– Попросите его подождать, я уже иду.

Бабушка уходит, а я спешу одеться и присоединяюсь к ней в приемном зале. Перед Кэтрин стоит рослый уставший мужчина с беретом в одной руке и бокалом вина в другой. На полу у двери – коробка и высокая накрытая клетка. Он откладывает вино и берет, кланяется, положив руку на сердце.

– Леди Мария, – приветствует меня сэр Оуэн. – Большая честь.

Я отшатываюсь, когда он опускается передо мной на колени, словно перед королевой.

– Прошу, встаньте.

– Извините меня за то, что принес дурные вести. – Сэр Оуэн не выпрямляется до конца, чтобы его лицо оставалось на уровне с моим. – Я полюбил и зауважал вашу сестру за то недолгое время, когда она почтила наш дом своим присутствием. Ее смерть сильно опечалила и меня, и мою жену. Мы были готовы на что угодно ради нее.

Чтобы ответить ему, мне надо забыть о собственной печали. Смерть принцессы не то же самое, что потеря члена семьи.

– Понимаю, – говорю я. – Знаю, вы старались изо всех сил, чтобы спасти Катерину.

– Мы делали все возможное. У нее не было аппетита, но мы заставляли ее есть и давали еду со своей кухни, хотя средств на ее пропитание не выделялось.

От мысли о злопамятной скупости Елизаветы меня бросает в дрожь, но я выдавливаю улыбку.

– Уверена, она нашла хорошее последнее пристанище в вашем доме. И если для меня самой настанут более счастливые времена, я не забуду, что вы были добры к моей сестре.

Сэр Оуэн качает головой.

– Я не добиваюсь вознаграждения, – говорит он. – И приехал не за благодарностью. Знакомство с такой великой леди было для меня честью.

С горькой иронией я думаю о том, как бы сама Катерина прокомментировала свое «восхождение к величию». Только она поделилась бы со мной мрачной шуткой. Я лишь киваю в ответ.

– Я привез кое-что из ее вещей. Ее супруг, граф Хартфорд, попросил передать вам некоторые книги, Библию и учебники. Граф пожелал, чтобы у вас хранился учебник по итальянской грамматике, посвященный самим автором вашей старшей сестре, леди Джейн Грей.

– Спасибо, – благодарю я.

– И еще я привез вам это, – чуть скромнее добавляет он. Взгляд бабушки падает на клетку в дальней части комнаты.

– Только не обезьяну! – восклицает она.

Впервые за несколько недель я готова рассмеяться, хоть и не в подходящий момент. Все вспоминают, какой трагичной была жизнь Катерины, а я также запомню ее легкомысленность и очарование. Ее скорбный душеприказчик путешествует по Англии с коробкой книг и питомцем в клетке – как типично для молодой женщины, в которой великая страсть сочеталась с забавными капризами.

– Что у вас там?

– Это и правда обезьяна, – отвечает сэр Оуэн, поглядывая на мою бабушку, которая тут же произносит:

– Ни в коем случае!

– Мы не можем держать его, а герцогиня Сомерсет отказалась забирать животное в Ханворт.

– И я не стану! – не поддается бабушка.

Он снимает чехол с клетки, и я вижу Мистера Ноззла, который сидит в углу, будто языческий божок, с вечно грустным лицом. Он дрожит от такого холодного приветствия. Клянусь, он узнал меня и с надеждой подходит к дверце, показывая черными кончиками пальцев, что надо повернуть ключ.

– Ну вот, он вас помнит, – приободряет меня сэр Оуэн. – После смерти хозяйки даже не желал выходить. Тосковал по ней, как настоящий христианин.

– Немыслимо, – доносится с высокого стула моей бабушки, но она не запрещает мне открыть клетку и выпустить повзрослевшего и, кажется, погрустневшего Мистера Ноззла. Он сразу прыгает мне на руки.

– Можно его оставить? – спрашиваю я у Кэтрин.

– Ох, девчонки! – сетует она, будто я снова вместе с маленькими Джейн и Катериной выпрашиваю неподходящих питомцев.

– Пожалуйста! – Я слышу голос Катерины в своем. – Пожалуйста, он не будет мешать, обещаю. – Мне вспоминается солнечный день в спальне Джейн, когда Катерина отказывалась уводить обезьянку и врала насчет вшей.

– Что ж, оставляй, – снисходительно позволяет бабушка. – Но чтобы не рвал вещи и не устраивал беспорядок в моих комнатах.

– Я буду следить за ним и держать в чистоте, – даю я обещание. Мистер Ноззл хватает меня за большой палец, будто мы заключаем соглашение. – Она его обожала.

– Да, у нее было любящее сердце, – отмечает сэр Оуэн. – Невероятно любящее сердце.

Кто-то отделал его жакетик черной лентой, так что Мистер Ноззл тоже в трауре по молодой хозяйке, которая так любила его. Он поднимает на меня свои печальные глаза, и я держу его на согнутой руке.

– А что насчет кошки и собаки?

Его печальное лицо становится еще мрачнее.

– Кошка уже постарела и живет у нас на конном дворе. Не очень, знаете ли, преданное животное. Я не стал ее ловить и привозить сюда.

– Правильно, – спешит согласиться бабушка. – Нам не нужна еще одна кошка.

– А вот собачка Джо… – Сэр Оуэн замолкает.

– Ее вы тоже не привезли?

– Увы, не мог, – отвечает он.

– Почему? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь.

– Она не отходила от постели леди Катерины все последние дни. Отказывалась есть. Это было невероятно. Ее светлость попросила положить мясо на пол ее спальни. Даже готовясь ко встрече с Богом, она не забыла свою маленькую собачку.

– Продолжайте, – прошу я.

– Она спала в изножье кровати, а когда ее светлость сама закрыла себе глаза, собака тихонько заскулила и положила голову на ноги своей хозяйки.

Бабушка покашливает, не в силах вынести эту слезливую сцену.

– Правда? – спрашиваю я.

– Правда. Нам пришлось унести тело, как вы понимаете, забальзамировать и поместить в свинцовый гроб. Чтобы вы знали, она была похоронена, как и положено принцессе.

Я знаю. Уж мне ли не знать?

– Собачка повсюду следовала за телом, как главная скорбящая, и, честно сказать, мы не осмеливались прогнать ее. Господь видит, мы не хотели проявлять неуважение к леди Катерине. Но она же всегда разрешала своей собаке бегать за ней, вот и мы не стали останавливать ее даже после смерти хозяйки.

В день похорон был красивый катафалк, очень достойный, задрапированный черно-золотыми тканями, как и подобает, впереди шел глашатай, а позади – семьдесят семь скорбящих придворных, а также мои домочадцы, многие местные и даже приехавшие издалека люди. Ну, и ее светлость, конечно, – все было организовано прекрасно. – Он кланяется моей бабушке. – Народ шел за катафалком к часовне, и маленькая собачка следовала за ними, хотя в тот момент ее никто не заметил среди флагов, глашатая и почестей от двора. Я бы не позволил, если заметил, но скажу вам правду, я горевал, словно хоронил собственную дочь, – не сочтите за грубость, о ее высоком положении я не забывал. Более красивой леди я никогда не служил и наверняка подобных ей больше не увижу.

– Да, да, – соглашается бабушка.

– Леди Катерину похоронили в часовне, и на ее могиле поставили большой камень, вокруг флажки и вымпелы. После молитв и благословений все пошли по домам. За ее душу не молились, – уточняет он, поглядывая на ярую протестантку Кэтрин. – Мы же знаем, что чистилища больше нет. Но мы все просили Господа о том, чтобы она попала в рай и не мучилась, а затем отправились домой.

А вот маленькая собачка не пошла. Странно, но она осталась одна в часовне. И никто, даже парень с конюшни, которому она так нравилась, не смог увести животное. Мы пытались выманить ее хлебом и даже мясом. Она отказывалась. Мы обвязали веревку вокруг ее шеи и потянули за собой, но собака вырвалась из ошейника и побежала обратно в часовню, чтобы лечь на надгробный камень. Мы ее отпустили. Собачка закрыла глаза, сунула нос под лапу, будто скорбела. А утром бедняжку нашли холодной и недвижимой – не захотелось ей жить без хозяйки.

Я перевожу взгляд на бабушку и вижу то же искривленное выражение лица, что сейчас можно заметить и на моем лице. Я кусаю губы изнутри, лишь бы не расплакаться из-за смерти маленькой мопсихи, не расплакаться из-за смерти сестры и краха моей семьи, который настиг нас без какой-либо причины.

Спустя пару мгновений сэр Оуэн нарушает тишину.

– Зато скоро приедет повозка с коноплянками, – вдруг радостно добавляет он.

– Коноплянки Джейни Сеймур? Не может быть!

– Это их детки или уже дети их детей, – объясняет он. – Леди Катерина позволяла им вить гнезда и продолжать род, некоторых мы раздали, а других по ее просьбе оставили себе. Так что я привез вам чудесную клетку певчих коноплянок.

Минериз, Лондон.

Весна 1568 года

Бесс Сен Лу, друг и некогда даже союзник нашей семьи, в прошлом году добилась такого успеха, что при мысли о ней на лице у меня появляется улыбка. Тетя Бесс похоронила третьего мужа и в четвертый раз пошла к алтарю богатой наследницей, однако на этот раз превзошла себя – она заполучила Джорджа Толбота, графа Шрусбери, и стала самой богатой женщиной Англии после королевы. Теперь ей принадлежат почти все центральные графства Англии.

Лишь более грустная маленькая женщина, чем я, не усмехнется над тем, как грандиозно продвинулась тетя Бесс. Когда-то она была прихлебательницей у нас в Брадгейте, а теперь – графиня. Тетя Бесс, рожденная в нищете, рано овдовевшая, ценившая благосклонность моей матери, превратилась в великую женщину благодаря ее выдающейся деловой хватке и замужеству. Конечно, ее удача может пригодиться и мне. Землевладелица, управляющая тысячами домов, многими акрами ферм и деревень, легко приютит меня где-нибудь. Королева ей доверяет, тетя Бесс поручится за то, что я не сбегу, не стану вступать в заговор с испанцами или чего там еще якобы боится королева, держащая меня в заключении. Если тетушка замолвит за меня хоть одно словечко (хотя, помнится, Катерине она ничем не помогла), то, возможно, я буду свободным жильцом поместья Уингфилд-мэнор, замка Татбери или Чатсуорт-хауса – собственных домов у нее с полдюжины. Выступи она арендодателем, мне не понадобился бы попечитель, я смогла бы освободить бабушку от ее обязанностей и раздражительной немилости Елизаветы, я уехала бы подальше от Лондона, где можно быть свободной и всеми забытой.