Окинув критическим взором Эмму, все еще ошеломленно взиравшую на него, он удовлетворенно кивнул:

— Готово. У тебя есть перчатки?

Она сунула руку в карман плаща и вытащила пару скомканных перчаток из красной кожи.

— Отлично, — сказал Джеймс, галантно подставляя ей локоть — Миссис Честертон, позвольте проводить вас к экипажу мистера Мерфи.

Эмма, словно в оцепенении, взяла его под руку и, казалось, вспомнила, где она находится, только оказавшись на пороге. Тут она обернулась и взволнованно позвала, перекрикивая шум ветра и прибоя:

— Фергюс, погаси лампу перед уходом, хорошо? Ты ведь знаешь, как сердится мистер Макгилликати, когда мы оставляем лампу.

— Погашу, миз Эмма, — заверил ее мальчик.

— И не забудь про печь. Обязательно проверь, что огонь в ней потух…

Джеймс и Фергюс оба закатили глаза к небу.

— Проверю, миз Эмма

— Да, и еще скамьи. — Эмма продолжала медлить в дверях, одной рукой придерживая шляпку, которую грозил унести ветер, нещадно трепавший ее юбки, а другой цепляясь за локоть Джеймса. — Когда придет мистер Макгилликати, попроси его помочь тебе отодвинуть скамьи подальше от печи, потому что при таком ветре искры иногда вылетают из поддувала даже потухшей печки, а ведь мы не хотим, чтобы скамьи загорелись…

— Довольно, миссис Честертон, — твердо сказал Джеймс и. крепче подхватив ее под руку, повернул к выходу. — Вы и так сделали все, что в человеческих возможностях. Но даже вам не под силу откладывать уход отсюда до бесконечности.

Залившись румянцем, Эмма подняла на него негодующий взгляд:

— Не понимаю, о чем это вы, лорд Денем? Я всего лишь хотела…

— Я знаю, чего ты хотела. Попрощайся с мальчиком.

Эмма, подчиняясь сильной руке, увлекавшей ее в пронизанный солеными брызгами мрак, в панике обернулась и помахала Фергюсу:

— Спокойной ночи, Фергюс! Мы продолжим занятия завтра…

— Спокойной ночи, мэм, — радостно отозвался мальчик. Если его и обеспокоило явное нежелание его учительницы следовать за высоким незнакомцем, то ненадолго. Лорд Денем, с точки зрения Фергюса, был парень что надо. Разве он не доказал это, дав ему соверен? Фергюс теперь был богаче, чем когда-либо в своей жизни. Да что там — богаче, чем когда-либо был его отец, поскольку деньги, попадавшие в руки мистера Макферсона, имели обыкновение проскальзывать у него между пальцами, перекочевывая в пивную.

Не уверенный, как потратить свалившееся на него богатство, Фергюс не сомневался в одном: там, откуда оно появилось, осталось намного больше. А это значит, что он должен присматривать за другом миссис Честертон. Очень зорко присматривать.

Глава 10

Эмма сидела на своем мягком диване неестественно прямо, не позволяя себе ни на йоту расслабиться. Когда они с Пенелопой подрастали, тетя внушала им, что для леди неприлично сидеть развалившись. Позвоночник, объясняла тетя Регина, ни в коем случае не должен касаться спинки.

Но Эмма давно поняла, что большинство наставлений ее тетки либо не соответствуют действительности, либо попросту смешны. Леди, как выяснилось, могут сидеть как пожелают, и тем не менее оставаться леди. Хорошие манеры определяются не тем, как ты сидишь, а способностью сохранять достоинство, несмотря на удары судьбы. В этом смысле Эмма более чем убедительно доказала, что она истинная леди.

Так что если Эмма и сидела, напряженно выпрямившись, то совсем не поэтому. Она не желала расслабляться, потому что знала, что Джеймс собирается расспросить ее о смерти Стюарта, что неизбежно приведет к О’Мэлли и его абсурдному завещанию.

Чего она страшилась больше: расспросов об убийстве мужа или о наследстве, оставленном ей его убийцей, Эмма не знала. Обе темы были ей крайне неприятны. Неужели Джеймс этого не понимает? Неужели он не может хоть раз в жизни проявить милосердие и оставить ее в покое? Нет, Эмма не собиралась расслабляться. Она не может допустить, чтобы ласковое тепло очага, вкусная еда и в особенности мягкий диван внушили ей ложное чувство безопасности. Нет, она не позволит застигнуть себя врасплох.

Тем не менее Эмма не могла не испытывать некоторой благодарности. В конце концов, граф действительно спас ее от лорда Маккрея. Когда Джеймс спросил ее там, в школе, что могло произойти, если бы он не появился, и Эмма ответила: «Ничего», — она, конечно, солгала. Ибо совсем не была уверена, что ничего бы не произошло.

О, разумеется, она знала, что слухи, будто бы лорд Маккрей убил свою невесту, сплошной вздор, знала лучше, чем кто-либо другой в округе, за исключением самого барона.

И все же нельзя отрицать, что у лорда Маккрея вспыльчивый характер. Клара, его невеста, однажды описала Эмме семейный ужин, на котором он швырнул блюдо с угрями через всю комнату, когда ему показалось, будто они приготовлены не так, как он любит.

И потом, он отчаянно нуждается в деньгах. Деревянные перекрытия в замке Маккрей пришли в полную негодность и требовали срочной замены. Барону необходимо установить новые перекрытия, свинцовые или хотя бы каменные, чтобы не лишиться своего драгоценного наследства, среди которого имелись прекрасные, правда, слегка побитые молью, гобелены четырнадцатого века.

Поэтому, хотя Эмма и сомневалась, что лорд Маккрей может ее убить, она не могла исключить некоторого принуждения с его стороны.

К счастью, Джеймс, появившийся так кстати, не предоставил ему ни малейшего шанса.

За что Эмма была ему весьма признательна. И не только за то, что он остановил лорда Маккрея. Джеймс пошел на значительные хлопоты и траты, чтобы устроить этот ужин, который — Эмма не могла не признать, хотя и не позволяла себе расслабиться, — был восхитительным. Миссис Мактавиш заслуженно считалась лучшей кухаркой на острове, но Эмме редко представлялась возможность отведать шедевры ее кулинарного искусства. Хотя хозяева гостиницы были настолько добры, что снабжали ее горячей пищей в первое время после смерти Стюарта, это, разумеется, не могло продолжаться вечно.

— Еще кларета? — предложил Джеймс. Не дожидаясь ответа, он долил бокал, который Эмма едва пригубила, опасаясь, что в довершение всего еще и захмелеет.

Джеймс, похоже, не испытывал подобных опасений и выпил один треть бутылки. Эмма никогда еще не видела его в таком прекрасном расположении духа, что было удивительно, учитывая, что день начался для него далеко не лучшим образом, о чем свидетельствовали разбитые костяшки пальцев. Но он, казалось, совершенно забыл об утренних событиях и теперь с очевидным удовольствием поглощал устричную похлебку миссис Мактавиш, расположившись у пылающего очага и пристроив на колене керамическую миску — единственный предмет посуды, оставшийся у Эммы после того, как он уничтожил ее лиможский сервиз

Джеймс пребывал в хорошем настроении с той минуты, как они забрались в катафалк Мерфи. На сей раз он расположился рядом с Эммой лицом вперед и ни разу не посетовал на неудобства на всем пути до ее дома. Дождь наконец прекратился, но дорога, скользкая от грязи, делала путешествие довольно рискованным.

Джеймс, однако, не проронил ни слова о состоянии дороги. Вместо этого он доброжелательно расспрашивал Эмму о ее школе, и она — вначале с опаской, а затем с возрастающим энтузиазмом — рассказала ему о Джоне Макадамсе, о Флоре и Фергюсе, о строптивой печке и катастрофической нехватке столов, книг, бумаги и чернил. Джеймс внимательно слушал и не стал, как мог бы сделать год назад, упрекать ее в том, что она напрасно тратит время на просвещение умов, «не заслуживающих спасения», как он порой называл отпрысков низших слоев общества.

Он недовольно поджал губы, когда Эмма, отвечая на его деликатные расспросы, случайно проговорилась, назвав мизерную сумму, которую город платил ей за труды. Но когда она поспешно объяснила, что после эпидемии тифа в городской казне осталось слишком мало денег, чтобы платить жалованье учителю, он с понимающим видом кивнул.

Хотя Эмма ни словом не обмолвилась о лорде Маккрее, Джеймс, к ее огорчению, все же поинтересовался — они как раз проезжали мимо Древа желаний, — впервые ли барон заглянул в школу, когда она осталась одна после уроков. У него был не слишком довольный вид, когда Эмма ответила, что барон заходит не чаще двух-трех раз в месяц и что это был единственный случай, когда он «вышел за рамки», как она — очень дипломатично, с ее точки зрения, — выразилась.

Правда, она чуть было все не испортила, необдуманно ляпнув: «Ничего бы не случилось, не вернись судья Риордан в город». Эмма чуть не откусила себе язык. Господи! Она же поклялась себе, что не будет касаться этой темы. Ведь Джеймс, хотя и узнал об истинных обстоятельствах смерти своего кузена, возможно, ничего не слышал о завещании О’Мэлли.

К ее облегчению, так и оказалось. Во всяком случае, Джеймс, видимо, пропустил мимо ушей ее неосторожное замечание и больше не возвращался к опасной теме. И вообще, он был исключительно внимателен и любезен на протяжении всего пути.

Они сделали остановку, чтобы забрать Уну у говорливой миссис Мак-Юэн, чья словоохотливость, впрочем, быстро иссякла, как только она заметила лорда Денема. Эмма не сомневалась: скоро весь остров будет знать, что она пригласила к себе мужчину, и не важно, что этот мужчина — родственник ее мужа.

Когда Мерфи наконец остановил дроги перед ее домом, Джеймс спустился на землю и помог ей выйти из катафалка с такой галантностью, словно они прибыли в Сент-Джеймсский дворец, а не в ее скромное жилище. Он терпеливо ждал, пока она суетилась по хозяйству, развела огонь, зажгла лампы и покормила животных — собаку, кошку с приплодом, обосновавшуюся в дровяном сарае, кур и козу. Эмме с трудом верилось, что Джеймс, сидевший в ее доме, и Джеймс, с которым она рассталась в Лондоне год назад, одно и то же лицо.

Слушая забавные истории об их общих знакомых, Эмма не могла не признать, что Джеймс может быть просто очаровательным, когда захочет. Она чувствовала себя на удивление непринужденно, сидя рядом с ним на широком диване, который они передвинули поближе к огню. Его высокая спинка защищала их от сквозняков, задувавших из-под двери, и, казалось, ограждала от всего остального мира. В таком уютном окружении ничего не стоило потерять бдительность Ведь так просто забыть, что они находятся на уединенном острове, а за окнами завывает ветер с моря. С таким же успехом они могли сидеть за полуночной трапезой в лондонском особняке графа, как не раз бывало после затянувшейся вечеринки в не таком уж далеком прошлом.