Бабушка отправляет послания: Уильяму Сесилу в его новый любимый дом, Берли-хаус, Роберту Дадли, кружащему Елизавету в танце в Виндзоре, и самой отдыхающей королеве, после чего мы с надеждой ждем ответа.

* * *

Уильям Сесил откликается быстро. Видимо, двое тайных любовников – Дадли и Елизавета – доверили написание ответа ему. Они не хотят, чтобы кто-то тревожил их счастье, их свободу среди убранных золотистых полей Англии. Погода прекрасная, охота идет хорошо, и они не желают заниматься государственными делами. Елизавета отмечает еще один год удержания Дадли в рабстве. Знаю, Роберт Дадли выступит за освобождение Катерины, но лишь когда поймет, что его слова не приведут к беде. Он не позволит нарушить благополучие королевы, пока та счастлива рядом с ним.

Уильям Сесил своей рукой пишет, что Катерина пока не может приехать к нам. Он подчеркивает слово «пока». На этот сезон ее разместят у хорошего верного человека сэра Оуэна Хоптона в Кокфилд-холле в Саффолке.

– Боже, это еще кто такой? – возмущается бабушка. – Где они находят этих ничтожных людишек?

– «В Кокфилд-холле в Саффолке», – читаю я, заглядывая в письмо через ее плечо. – Посмотрите сюда…

Показываю на короткий отрывок: «Ее Величество настаивает, чтобы леди Катерину и ее сына держали в полной изоляции. Никаких писем, подарков, посетителей и агентов от иностранных государств».

– И что же ей там делать? – спрашивает бабушка. – Разве они не знает, что Катерина уже в такой печали, что едва разговаривает? Она почти заморила себя голодом, редко встает с постели и все время плачет – неужели они не знают?

Я сглатываю приступ скорби при мысли о сестре, которая снова одинока и далеко от меня.

– Вы им сказали?

– Конечно, сказала. К тому же Сесил и сам все знает.

– Чего от нас хочет королева? Хочет, чтобы мы скончались в заточении и одиночестве в каком-нибудь отдаленном месте, где наша смерть от горя не вызовет недовольства?

Бабушка не отвечает. Смотрит на меня безучастно, будто ей нечего сказать. В пылу я высказала всю правду, и Кэтрин не в силах ее отрицать.

* * *

Двор возвращается в Хэмптон-Корт, однако мою бабушку не вызывают.

– Я не хочу, чтобы из-за меня на вас пала немилость королевы. Вам надо думать о своих детях, о Перегрине и Сьюзан, вы должны защищать их. Нельзя, чтобы и ваш дом затронуло неодобрение, преследующее всех кузин Елизаветы.

Склонив голову набок, Кэтрин усмехается.

– Знаешь, в моей жизни бывали моменты и похуже, – говорит она. – Я служила королеве, от которой Елизавета переняла всю свою ученость, предмет ее великой гордости. Служила королеве, которая показывала Елизавете, как нужно править. Служила королеве, которая составила молитвенник и научила Елизавету – а также твою сестру Джейн – богословию. Служила, когда ее обвинили в ереси и предательстве. Я никогда не забуду Екатерину Парр, и Елизавета меня не напугает.

– А я боюсь ее. – Признавшись, чувствую странное облегчение от духа противоречия, что пронизывал всю мою жизнь с того самого момента, как меня впервые использовали ради союзников семьи, отдали для брака с Артуром Греем, слишком маленькую для того, чтобы дать согласие. – Не стану притворяться храброй. Я боюсь ее. Думаю, она уничтожит меня. Или уже уничтожила. Елизавета всегда желала смерти мне и Катерине.

Моя внушающая уважение бабушка отвечает широкой улыбкой.

– Выживай, – напоминает она. – Выживай и надейся на лучшее.

* * *

Настали не лучшие времена для наших единоверцев во Франции. Под давлением своей семьи Гизов король подвергает гонениям людей нашей религии, а они организуют религиозное восстание. Конечно, Англия как главная протестантская держава должна отправить гугенотам оружие и деньги вместе с армией для свержения правителей-католиков. Однако Елизавета, как всегда, любое дело завершает только наполовину. Она знает, что обязана предотвратить убийство единоверцев французскими католиками, но протестанты Шотландии свергли ее кузину, французскую королеву Гиз, и Елизавета не потерпит угроз своей власти. Знает, что должна быть врагом Папы, который, как говорят, подвергнет ее анафеме, то есть объявит человеком презренным, которого можно законно убить. При этом Джон Нокс, протестантский лидер в Шотландии, называет ее и Марию «чудовищным женским режимом», неспособным править, и призывает всех здравомыслящих мужчин восстать против них. Подобное неуважение так задевает королеву, так сбивает с толку, что она испытывает к Джону Ноксу еще большую ненависть, чем к Папе, и считает, что должна объединить женские силы с Марией и выступить против него.

* * *

Я посылаю сестре записку, которую доставляет самый надежный человек Ричарда Берти, спрятав в чулке. Добравшись до Катерины, послание определенно провоняет его потом. Не знаю, сможет ли она ответить. Я не представляю, как она себя чувствует и доживет ли до получения письма.

Дорогая сестра,

я молюсь за тебя, моя милая Катерина, в эти трудные для нас времена. Я хорошо устроилась в Гринвиче, и наша приемная бабушка, герцогиня Саффолк, по-доброму со мной обращается. Живу в ее покоях, мне разрешают гулять в садах и у реки. Посетителей не пускают, но я наслаждаюсь компанией Перегрина и Сьюзан.

Постоянно пишу королеве Елизавете и лордам при дворе, прося освободить нас с тобой, а также Неда Сеймура и моего бедного мужа Томаса Киза. Пожалуйста, не упрекай меня, даже в мыслях, за мое замужество. Катерина, он очень хороший человек и сильно меня любит. Наша свадьба стала для Томаса катастрофой. Я бы признала брак недействительным, если бы это ускорило его освобождение из тюрьмы. Только ради его свободы.

Говорят, ты хрупка и слаба. Прошу, прошу тебя, борись за жизнь. Ешь, гуляй, играй с сыном. Мы должны жить, Катерина. Джейн заявляла, что надо «научиться умирать», – в тот момент она не могла избежать смертельного приговора. Она была не права. Нам не надо учиться умирать. Я хочу жить. Хочу, чтобы жила ты. Я буду жить. Молюсь Господу, который слышит все наши молитвы и для которого мы важнее падающих птиц, чтобы мы с тобой выжили и снова встретились. При виде пташек в изгороди вокруг заливных лугов за Гринвичским дворцом я вспоминаю о коноплянках Джейни и о твоей любви ко всем диким существам – надеюсь, однажды и мы будем свободны, как птицы.

Не стану прощаться, дорогая сестра, потому что верю, что мы скоро увидимся и будем счастливы.

М.

Работник Берти сообщает, что пронес письмо в ее комнату с охапкой дров, но не знает, прочитала ли его Катерина. Ответа нет.

Гринвичский дворец.

Зима 1567 года

Ни бабушку, ни ее детей, ни меня не вызывают ко двору в Вестминстер, но сплетни распространяются вниз по реке от служанки к служанке, через уличных торговцев, продавцов свечей и доярок. Все в Лондоне, включая нас, знают, что Елизавета наконец готовится выйти замуж и ее выбор пал на Карла II, эрцгерцога Австрийского, сына покойного императора Священной Римской империи Фердинанда.

Этот мощный союз объединит Англию с великим европейским родом Габсбургов. Никакие континентальные державы, привыкшие к вражде Папы, не посмеют вторгнуться в нашу страну. Мы восстановим свое положение в христианском мире и перестанем быть чужаком для европейской веры. Сможем помочь Марии, королеве Шотландии, или оставить все как есть. Ее крах или успех не повлияют на нас, когда союзниками Англии будут Габсбурги.

И мы добьемся этого практически без лишних жертв. Ни Елизавете, ни всей стране не придется менять веру. Она не должна будет поставить его как супруга выше себя. Он не станет королем-консортом. Карл – младший сын в семье, он привык быть вторым. Самое главное, пожалуй, заключается в том, что и эрцгерцогу не надо менять религию – он будет совершать все обряды без свидетелей, с личным священником, тем более в каждом королевском дворце есть часовня. Карл будет служить мессу, никому ее не навязывая. Примером своей страны, которая была то католической, то протестантской, в зависимости от правителя, мы покажем, что можно жить в гармонии. Бог един, но к нему можно обращаться по-разному. Воля Господа одна – мы должны любить друг друга. Иисус никогда не призывал к убийству. Ни один отрывок из Библии не требовал смерти Джейн, никакой закон – ни человеческий, ни божественный – не требует нашего заключения.

Однако меня не купишь этой великолепной перспективой. Будь я свободна, не потратила бы и момента своей жизни на обсуждение этого. Елизавета убеждает совет в том, что намерена выйти за эрцгерцога, но я никогда не поверю, что она заменит кем-то Роберта Дадли; члены Тайного совета рады, что решился вопрос наследования, а королева, желая еще больше отвлечь их, просит совета и интересуется их мнением.

В основном она поступает так, чтобы удовлетворить членов палаты общин, которые в прошлом году требовали от нее объявления наследницы и настаивали на кандидатуре законной протестантки – моей сестры Катерины. Теперь Елизавета, как рыночный шарлатан, вытягивающий монеты у доверчивых людей, говорит, что прислушалась к их совету и готова выйти замуж за католика из рода Габсбургов, что счастливая пара (несомненно) к осени родит ребенка, так что ей не нужно называть преемницей ни Марию Стюарт, заточенную на острове, ни Катерину, запертую у сэра Оуэна. Ведь Елизавета обещает подарить стране прекрасного сына, который будет племянником императора Священной Римской империи и внуком Генриха VIII, и мир возрадуется тому, что любовь победила ненависть и смогла снова гармонично объединить католиков с протестантами, так что все могут быть счастливы – кроме, конечно, Катерины, меня и Марии, королевы Шотландии. Мы трое навсегда останемся в заточении и (надеюсь) будем забыты.