— Вы можете обмахивать меня, — сказала она.

Грейс сделала паузу. Всего лишь на мгновение, вероятно, даже не на полную секунду, но это было ее единственным средством возмущения. Она не могла сказать нет, она даже не могла позволить себе выразить свое отвращение взглядом. Но она могла сделать паузу. Она могла считать, что ее тело в течение этих нескольких мгновений сопротивляется вдове.

А затем она, конечно, вышла вперед.

— Я нахожу воздух весьма приятным, — сказала она, как только приняла свое обычное положение возле вдовы.

— Это только потому, что Вы обмахиваете меня веером.

Грейс смотрела вниз на стянутое лицо своей хозяйки. Некоторые из линий должны были состариться, но не те, что возле ее рта, те, что вытянули ее губы в бесконечно недовольную гримасу. Что случилось с этой женщиной, что сделало ее такой ожесточенной? Были ли это смерти ее детей? Сожаление об ушедшей юности? Или она просто родилась с раздраженным выражением лица?

— Что Вы думаете о моем новом внуке? — резко спросила вдова.

Грейс замерла, затем быстро вернула себе самообладание и продолжила размахивать веером.

— Я не думала о нем достаточно для того, чтобы составить свое мнение, — ответила она, тщательно подбирая слова.

Говоря, вдова продолжала смотреть прямо перед собой:

— Ерунда. Первое впечатление – самое верное. Вы это очень хорошо знаете. Иначе Вы были бы уже замужем за тем Вашим отталкивающим маленьким кузеном, не так ли?

Грейс подумала о Майлсе, обосновавшемся в ее старом доме. Она должна была признать, что время от времени вдова говорила правильные вещи.

— Конечно, у Вас есть что сказать, мисс Эверсли.

Веер поднялся и опустился три раза, прежде чем Грейс решилась произнести:

— Кажется, у него имеется непотопляемое чувство юмора.

— Непотопляемое. – Повторила вдова с любопытством, словно пробовала это слово на языке. — Подходящее прилагательное. Я не думала об этом, но оно ему соответствует.

Это был один из тех редчайших комплиментов, которые вдова когда–либо высказывала.

— Он является практически копией своего отца, — продолжала вдова.

Грейс перенесла веер из одной руки в другую, пробормотав:

— Является копией?

— Действительно. Хотя, если бы его отец был немного более… непотопляемым, мы не оказались бы в таком положении, не так ли?

Грейс задохнулась.

— Я так сожалею, мэм. Я должна была выбирать слова более тщательно.

Герцогиня не потрудилась принять извинение.

— Его веселость очень походит на его отца. Мой Джон никогда не проходил мимо ни одного значительного повода. У него было самое язвительное остроумие.

— Я не сказала бы, что мистер Одли кого–либо уязвляет, — сказала Грейс. Его юмор был слишком хитрым.

— Его зовут не мистер Одли, и, конечно, он язвителен, — сказала вдова резко. – Он вскружил Вам голову, поэтому Вы не видите этого.

— Не вскружил, — запротестовала Грейс.

— Конечно, да. Любая девушка не устояла бы. Он очень красив. Вот только глаза подвели.

— Кто я такая, — сказала Грейс, сопротивляясь желанию сказать, что нет ничего неправильного в зеленых глазах, — чтобы возражать. Это был самый утомительный день. И ночь, — добавила она, немного подумав.

Вдова пожала плечами.

— Остроумие моего сына было легендарно, — сказала она, направляя беседу туда, куда желала. — Вы и не подумали бы, что оно обидно, просто потому, что он был слишком умен. Это был блестящий человек, который мог оскорбить так, что оскорбленный даже не понимал этого.

Грейс подумала, что это довольно грустно.

— Тогда какова цель?

— Цель? — Вдова быстро мигнула несколько раз. — Чего?

— Оскорбления кого–либо. — Грейс снова переместила веер, затем потрясла освободившейся рукой, ее пальцы были сжаты зажимом ручки веера. — Или точнее сказать, — поправилась она, так как была совершенно уверена, что вдова могла найти много серьезных оснований оскорбить любого, — оскорбления кого–либо с намерением, чтобы этого не заметили?

Вдова все еще не смотрела на нее, но Грейс видела, что она закатила глаза.

— Это — источник гордости, мисс Эверсли. Я и не ожидала, что Вы поймете.

— Нет, — мягко сказала Грейс. — Я не догадалась бы.

— Вы не знаете, что это значит, — выделиться в чем–то. — Вдова сморщила губы и слегка покрутила шеей из стороны в сторону. — Вы не можете знать.

Герцогиня также могла оскорбить любого, за исключением того, что она, казалось, совершенно не осознавала того, что делала это постоянно.

В этом была некая ирония. Должна была быть.

— Мы живем в интересные времена, мисс Эверсли, — прокомментировала вдова.

Грейс тихо кивнула, повернув свою голову в сторону так, чтобы вдова, даже если ей вздумается обернуться, не увидела слезы в ее глазах. Ее родители испытывали недостаток в средствах, чтобы путешествовать, но их сердца всегда странствовали, и дом семьи Эверсли был переполнен картами и книгами о далеких землях. Это было как вчера, Грейс вспомнила, как они все сидели перед камином, поглощенные чтением, и ее отец что–то нашел в своей книге и воскликнул: «Разве это не изумительно? В Китае, если Вы желаете оскорбить кого–то, Вы говорите «Да случится Вам жить в интересные времена».

Грейс не понимала, чем вызваны слезы в ее глазах, горем или радостью.

— Достаточно, мисс Эверсли, — внезапно сказала вдова. – Мне уже не жарко.

Грейс закрыла веер, затем решила положить его на стол у окна, таким образом, у нее будет причина пересечь комнату. В воздухе разлился легкий сумрак, поэтому дорога внизу все еще хорошо просматривалась. Она не была уверена в причине, по которой ей так не терпелось вновь увидеть этих двух мужчин, возможно, как доказательство, что за это время они не убили друг друга. Несмотря на защиту чувства чести Томаса, ей не понравилось выражение, которое она увидела в его глазах. Она, конечно, никогда не слышала, чтобы он на кого–то нападал. Но он выглядел настолько диким, когда бросился на мистера Одли. Если бы мистер Одли сам не был таким умелым борцом, она была совершенно уверена, что Томас нанес бы ему серьезные увечья.

— Вы думаете, пойдет дождь, мисс Эверсли?

Грейс повернулась.

— Нет.

— Поднимается ветер.

— Да. — Грейс ждала, когда вдова обратит свое внимание на какой–нибудь пустяк на столе рядом с нею, а затем вернулась к окну. И конечно же через мгновение услышала:

— Я надеюсь, что идет дождь.

Она задержалась еще чуть–чуть. Затем повернулась.

— Прошу прощения?

— Я надеюсь, что идет дождь. — Снова сказала герцогиня, настолько равнодушно, словно это обычное дело желать, чтобы шел дождь, в то время как два джентльмена ехали верхом.

— Они промокнут, — сказала Грейс.

— Они будут вынуждены оценить друг друга. Что должны будут сделать рано или поздно. Кроме того, мой Джон, когда выезжал верхом, никогда не брал в голову, идет ли дождь. Фактически, он скорее наслаждался им.

— Это не означает, что мистер…

— Кэвендиш, — вставила вдова.

Грейс сглотнула. Это помогло ей сохранить терпение.

— Независимо от того, как он хочет, чтобы его называли, я думаю, что мы не можем предположить, что он любит ездить под дождем только потому, что так любил делать его отец. Большинство людей этого не делают.

Казалось, что вдова не желает понимать этого. Но она все же сделала допущение:

— Правда, я ничего не знаю о его матери. Она может быть ответственной за любое число несоответствий.

— Не хотите ли чая, мэм? — спросила Грейс. — Я могу позвонить и заказать.

— Что мы знаем о ней, в конце концов? Почти наверняка ирландка, что может означать множество вещей, и все они ужасны.

— Ветер усиливается, — сказала Грейс. — Я боюсь, Вы можете простыть.

— Он же не назвал нам ее имя?

— Я так не думаю, — вздохнула Грейс, потому что прямые вопросы мешали притворяться, что она не является частью этой беседы.

— Господи. — Задрожала вдова, и ее глаза приняли выражение чрезвычайного ужаса. — Она могла быть католичкой.

— Я встречала нескольких католиков, — сказал Грейс, теперь, когда стало ясно, что ее попытки увести разговор в сторону потерпели неудачу. — И что странно, — пробормотала она, — ни у одного из них не было рогов.

— Что Вы сказали?

— Только то, что я очень немного знаю о католической вере, — быстро нашлась Грейс. Глядя на ее хозяйку, становилось ясно, почему она часто направляла свои комментарии к окну или стене.

Вдова издала звук, который Грейс не взялась бы описать. Это походило на вздох, но, скорее всего, это было фырканье, потому что следующими словами герцогини были:

— Мы должны позаботиться об этом. — Она наклонилась вперед, сжав пальцами переносицу и выглядя чрезвычайно расстроенной. — Я полагаю, что должна связаться с архиепископом.

— Это сложно? — спросила Грейс.

Голова вдовы затряслась от отвращения.

— Этот маленький, вечно покрытый испариной человечек будет командовать мной годами.

Грейс наклонилась вперед. Что это за движение там вдалеке?

— Бог знает, какого рода требования он выдвинет, — бормотала вдова. — Я предполагаю, что должна буду позволить ему спать в Государственной Спальне, тогда он сможет сказать, что спал на простынях Королевы Елизаветы.

Грейс видела, как двое мужчин, ехавших верхом, появились в поле зрения.

— Они вернулись, — сказала она, и не в первый раз за этот вечер задалась вопросом, какая же роль в этой драме предназначена ей. Она не была членом семьи, в этом вдова была права. И, несмотря на свое относительно высокое положение в доме, она не была посвящена в дела, имеющие отношение к семье или титулу. Она этого и не ждала, и совершенно не хотела. Вдова относилась к ней хуже, когда возникали дела, касающиеся династии, и Томас находился в своем худшем настроении, когда вынужден был иметь дело с вдовой.