Кэтрин хотелось сказать им, что ей не нужно ничего, кроме ее дочери, но ее одолевала невероятная усталость. Форд сел напротив. В его взгляде смешались участие к ней и гордость:

– Полагаю, ты догадалась, что мы с Элизабет поженились.

Улыбнувшись хорошенькой темноволосой девушке, с беспокойством глядевшей на нее, Кэтрин ответила:

– Да, потому что знаю, что тетя Ди никогда не разрешила бы тебе жить в грехе. Я рада за тебя.

– Нам очень хотелось, чтобы ты присутствовала при этом, но мы не были уверены… – голос его прервался, он слегка покраснел.

– Знаю, – ответ Кэтрин звучал мягко и ласково. – Вы не были уверены, что я вообще вернусь домой.

– Я рад, что ты вернулась. Элизабет поставила перед ней чашку чая.

– Я тоже очень рада. Я скучала по тебе так же, как Форд.

Это было правдой. Кэтрин была ее лучшей подругой еще до того, как Форд занял это место.

Увидев нерешительность Кэтрин, Форд слегка нахмурился:

– Ты ведь вернулась насовсем, да, Кэтрин?

Кэтрин вздохнула, зная, что должна их предупредить:

– Я не уверена, что останусь. Не думаю, будто что-то изменилось для нас с Шей, – Форд и Элизабет обменялись взглядами, но никто из них не откликнулся на ее слова. Тревога закралась ей в душу. – Я хочу видеть ее, Форд.

Он накрыл своей ладонью ее руку.

– Увидишь обязательно, Кэтрин. Утром я первым делом повезу тебя к ней, но сейчас ты совсем валишься с ног.

С этим она спорить не могла. События последних недель навалились на нее всей тяжестью. Она едва могла поднять голову, но спросила:

– Форд, мне, что, придется отвоевывать свою дочь?

Форд всем сердцем откликнулся на прозвучавшую в ее вопросе боль. Он видел по напряженной линии рта и темным кругам под глазами, чего стоили ей последние несколько месяцев.

– Нет, Кэт. Шей – твой ребенок. Тебе не придется за нее воевать.

Кэтрин устало кивнула:

– Тогда я пошла спать. – Она улыбнулась Элизабет, поднимаясь из-за стола. – Я так рада, что ты здесь. Ты то, что нужно Форду, – она сурово поглядела на брата. – Может быть, теперь он останется дома, где ему и надлежит быть.

У Форда хватило совести покраснеть. Он стоил тетке многих бессонных ночей. А Кэтрин еще больше.

– Думаю, останется. И мы очень счастливы, что ты тоже дома, – мягко проговорила Элизабет. Ей очень хотелось, чтобы у Кэтрин не было и тени сомнения в том, что ей здесь рады.

Оставшись одна в своей комнате, Кэтрин обнаружила, что, несмотря на свою огромную усталость, заснуть не может. Она открыла комод и достала оттуда маленькую рамку с портретом родителей. Это был не очень удачный дагерротип, который не вызвал у нее никакой грусти. Мужчина и женщина, застывшие на нем в напряженной позе, совсем не походили на добрых, веселых мать и отца, которых она всегда легко воскрешала в своей памяти.

Портрет лежал среди кипы младенческих вещей Шей, легких кружевных одежек, при виде которых у Кэтрин на глаза навернулись слезы. Она многое сделала из любви к Шей, но в том, что дочери по-настоящему было нужно, не Преуспела. До сих пор Кэтрин не обеспечила ей надежного будущего, в котором ее будут любить, и не только ее семья.

Когда Кэтрин, наконец, заснула, она увидела во сне Слейда, и плакала во сне.


Верный своему слову, на следующее утро, совсем рано, Форд поехал с Кэтрин на ферму Дойла. По дороге Кэтрин рассказала ему о смерти Раска и Убивающего Волков.

– Мне очень жаль, Кэтрин. Жаль, что тебе пришлось столько перенести. Мы с тетей Ди беспокоились о тебе.

Он чувствовал, что сестра не все ему рассказала. И, вероятнее всего, никогда не расскажет. Она вздохнула:

– Я огорчила тетю Ди, Форд, когда уехала. Возможно, она меня еще не простила.

– Ей нечего прощать или не прощать, – уверенно возразил он. – Увидишь, Кэт. Когда вы окажетесь рядом, все станет неважным, кроме этого.

– Будет важным, Форд, если я не останусь. Я снова огорчу ее, а мне этого не хочется делать.

Форд не ответил, потому что знал, что она права. Он не хотел, чтобы она уезжала, не хотел видеть терзания тетки из-за того, что ей придется снова терять свою любимую Кэтрин, а с ней и малышку, которую привыкла считать своей дочкой.

Фермерское хозяйство Дойла Шанли было расположено на дальней стороне Нью-Браунфелса, и Кэтрин намеренно поехала через весь город. Некоторые из тех, кого Кэтрин называла много лет назад друзьями, приветствовали ее с легкой сдержанностью, некоторые, не говоря ни слова, встречались с ней глазами. А несколько человек, правда, всего лишь несколько, намеренно отводили глаза. Кэтрин научилась не позволять горечи овладевать собой, но не могла не заметить гневно сжатых губ Форда.

– А чего ты ждал? – сказала она.

– Со временем они забудут, Кэтрин.

Но она видела, что он сам не очень верит в это.

– Через сколько лет? Сколько времени понадобится им, Форд, чтобы забыть, что я раскинула ноги перед команчем? – она говорила с нарочитой грубостью, стараясь заставить его понять: она знает, что думают люди, глядя на нее.

– Но ты же не делала этого. – В голосе его прозвучала огромная досада.

– Они никогда этого не узнают, – напомнила она. – Ради Шей надо, чтобы они в это верили.

– Тогда тебе нужно поверить ради Шей еще в одну вещь, – порывисто вздохнул Форд. – Эти люди приняли ее.

Кэтрин покачала головой. Она видела их презрение к себе.

– Это правда. Я знаю, ты хочешь забрать Шей и уехать отсюда. Но ведь мы твои единственные родственники. Для твоей малышки Дойл и тетя Ди – ее семья, которую она знает уже много месяцев. Они любят ее. Дойл позаботился, чтобы те, кого не устраивает команчская кровь Шей, держали свои дурацкие мысли при себе.

– Что такое ты говоришь, Форд? – требовательно спросила Кэтрин. – Что я должна отдать своего ребенка?

– Я не предлагаю тебе отдать девочку. Я только прошу тебя не забирать ее. Ради тети Ди. Ради самой Шей.

Несколько минут они ехали молча. Затем Форд снова попытался объяснить ей.

– Ты помнишь, что я тебе сказал, когда ты с команчем нашла Меня?

– Помню, – тихо ответила Кэтрин. Она помнила все обидные слова. – Ты считаешь, что я сама виновата в том, что эти люди думают обо мне и о Шей.

– Только частично. Они впустили в свои сердца Шей, Кэт. Дай им шанс, прежде чем ты вырвешь ее из этой жизни. С корнями.

Кэтрин не знала, что ему ответить, и промолчала. Она не была уверена в том, что может сейчас принимать решение: какое бы то ни было и о чем бы то ни было. Пока не могла.

Новый дом Ди представлял собой аккуратный квадрат, расположенный у подножия пологого холма.

Сбоку дома на веревке сушилось белье. Оно было, как всегда, безупречно чистое и аккуратно повешенное. На каждом окне висели занавески. Хозяйственный двор перед хлевом был чисто прибран.

Форд стоял сзади, когда Кэтрин постучала в дверь. Открыла им Ди. Она ахнула от радости при виде своей любимой Кэтрин, обветренной, загорелой и такой долгожданной. Их объятие смело всю боль разлуки. Ди отступила на шаг, чтобы лучше разглядеть племянницу, глаза ее увидели раны, которые Кэтрин не могла от нее скрыть.

– Ах, Кэт, – проговорила она, наконец отступая от двери. – Заходи, моя милая. И ты, Форд. Как там моя Элизабет?

Кэтрин вошла за теткой в дом, оглядываясь по сторонам. Дом был добротно построен, и Ди с любовью его обихаживала, но он был гораздо меньше того, в котором она воспитала детей своей сестры.

Кэтрин повернулась к тетке:

– Где Шей? – она постаралась подавить страх, но не смогла сдержать тоски:

– Спит… снова. Сегодня незадолго до рассвета Дойл отгонял лисицу от кур. Выстрелы разбудили Шей, и она так разгулялась, что заснула только полчаса назад. Она задремала на полу, играя с горшочками, – голос Ди постепенно стихал. – Мне разбудить ее?

Кэтрин услышала дрожь в голосе тетки и, посмотрев ей в глаза, увидела тревогу. Ди явно жила в постоянном страхе, что настанет день, и Кэтрин приедет за Шей.

– Нет. Конечно нет. Но я тихонько пройду и погляжу на нее.

– Я тебя провожу.

Форд не пошел за ними, а Кэтрин последовала за теткой через узенькую прихожую в спаленку. У закрытой двери Ди оставила Кэтрин одну, хотя та подозревала, что тетка с трудом поборола желание остаться, чтобы проследить, не сбежит ли племянница с ребенком, пока никто не видит.

Кэтрин вошла в комнату и тихо закрыла за собой дверь. Шей спала, раскинувшись поперек кроватки. Ее темные волосики были чуть влажными из-за того, что в комнате было очень тепло. К удивлению Кэтрин, печаль, терзавшая ее сердце, не рассеялась при виде дочери. Возможно, она слишком сильно и слишком долго тосковала по ней, чтобы боль тут же исчезла.

Мягким движением она приоткрыла белую занавеску, и слабое зимнее солнце осветило спящего ребенка. Шей шевельнулась, и, несмотря на свое намерение не будить малышку, Кэтрин позвала ее. Не просыпаясь, Шей перевернулась на живот и подтянула коленки к подбородку.

Не в силах сдержаться, Кэтрин подхватила ее на руки. Шей открыла глаза и посмотрела на Кэтрин. Неожиданно она изогнулась назад, отстраняясь прочь. На лице ее появился страх:

– Мама!

– Мама здесь, любовь моя, – попыталась успокоить ее Кэтрин.

– Мама! – громче и отчаянней. – Мама! Кэтрин запоздало поняла, что Шей зовет не ее.

Дверь отворилась, и девушка повернулась к ней, обвиняюще глядя на вошедшую тетку.

– Ты приучила ее называть себя мамой!

– Нет, Кэтрин. Через какое-то время это пришло само собой. Малышке нужна мать.

– Я ее мать! – с мучительным усилием она опустила Шей, и та бросилась к своей двоюродной бабушке. Шаги у девочки были уверенными, не теми робкими, как их помнила Кэтрин. Она почувствовала, что упустила сладкий миг выхода ее дочери из младенческого возраста.

Ди нагнулась и подняла рыдающую девочку на руки, потом посмотрела на Кэтрин.