— Вы слишком мягкосердечны.

В ответ на это она улыбнулась. Застенчиво.

— Возможно.

Когда одеяла были расстелены, Джек устроил так, что они оказались сидящими несколько в стороне от остальных. Это оказалось не очень сложно, то есть не так уж очевидно. Амелия села рядом со своим отцом, который, казалось, собирался прочитать ей некую нотацию, а Томас удалился, вероятно, в поисках дерева, которое нуждалось в поливе.

— По этой дороге вы путешествовали, когда отправились в школу в Дублин? — спросила Грейс, протягивая руку за ломтиком хлеба с сыром.

— Да.

Джек попытался не допустить напряжения в голосе, но, должно быть, это ему не удалось, потому что, когда он посмотрел на Грейс, та рассматривала его тревожным взглядом.

— Почему вы не хотите возвращаться домой? — спросила Грейс.

Джек еле удержался от того, чтобы посетовать на ее чересчур богатое воображение, или, так как действительно настала пора возвращать былую форму, сказать что–то умное и замысловатое про солнечный свет, щебетание птиц и человеческую доброту.

Заявления вроде этих помогали ему выбраться из намного более щекотливых ситуаций, нежели нынешняя.

Но сейчас у него не было на это ни сил, ни желания.

И, в любом случае, Грейс многое знала. Она знала его. Большую часть времени он мог быть привычно легкомысленным и забавным, и он надеялся, что Грейс это в нем нравилось. Но не тогда, когда он пытался скрыть правду.

Или скрыться от правды.

— Это все довольно сложно, — ответил Джек, потому что, как минимум, это не было ложью.

Грейс кивнула и вернулась к своему ланчу. Джек подождал: будут ли еще вопросы. Но их не последовало. Поэтому он вернулся к своему яблоку.

Он огляделся. Взгляд Грейс, отрезавшей ломтик жареного цыпленка, был устремлен на ее тарелку. Джек открыл рот, чтобы заговорить, но потом решил не делать этого и поднес яблоко ко рту.

Но так и не откусил его.

— Прошло уже более пяти лет, — выпалил он.

Грейс подняла на него взгляд.

— С тех пор, как вы последний раз были дома?

Он кивнул.

— Прошло много времени.

— Много.

— Слишком много?

Его пальцы крепче сдавили яблоко.

— Нет.

Грейс взяла что–то со своей тарелки, а потом опять посмотрела на него.

— Вы не хотите, чтобы я порезала для вас яблоко?

Джек передал ей яблоко, главным образом потому, что он забыл, что продолжает держать его в руках.

— Знаете, у меня был кузен. — Дьявол, как это у него вырвалось?! Он не собирался ничего рассказывать об Артуре. Он провел последние пять лет, пытаясь не думать о нем, пытаясь удостовериться, что лицо Артура не то последнее, что он видит, перед тем как уснуть ночью.

— Я полагала, судя по вашим словам, что у вас было трое кузенов, — сказала Грейс. Она не смотрела на него, полностью сосредоточившись на яблоке и ноже в своих руках.

— Теперь их только двое.

Грейс взглянула на него с сочувствием.

— Я сожалею.

— Артур погиб во Франции.

Это прозвучало резко. Внезапно Джек осознал, что прошло очень много времени с тех пор, как он произносил имя Артура вслух. Наверное, лет пять.

— Он был во Франции вместе с вами? — мягко спросила Грейс.

Джек кивнул.

Она посмотрела на кусочки яблока, аккуратно разложенные на тарелке. Казалось, что она не знает, что с ними делать дальше.

— И вы не собираетесь сказать, что в этом не было моей вины? — спросил Джек, ему был противен звук своего голоса. Он был глухим и полным боли, и в то же время язвительным и безнадежным. Джек не мог поверить в то, что он только что произнес.

— Меня там не было, — ответила девушка.

Джек впился в нее взглядом.

— Я не могу себе представить, как это могло бы оказаться вашей виной, но меня там не было. — Грейс протянула руку и положила ее поверх руки Джека. — Мне очень жаль. Вы были близки?

Джек кивнул, отворачиваясь от нее и делая вид, что смотрит на деревья.

— Не слишком сильно, пока мы были маленькими. Но потом, когда мы уехали в школу… — Он надавил на переносицу, размышляя, как объяснить ей то, что сделал для него Артур. — Мы нашли друг в друге много общего.

Пальцы девушки крепче сжали его руку, а затем отпустили ее.

— Тяжело потерять того, кого ты любишь.

Джек повернулся к ней, прежде убедившись, что его глаза останутся сухими.

— Когда вы потеряли своих родителей…

— Это было ужасно, — ответила она. Уголки ее губ дрогнули, но это была не улыбка. Движение было мимолетным — стремительное проявление эмоций, появляющихся и исчезающих почти незамеченными. — Не то, чтобы я думала, что мне лучше умереть, — тихо сказала Грейс. — Но я не знала, как мне жить дальше.

— Я хотел бы… — Но он не знал, чего он хочет. Хотел бы он быть рядом с нею в это время? Но что в этом было бы хорошего? Пять лет назад он сам был сломлен.

— Меня спасла вдовствующая герцогиня, — сказала Грейс. Она криво усмехнулась. — Разве это не забавно?

Его брови приподнялись.

— О, бросьте. Вдова ничего не делает по доброте душевной.

— Я не говорила, почему она это сделала. Я просто сказала, что она сделала это. Я была бы вынуждена выйти замуж за своего кузена, если бы вдовствующая герцогиня не забрала меня к себе.

Джек взял руку девушки и поднес к своим губам.

— Я рад, что вы не вышли за него.

— Я тоже рада, — решительно ответила Грейс. — Он — отвратительный.

Джек тихонько рассмеялся.

— В данном случае мне хотелось бы верить, что вы были освобождены от него для того, чтобы дождаться меня.

Она ответила ему лукавым взглядом и отняла свою руку.

— Вы не встречали моего кузена.

Наконец Джек взял дольку яблока и откусил кусочек.

У нас с вами чересчур много отвратительных родственников.

Ее губы искривились от какой–то мысли, а затем она повернулась, чтобы взглянуть назад на карету.

— Я должна пойти к ней, — сказала Грейс.

— Нет, не должны, — решительно ответил Джек.

Грейс вздохнула. Она не хотела испытывать жалость по отношению к вдовствующей герцогине, только не после тех слов, что вдова сказала ей накануне вечером. Но ее беседа с Джеком вернула воспоминания… и напомнила Грейс, сколь многим она обязана вдовствующей герцогине.

Девушка вновь повернулась к Джеку.

— Она совсем одна.

— Она заслуживает одиночества, — сказал он, совершенно убежденный и очень удивленный, словно не мог поверить, что тут есть что обсуждать.

— Никто не заслуживает одиночества.

— Вы действительно в это верите?

Она не верила, но…

— Я хочу в это верить.

Джек с сомнением посмотрел на нее.

Грейс начала подниматься. Она огляделась, и, удостоверившись, что их никто не может услышать, произнесла:

— В любом случае, вы не должны были целовать мою руку там, где люди могут это увидеть.

Потом она встала и быстро отошла от него, прежде чем у Джека появился шанс ответить ей.

— Вы уже закончили свой ланч? — спросила Амелия у Грейс, когда девушка проходила мимо нее.

Грейс кивнула.

— Да. Я иду к карете, чтобы посмотреть не нуждается ли в чем–нибудь вдовствующая герцогиня.

При этих словах Амелия взглянула на Грейс так, словно та потеряла рассудок.

Грейс слегка пожала плечами.

— Любой человек заслуживает второго шанса. — Она подумала над этим, а затем, больше для себя, добавила:

— Я действительно верю в это.

И Грейс прошествовала к карете. Та была слишком высока, чтобы забраться в нее самостоятельно, а грумов нигде не было видно, поэтому Грейс просто позвала:

— Ваша светлость! Ваша светлость!

Никакого ответа не последовало, и потому она позвала немного громче:

— Мадам!

В открытом дверном проеме показалось гневное лицо вдовы:

— Что тебе нужно?

Грейс напомнила себе о смирении. Ведь не напрасно же каждое воскресенье она посещала церковь.

— Я хотела спросить, не нужно ли вам чего–нибудь, ваша светлость?

— Почему?

О боже, вдова была так подозрительна!

— Потому что я — воспитанный человек, — сказала Грейс несколько нетерпеливо. И затем она скрестила руки, в ожидании того, что на это ответит вдовствующая герцогиня.

Вдова пристально разглядывала Грейс в течение нескольких мгновений, а затем произнесла:

— Мой опыт говорит, что воспитанные люди не нуждаются в том, чтобы рекламировать себя в качестве таковых.

Грейс хотелось спросить какого рода опыт общения с воспитанными людьми имеет ввиду вдова, так как исходя из личного опыта, Грейс могла сказать, что все воспитанные люди, попав в общество вдовы, спасались от нее бегством.

Но такое замечание показалось Грейс слишком язвительным.

Она вздохнула. Ей не следовало этого делать. В любом случае, ей не следовало предлагать свою помощь вдовствующей герцогине. Теперь она была независимой женщиной, и у нее не было необходимости волноваться о своей защищённости.

Но она была, по ее собственному утверждению, воспитанным человеком. И Грейс была настроена оставаться воспитанным человеком, не обращая внимания на свои улучшившиеся обстоятельства. Она прислуживала вдовствующей герцогине в течение пяти последних лет, потому что к этому ее вынудили обстоятельства, а вовсе не потому, что ей хотелось этого. И теперь…

Что ж, ей по–прежнему не хотелось этого делать. Но она сделает это. Какими бы мотивами не руководствовалась вдова пять лет назад, тем не менее, она спасла Грейс от несчастного замужества. И в благодарность за это, Грейс могла потратить час своего времени, проявляя к вдове внимание. Но самым важным было то, что у нее была возможность выбора: уделять вдове внимание или нет.

Было поразительно, насколько велика была разница.

— Мадам? — произнесла Грейс. И больше ничего. Просто «мадам». Она сказала достаточно. Теперь была очередь вдовы.