого. Перед тем как меня выпороть, Королева показала все лопаточки и объяснила их достоинства и недостатки. Легкая, говорила она, бьет не больно, скорее жалит, и шлепать ею можно часто, быстро. Тяжелая причиняет настоящую боль, пусть она столь же тонка, как и легкая, и пользоваться ею надо с аккуратностью.