Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

* * *

Сплетни из Лондона обрывками доходят до нас и распространяются по всему королевству. Хотя Елизавета якобы готова выйти замуж ради страны, хотя она убедила императора Священной Римской империи, что возьмет в супруги его брата, совет не пришел к единому мнению, и за их неуверенностью королева скрывает свою решимость жить и умереть незамужней женщиной. Ее кузен Томас Говард, граф Норфолк, считает, что брак с таким великим принцем ничуть не угрожает королевству, а, напротив, принесет выгоду, и вера жениха не станет преградой. Предложения и обещания эрцгерцога уверяют нас в том, что мы сможем жить при королевском супруге-католике, который ходит на мессу отдельно от всех. Остальные члены совета возражают: Фрэнсис Ноллис, непоколебимый протестант, Роберт Дадли, непоколебимый дадлеист. Протестантские лорды – сэр Уильям Герберт, граф Пемброк и сэр Уильям Парр, маркиз Нортгемптон – объединяются, чтобы отговорить королеву от брака с католиком: страна, по их мнению, такого не потерпит, народ не будет пить за здоровье лежащего в колыбели малыша, если тот наполовину католик. Роберт Дадли добавляет, что иностранный ухажер еще и непривлекателен. Кто-то подхватывает, называя его уродливым и заявляя, что у всех Габсбургов ужасно слабый подбородок – неужели Елизавета хочет выйти за человека, похожего на белку?

Прямо перед Рождеством Елизавета все-таки сообщает императору Священной Римской империи, что не возьмет его брата эрцгерцога Карла в мужья. Естественно, она наносит серьезное оскорбление всей семье Габсбургов и выставляет Англию упрямой и бесконечно еретической страной перед католической частью христианского мира. Лучше бы она вообще не притворялась, что собирается замуж. Теперь нас считают предателями. Французы, преследующие каждого протестанта в пределах своего государства, особенно озлоблены, и Елизавета снова осталась без наследника, не считая свергнутой королевы Марии в одной тюрьме и моей бедной сестры в другой. Мы вернулись к исходной позиции – игре с наследованием королевства, которая позволяет Елизавете свободно любить Роберта Дадли.

Сэр Оуэн Хоптон, новый надзиратель Катерины, пишет Уильяму Сесилу, умоляя прислать в Саффолк врача из Лондона. Моя сестра, слабевшая от голода с каждым днем, теперь серьезно больна. «К леди отправили доктора Симондса, – дипломатично сообщает Сесил, не упоминая, кто именно принял дорогостоящее решение отправить к ней лучшего врача в Лондоне. – Это уже не первый его визит, и прогноз не оптимистичен. Будем молиться за ее душу».

– Я должна поехать к ней. Напишите Сесилу и попросите для меня разрешения быть рядом с сестрой, – прошу я бабушку. – Он не откажет. Нельзя же ей умирать одной. Мне надо ехать.

Кэтрин бледнеет от тревоги.

– Знаю, знаю. Я пошлю письмо, да и ты тоже напиши ему – отправим вместе.

– Можно мне поехать прямо сейчас, не дожидаясь разрешения?

Она ломает руки в отчаянии.

– Нам не позволено. Если королева узнает, что ты уехала без позволения, тебя заберут отсюда и отправят неизвестно куда.

– Она умирает! – восклицаю я. – Мне нельзя попрощаться с сестрой перед ее смертью? После нее у меня не останется родных.

Бабушка протягивает мне лист бумаги.

– Пиши, – коротко отвечает она. – И мы отправимся, как только нам позволят.

* * *

Разрешения мы не получаем. Из кабинета Уильяма Сесила пересылают кипу бумаг с приложенной сверху запиской ровным почерком. «Боюсь, даже если вы бы немедленно выехали, то уже опоздали бы. Леди Катерина мертва».

Я смотрю на бабушку, не в силах поверить, что мне сообщают о случившемся так коротко. Ни соболезнований, ни сожаления о трагичной потере молодой женщины, которой было всего двадцать семь лет. Моя сестра. Моя красивая, веселая, любящая сестра из королевского рода.

Бабушка развязывает ленту, связывающую бумаги, и говорит:

– Тут рассказывается о последних часах ее жизни. Господи, помилуй бедную девочку. Прочитать тебе?

Я забираюсь на оконную нишу в ее приемном зале.

– Да, пожалуйста, – уныло отвечаю я.

Удивительно, что я не плачу, но потом вдруг понимаю, что всю жизнь надо мной висит тень плахи. Я не ожидала, что кто-то из нас переживет правление Тюдоров. Бабушка разглаживает лист на коленях и откашливается.

– Пишут, что она готовилась к смерти, когда все обитатели дома умоляли ее бороться за жизнь. Она была не одна, Мария, – рядом с твоей сестрой находилась леди Хоптон и все повторяла, что с Божьей помощью Катерина будет жить. Но она сказала, что надо исполнить волю Господа, желавшего забрать ее.

Кэтрин поднимает взгляд, чтобы увидеть, как я переношу все это. Внешне я спокойна, чувствую лишь безысходность, пронзающую меня холодом.

– Рано утром, на рассвете, Катерина послала за сэром Оуэном Хоптоном и попросила передать ее слова. Она умоляла королеву простить ее за брак без разрешения и сказала: «Сжальтесь над моими детьми и не приписывайте им мою вину».

Бабушка опять смотрит на меня. Я киваю, чтобы она продолжала.

– Она попросила королеву проявить доброту к лорду Хартфорду, ее мужу, и освободить его, а также передать ему помолвочное кольцо с заостренным камнем и обручальное из пяти звеньев. «Моя смерть станет печальным известием для него».

– Помню, – перебиваю я. – Она мне его показывала и всегда носила с собой.

– Катерина вернула его супругу и также отправила траурное кольцо. – Голос бабушки прерывается. – Бедная девочка. Бедная милая девочка. Какая трагедия! Согласно письму, она молилась, чтобы он «был любящим родным отцом моим детям, как я была ему верной и преданной женой». Оказывается, Катерина заказала траурное кольцо со своим портретом несколько месяцев назад – видимо, знала, что умирает. Сделала гравировку для него.

Я ссутулилась, поджала колени к лицу, как обиженный ребенок, и закрыла глаза руками. Едва не заткнула и уши, лишь бы не слышать последних слов моей сестры, наполненных любовью. Такое чувство, что меня затягивает горечь потери.

– И что там написано? – спрашиваю я. – На кольце?

– «Пока жила – твоя».

– Это все? – Кажется, я достигла самого дна печали. Глубины сомкнулись над моей головой.

– Пишут, что по ней звонили колокола и жители деревни молились о ее выздоровлении.

– Она что-нибудь передала мне?

– «Прощай, милая сестра».

Эти слова Джейн говорила Катерине, а теперь Катерина сказала мне. Но мне некому их передать: со смертью Катерины у меня не осталось сестер. Я совсем одна.

– Потом она попросила Иисуса принять ее душу, закрыла глаза собственными руками и покинула нас.

– Не знаю, как это вынести, – тихо говорю я. Двигаюсь к краю ниши и слезаю на пол. – Я действительно не знаю, как это перенести.

Бабушка берет меня за руки, но не сжимает в объятиях. Она понимает, что мое горе так легко не утешить.

– Господь дал, Господь и взял; как угодно было Господу, так и сделалось, да будет имя Господне благословенно! – отвечает она.

* * *

Конечно, наша кузина королева устраивает Катерине великолепные похороны. Это она любит, особенно когда хоронит родных! Катерина упокоится в деревенской церкви Йокс-форда, далеко от дома, далеко от могилы матери и семейной часовни мужа, и тем не менее Елизавета приказывает двору соблюдать траур и даже надевает выражение скорби на свое лживое лицо. Семьдесят семь официальных посетителей от двора наряду с глашатаем и придворными слугами; в часовне герб Катерины вывешен на флагах, вымпелах и лентах. Все вокруг восхваляет тюдоровскую принцессу. Катерина, которую в течение жизни подвергали гонениям и игнорировали, после смерти получила признание и почет.

Мне Елизавета присутствовать не разрешает. Естественно. Она любит только тех наследников, которые умирают раньше ее. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сделал вывод: раз Катерина была тюдоровской принцессой, то и ее младшая сестра тоже – к тому же последняя из рода. Елизавете не нужна живая кузина, особенно когда она напоказ горюет по не вовремя скончавшейся. Бабушке позволяют проститься с Катериной, и она возвращается очень мрачной; говорит, что это главное несчастье ее жизни – хоронить детей.

Я остаюсь в своей комнате, и меня переполняет ярость от горя. Едва не задыхаюсь из-за потери сестры и из-за ненависти к королеве. Почти не ем, домочадцам приходится заставлять меня проглотить хоть кусочек раз в день. Наверное, ничего не изменится, если я тоже умру, ведь я не попрощалась с сестрой и не могу позаботиться о ее сыновьях. Мне нельзя быть с мужем и воспитывать его детей. Елизавета сделала меня такой же одинокой, как и она сама – единственный ребенок, сирота. Думаю, ее сердце такое же маленькое, как и у меня, а ее умственное развитие остановилось в том возрасте, когда умерла мать и никому не было известно, кто такая Елизавета. Пусть я мала, но не мелочна, в отличие от нее.

Я не собиралась вылезать из постели, пока миледи бабушка не постучала в дверь.

– У нас посетитель. Не хочешь выйти в мой приемный зал и посмотреть, кто приехал к тебе?

– Кто? – угрюмо спрашиваю я, не отрывая головы от подушки.

Она заглядывает ко мне с улыбкой, которую я не видела уже месяц.

– Сэр Оуэн Хоптон, попечитель Катерины. Он отвез ее сына Томаса Сеймура к его брату и бабушке в Ханворт и передал кольца и послания для Неда Сеймура. А теперь он решил навестить тебя.

Я отбрасываю одеяло и спрыгиваю с кровати. Горничная приносит мое миниатюрное платье, рукава и чепец.