Патриция Кэбот

Поцелуйте невесту, милорд!

Пролог

Лондон, май 1832 года

Джеймс запаздывал.

Что было совсем на него не похоже. Граф Денем никогда не опаздывал. Его золотой с изумрудами хронометр, приобретенный в прошлом году в Цюрихе за немыслимую, как подозревала Эмма, сумму, отличался исключительно точным ходом. Граф всегда сверял его с громадными часами на башне Вестминстера, а те, видит Бог, никогда не ошибались.

К тому же после чая граф Денем неизменно заглядывал в библиотеку, чтобы просмотреть почту, которая могла поступить за время его отсутствия.

Так где же его носит?

Если Джеймс задерживается, то только потому, что кто-то нарушил его привычный распорядок. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто именно. Эмма не имела ни малейших сомнений относительно личности этой персоны.

Конечно же, Пенелопа. Вот уж кто способен вешаться графу на шею безо всякого стеснения! Тем более что утром за завтраком она призналась Эмме, что намерена сегодня же приступить к делу.

— Даже если он и не помышляет пока о женитьбе, я быстро внушу ему эту мысль, — заговорщическим тоном сообщила Пенелопа, пока ее родители, приходившиеся Эмме дядей и тетей, поглощали яичницу с ветчиной, морщась от головной боли, вызванной чрезмерным количеством шампанского, выпитого накануне на званом вечере. — Вот увидишь.

Эмма нисколько не сомневалась, что ее кузина способна настроить на брачный лад любого мужчину. В конце концов, если Бог чем и одарил Пенелопу, так это красотой. Не то чтобы Эмма считала себя непривлекательной. Нет, она тоже недурна… в своем роде.

Но Пенелопа была счастливой обладательницей иссиня-черных волос, тяжелыми прядями ниспадавших на спину, и сверкающих темных, как у испанки, очей, тогда как Эмме достались банальные голубые глаза и непослушные белокурые локоны, не желавшие распрямляться и оттого казавшиеся короче, чем были на самом деле. К тому же Пенелопа была на целую голову выше, а ее соблазнительным округлостям могла бы позавидовать любая женщина. Неудивительно, что к Эмме, с ее миниатюрной фигуркой, голубыми глазами и светлыми кудряшками, относились как к ребенку. Она выглядела как кукла, и обращались с ней соответственно.

Но с этим покончено. С сегодняшнего дня. После того как она поговорит с Джеймсом.

Эмма ничуть не винила Пенелопу за ее стремление поймать графа в свои сети. Совсем наоборот. Она отлично понимала свою кузину. Джеймс Марбери, смуглый, баснословно богатый красавец, был одним из самых завидных женихов во всем Лондоне. Только трепет, в который он повергал представительниц высшего света, объяснял то, что ему удавалось так долго избегать брачных уз.

Но теперь, когда Пенелопе втемяшилось в голову, что она хочет стать леди Денем, его вольные денечки сочтены. Ни один мужчина, даже такой закоренелый холостяк, как граф Денем, не способен устоять перед чарами Пенелопы Ван Корт.

Жаль только, что кузина не пустила их в ход раньше. Можно себе представить, как это выглядело со стороны, когда они обе, одна задругой, извинившись, выскользнули из гостиной вдовствующей графини Денем сразу же вслед за графом. Интересно, что подумали Стюарт и леди Денем, его тетка, об их странном поведении? Наверное, сочли его по меньшей мере невежливым. Но Стюарт простит ее, как только узнает о результатах ее затеи, которые — Эмма не сомневалась — будут впечатляющими.

Дверь в библиотеку распахнулась. Эмма вскочила с дивана и разгладила оборки на пышной юбке из блестящего голубого шелка. Странно, но до этой минуты она совсем не волновалась по поводу предстоящего разговора. Ни капельки. Да и о чем тут, собственно, волноваться? Не считая, конечно, того, что, сообщив Джеймсу о своих планах, она действует вопреки желаниям Стюарта.

Но Стюарт, когда дело касается Джеймса, просто не способен оставаться беспристрастным. При всей своей любви к кузену он убежден, что Джеймс — законченный повеса и циник. Конечно, граф, что верно, то верно, склонен сорить деньгами и делать экстравагантные покупки вроде швейцарских карманных часов или породистых скакунов. Но в конце концов, это его деньги. И он имеет право тратить их, как пожелает. К тому же он охотно раскрывает свой кошелек, когда Эмма обращается к нему по поводу благотворительности. О, Джеймс, конечно, ворчит, но не всерьез. Не было случая, чтобы она вышла из кабинета лорда Денема с пустыми руками.

И потом, нельзя отрицать, что Джеймс более чем щедр к своим родственникам. Свою мать он устроил со всеми мыслимыми удобствами в принадлежащем ему особняке в самом фешенебельном районе Лондона. А по отношению к Стюарту, бедному сироте, который приходился ему кузеном, граф проявил поистине редкое великодушие, оплатив обучение в семинарии, как того пожелал сам Стюарт, да и держался с ним скорее как с братом, чем кузеном.

Учитывая такую щедрость, Эмма не могла одобрить намерений Стюарта. Джеймс, не говоря уже о его матери, будет ужасно обижен. А что скажут Пенелопа и ее родители? Эмма стольким обязана своим дяде и тете. Лучше — намного лучше — сделать все, как полагается, в открытую, так чтобы ни у кого не возникло подозрений, будто за их спиной творятся темные делишки.

Стюарт убедится, что она права, когда увидит, с каким воодушевлением его кузен встретил новость, — а в том, что так оно и будет, Эмма не сомневалась. Если представить их планы в правильном свете, Джеймс все поймет, а Стюарт одумается и не наделает глупостей.

Тем не менее, услышав, каким тоном граф разговаривает с кем-то, оставшимся в коридоре за дверью библиотеки, Эмма усомнилась, что выбрала подходящий момент, чтобы обратиться к нему по столь щекотливому делу.

— Все это очень интересно, мисс Ван Корт, — сказал Джеймс, даже не пытаясь скрыть нетерпение, прозвучавшее в его глубоком голосе, — но мне нужно заняться неотложными делами, так что, если вы не возражаете…

— Но, — донесся до Эммы голос ее кузины, Пенелопы, — мне просто необходимо поговорить с вами, милорд. Если позволите, я…

— В другой раз, мисс Ван Корт, — твердо сказал граф и, шагнув в комнату, закрыл за собой дверь с выражением явного облегчения на красивом лице.

Впрочем, облегчение быстро сменилось недоумением, когда он заметил Эмму, застывшую посреди библиотеки со сцепленными в молитвенном жесте руками.

— О, лорд Денем, — произнесла она, внезапно разволновавшись, — прошу прощения. Я хотела перемолвиться с вами парой слов, но теперь вижу, что выбрала не самый удачный момент…

И это еще мягко сказано! Эмма не сомневалась, что бедная Пенелопа, столь бесцеремонно отвергнутая, забилась в ближайшую кладовку, где они часто прятались в детстве и где можно выплакаться от души, не опасаясь, что твое уединение нарушат. А ведь сегодня вечером они приглашены на бал к лорду и леди Читтенхаус! Едва ли Пенелопа придет в себя к тому времени.

Лорд Денем, однако, не выразил неудовольствия от неожиданного появления Эммы в его личном убежище. Слегка пожав широкими плечами, словно отбросив нечто не слишком приятное, он шагнул в комнату и улыбнулся.

— Я всегда рад видеть тебя, Эмма. Чему я обязан этому удовольствию на сей раз? Попечительскому совету по улучшению условий пребывания женщин в Ньюгейте? Или эго снова Лига миссионеров?

— О! — сказала Эмма, когда Джеймс уселся за массивный письменный стол красного дерева и потянулся за пером и бумагой, чтобы черкнуть записку своему секретарю с распоряжением выписать чек. — Вообще-то ни то и ни другое.

Джеймс поднял на нее удивленный взгляд.

— Вот как? Только не говори, что ты вступила в еще одно благотворительное общество. Не позволяй людям злоупотреблять твоей добротой. Поверь, они не успокоятся, пока не заездят окончательно такое мягкосердечное создание, как ты.

— Я хотела видеть вас, милорд, не в связи с благотворительностью, — произнесла Эмма сдавленным голосом и кашлянула, чтобы прочистить горло. Все оказалось не так просто, как ей представлялось. В своих планах она совсем забыла о глазах Джеймса. Светло-карие, они постоянно меняли цвет — от ярко-золотистого до темно-зеленого — в зависимости от освещения. Но каким бы ни был цвет, взгляд оставался пронзительным, а временами, казалось, прожигал насквозь. Внезапно Эмма утратила весь пыл, с которым явилась, и застыла перед массивным столом, безвольно уронив руки.

Джеймс, с любопытством наблюдавший за ней, отложил перо и откинулся в кресле.

— Ну хорошо, Эмма. Выкладывай. Что ты натворила?

— Я? — пискнула Эмма Господи, ну почему она ведет себя, словно провинившийся ребенок? В конце концов, он ей не опекун. Они даже не родственники, пока, во всяком случае. То, что Регина Ван Корт, вырастившая Эмму, и мать Джеймса, вдовствующая графиня Денем, — лучшие подруги, еще не делает их одной семьей. Впрочем, обе дамы не теряли надежды в один прекрасный день породниться, поженив своих отпрысков.

Что ж, этот день не за горами. Правда, к алтарю направится совсем не та пара, которая виделась им в мечтах.

— Ничего, — поспешила объяснить Эмма — Право, ничего. Это касается Стюарта.

— Стюарта? — Джеймс удивленно вскинул темные брови. Он доказал свою привязанность к кузену множеством способов: от платы за образование до щедрых пожертвований на благотворительные причуды самого Стюарта. Однако это не значило, что он всецело одобрял своего юного родственника, во всяком случае, не более чем Стюарт одобрял самого графа. Собственно, все обстояло как раз наоборот. Джеймс не разделял жизненной философии своего кузена, а разглагольствования Стюарта о благе человечества доводили его до белого каления. Помогать бедным, конечно, похвально. Но не лучше ли сделать так, чтобы бедняки могли помочь себе сами?

Стюарт утверждал, что достаточно разъяснить бедным промысел Божий, и они последуют по указанному пути. Джеймс же полагал — и не отказывал себе в удовольствии заявить об этом, — что правила личной гигиены и финансовые вложения в промышленность дадут куда больший эффект, чем все проповеди, вместе взятые. Духовной пищей сыт не будешь.