ГЛАВА 25

Какое счастье знать, кого ты любишь, где твое место и ради чего ты готов умереть. Даже не до конца оправдавшиеся надежды дают замечательные плоды, и самые печальные воспоминания могут стать основой для будущего.

Как-то ночью Квентину приснился отец. Он стоял в гараже Гуцмана, еще молодой, и улыбался. Ричард снова был жив в воспоминаниях сына. Квентин принес его дух с собой с той поляны высоко в горах.

Я отвезла Анджелу на ферму, и мы прошли с ней через пастбище.

– О Ричард, – со слезами счастья на глазах произнесла она, глядя на Железную Медведицу. – Квентин выздоравливает в своей палате в больнице, куда люди, с которыми он познакомился здесь, прислали цветы и открытки с пожеланиями. Многие принесли еду и подарки. Они окружили его любовью. И они сказали мне, что прониклись к нашему сыну уважением за те недолгие месяцы, что он провел здесь. Они рассказывали мне свои истории о “Квинтэссенции мудрости”, говорили, как много она для них значит. Ричард, у этой скульптуры здесь свое предназначение. И это настоящее чудо. Она олицетворяет собой все то, ради чего ты работал. Она изменила жизни людей. И ее место в этих горах. Я решила, что Медведица должна остаться здесь. – Анджела замялась, но потом взяла меня за руку, посмотрела на меня с огромной нежностью и снова перевела взгляд на скульптуру. – И наш сын тоже не уедет из Джорджии. Он нашел женщину, которую любит. И отныне его место здесь.

* * *

Эту холодную, необычно снежную зиму мы провели перед каминами и под теплыми одеялами. Я поставила огромную кровать в моей спальне, и она заполнила собой почти всю небольшую комнату, даря нам тепло, комфорт, любовь. Следы от пули на боку Квентина превратились в круглые розовые отметинки чуть ниже ребер. Я не могла отделаться от мысли, что какое-то гигантское животное схватило его зубами, а потом отпустило.

Квентин устроился в нашем доме с такой же легкостью, как любой из Пауэллов, и очень быстро изменил его. Теперь посетители любовались нашим домом. Этот дом любил Квентина, и Квентин отвечал ему такой же любовью. Когда-то я приобрела новую сковородку для омлета, и теперь она мирно уживалась со сковородой моей бабушки. Так и усовершенствования Квентина, всегда бывшего поклонником прогресса, с легкостью вписались в привычную обстановку. Старый сержант Джонсон приехал к нам и привез ящики, чемоданы и корзины, не забыв и то круглое окно, о котором рассказывал мне Квентин. Мы поставили его на заднем крыльце и любовались им.

– И что я теперь буду делать в Нью-Йорке без тебя, капитан? – спросил Джонсон. – Ты имеешь хоть какое-то представление о том, чем будешь заниматься в этой дыре?

– Я подумывал о том, чтобы снять склад на территории фабрики Джона Тайбера. Буду собирать кое-какие вещи, необходимые для строительства, а потом продавать их.

– Ты хочешь начать бизнес с нуля?

– Только в том случае, если рядом со мной будет один мрачный тип, мой помощник, вечно ворчащий и орущий на меня, стоит мне поднять что-нибудь тяжелое.

– Давай снимай свой склад. Я тот, кто тебе нужен, и я буду на тебя работать. – Договорившись с Квентином, Джонсон отправился в Нью-Йорк, чтобы до конца зимы присматривать за домом Квентина и его квартирантами.

Квентин собирался сохранить эту собственность и нанять управляющего. Он не хотел выбрасывать на улицу своих жильцов, этих молодых художников и артистов, которым некуда было идти. Он намеревался повесить на здании табличку: “Ars gratia artis.[2] В память о Ричарде Рикони”.

Квентин становился сильнее, и я вместе с ним. Я распаковала ящики с банками для консервирования, которыми пользовалась еще моя мама, а затем и отец, хранившиеся в кладовке, и открыла банку с зеленым горошком, законсервированным папой в последнее лето перед его смертью. Я опускала в банку руку, ела мягкие зеленые горошинки, плакала и улыбалась. Папа и мама по-прежнему были со мной. Я помнила мимолетное объятие на кухне, шепот на ухо. Они вновь давали мне пищу, теперь, когда я вернулась домой не только телом, но и душой.

* * *

В ясный январский день, мы с Квентином поехали к источнику в Ридж-Маунтин и взяли с собой Эсме и Артура. Мы видели следы лап, но медведица и медвежонок не нашли нас, или мы их.

– Ты думаешь, они боятся людей после того случая с пистолетом?

Я кивнула.

– Надеюсь, что боятся. Ради их же блага.

– Они будут в безопасности, потому что боятся нас? – удивленно спросил Артур.

Я обняла его за плечи.

– Они будут в безопасности, потому что ты и Эсме позаботились о них. А медведи знают, что для них лучше. И все благодаря вам.

– Иногда так тяжело быть мужчиной, – заметил Артур, но тут Эсме улыбнулась ему, и мой брат приободрился.

Мы оставили их разглядывать беличье гнездо высоко на елке. Квентин взял меня за руку, и мы пошли на ту самую поляну, где мы с ним ждали спасателей. Он опустился на корточки и стал рассматривать следы от моего костра.

– Кажется, они останутся здесь навсегда.

– Так и было задумано.

Квентин притянул меня к себе, усадил рядом, и мы сидели обнявшись и смотрели на горы.

– Это самое потрясающее место для предложения руки и сердца, – заметил он. – Почему бы мне снова не спросить тебя?

Я смотрела на зимнее солнце, ослепленная им, потом повернулась к Квентину:

– Я жду.

– Урсула Пауэлл, ты выйдешь за меня замуж?

Квентин услышал тот же ответ, что и раньше, только на этот раз он смог улыбнуться мне.

* * *

Когда первые пурпурные крокусы пробились к солнцу в конце февраля, Квентин заказал машину досок и построил ограду вокруг второго, не законченного им медведя.

– Я собираюсь завершить работу, только зрители мне не нужны, – признался он. Квентин опустил сварочный щиток, вновь полетели искры. Он работал медленно и терпеливо, строил и перестраивал, на этот раз спрятавшись за забором из свежих еловых досок.

Анджела поторопилась приехать из Нью-Йорка. Мы с ней решили ничего не говорить Квентину и посмотреть, что у него выйдет на этот раз. Она показала мне скромное обручальное кольцо на левой руке.

– В моем-то возрасте быть помолвленной, – мрачно сказала она, качая головой. – И о чем только я думаю?

– Когда-нибудь вы станете бабушкой, – пообещала я ей, – так что вы просто обязаны служить хорошим примером.

– Я скажу моим внукам, что их дед всегда говорил: “Никогда не отступайся от того, что любишь”. Ни от чего. И никогда не сдавайся.

– Договорились, – согласно кивнула я.

* * *

Остаток зимы я провела с Анджелой, Лизой, Артуром и Эсме, и все мы наблюдали за Квентином. Чаще всего мы сидели рядом с Железной Медведицей или дрожали в дубовой роще, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за забора. Если я сидела там одна, то работала над историями доктора Вашингтона.

Я отправила копии рукописи его сыну и дочери в Бостон. И однажды апрельским утром ему пришлось оставить свой привычный утренний кофе, потому что два лимузина привезли из аэропорта его детей и внуков. На следующий день он привел всех к нам на ферму, и мы все вместе выпили чаю.

– Что это? – воскликнули внуки доктора Вашингтона, когда увидели Железную Медведицу.

– Идемте, мы с Эсме вам все покажем, – сказал Артур. И вскоре все они играли в салки под спокойным взглядом “Квинтэссенции мудрости”.

– Медведица поразила их воображение, – сказала я доктору Вашингтону. – Они обязательно приедут снова.

Его глаза сияли. Он кивнул.

Этой весной мы с моими квартирантами открыли в городе галерею. Фанни и Бартоу вызвались управлять тихим, ярким магазинчиком, разумеется, с нашей помощью. Теперь папины мечты нашли свое воплощение на главной улице Тайбервилла. Снимки его самого, мисс Бетти и Железной Медведицы украшали стену позади кассы. На полках выстроились стеклянные сосуды Лизы и цветная керамика Ледбеттеров. В следующей комнате были выставлены противоречивые картины Освальда, но у самой двери висели его первые рисунки к историям доктора Вашингтона. В первую же неделю он продал пять маленьких рисунков с грациозными ребятишками из “Медвежьего Ручья”. Я чувствовала, что его карьера художника делает неожиданный для него самого поворот.

* * *

– Готово, – объявил Квентин как-то утром в середине мая.

Он стоял посреди кухни, покрытый копотью и потом, с защитной маской в руке и с выражением болезненного удовлетворения на лице. Я подбежала к нему, мы поцеловались, закружились по кухне, он бросил маску на пол и подхватил меня на руки. Я сжала ладонями его щеки.

– Я хочу, чтобы мы это отпраздновали, – заявила я.

Квентин рассмеялся.

Ночью Квентин снес забор и с помощью Артура укрыл новую статую тяжелым брезентом. Глаза моего брата сверкали от сознания, что ему доверили тайну. Мы с ним стояли между новым и старым медведями, Железной Медведицей и ее спрятанным пока от глаз приятелем.

– Неужели мама-медведица все еще одинока? – спросила я Артура.

Брат взял меня за руку.

– Она скучает по папе и никогда его не забудет. Но теперь у нее есть друг. Мама-медведица сказала мне и Эсме, что она наконец счастлива.

– Последнее время она очень много с тобой разговаривала, правда?

– Она все время говорит. Только иногда я не знаю, как надо слушать. – Артур прижал мою руку к своей щеке и твердо посмотрел на меня. – Я люблю тебя, мама-медведица.

* * *

Наступила суббота. Мы широко открыли ворота. Люди все утро шли на ферму. Анджела и Альфонсо были здесь, и Гарриет Дэвис, и больше Тайберов, чем мне приходилось видеть за всю жизнь. Мистер Джон приветствовал своих родственников с таким видом, будто и не было такого времени, когда нога Тайбера не ступала на землю Пауэллов. Доктору Вашингтону отвели почетное место в тени дуба. Рядом с ним стоял его старший внук, подросток, собиравшийся провести у деда все лето. Они вместе намеревались пройти курс кузнечного дела. Вашингтоны вновь станут ковать железо, обновляя якорь, удерживавший их семью в горах.