Мне не нравится, как Карл на меня смотрит – словно спрашивает себя, каковы мои истинные мотивы. Раз так, лучше объясниться начистоту, пока я в состоянии это сделать.

– Мне очень приятно ухаживать за Брендой. Благодаря этому я отвлекаюсь и чувствую себя полезной.

– Да, понимаю.

Грустное выражение его лица убеждает меня в том, что Карл и вправду прекрасно понимает, о чем я говорю, и все же интуиция мне подсказывает, что это мы обсуждать не будем. Слабо улыбнувшись, Карл говорит:

– Никто не хочет, чтобы ты уезжала, Шарлотта. Но ты должна понимать, что может пройти очень много времени, прежде чем мама сможет…

Я не даю ему закончить фразу.

– Знаю. Поэтому и хочу, чтобы ты взял меня к ней сиделкой. Если я буду тут, когда Бренда вернется из больницы, ей будет намного проще привыкнуть к переменам – к тому, что теперь у нее новая спальня, и к тому, что она не сможет… готовить так часто, как привыкла.

– Пожалуй, – соглашается Карл, мрачнея.

– А потом мы посмотрим, как будет проходить реабилитация. Думаю, дома Бренда быстрее окрепнет и у нее появится уверенность в своих силах. Через два-три месяца обязательно будут какие-то результаты!

Он смотрит на меня с изумлением. Не знаю почему – из-за моей самонадеянности или из-за срока, который я определила. Карлу эти два-три месяца наверняка кажутся вечностью. И у нас нет никакой уверенности в том, что Бренде станет лучше. Что, если она никогда больше не сможет обходиться без посторонней помощи? Не сможет ходить…

– Может, сначала обсудишь это с Жаном? – предлагает Карл. – Ты же теперь живешь с ним…

– Да, это так. Но не думаю, что это будет проблемой.

Карл вопросительно вскидывает бровь. Я же спешу подать ему руку, чтобы скрепить договоренность.

– Ты берешь меня на испытательный срок, а все остальное… остальное мы обсудим потом. Согласен?

Судя по его улыбке, Карл готов согласиться, но тут он задает новый вопрос:

– То есть ты хочешь… получить работу?

– Можно сказать и так. Только платы мне никакой не надо.

Карл скрещивает руки на груди и какое-то время смотрит на меня, словно обдумывает мои слова. Я опускаю руку, которую он так и не пожал. Я ощущаю неловкость оттого, что Карл заставляет меня так долго ждать.

– Это – работа, и это нормально, если я буду за нее платить, – заявляет он наконец. – Мне ведь нужен человек, которому я доверяю и к которому моя мать относилась бы с симпатией…

– Карл, послушай, я предлагаю это не для того, чтобы…

– Но у меня есть условие! – добавляет Карл быстро. – Ты должна остаться минимум на два месяца. А если состояние здоровья моей матери этого потребует, то и дольше!

На этот раз Карл протягивает мне руку, но я стою и смотрю на него. Его предложение меня удивляет, и я не знаю, что об этом думать. Видя, что я сомневаюсь, Карл спрашивает:

– Тебе нужно все взвесить?

Я быстро хватаю его руку, словно боюсь, что он передумает, и широко улыбаюсь:

– Я давно все для себя решила. Я согласна!


Чтобы отметить возвращение Бренды из больницы, я решаю устроить праздник и пригласить ее родственников – сестру, племянников, – а также двух-трех соседок и партнеров по бриджу. Карл удивляется не меньше матери, когда на крыльце их встречает веселая компания. Сияя от радости, Бренда благодарит всех за то, что пришли, шутит по поводу своей инвалидной коляски. Она и вправду занимает много места, и управляется с ней Бренда с трудом, но сейчас наши мысли заняты другим. В доме весь вечер царит веселье.

Когда гости расходятся, я берусь за дело: навожу порядок, подаю ужин, помогаю Бренде принять ванну и лечь в кровать. Потом усаживаюсь возле нее с книгой, как всегда делала в больнице. Пока я читаю вслух главу или две, Бренда обычно засыпает. Но только не сегодня! Похоже, все это оживление подзарядило ее внутренний аккумулятор. А может, она просто очень рада вернуться домой и встретиться с близкими, поэтому никак не может закрыть глаза и то и дело меня перебивает:

– Это так мило с твоей стороны, Шарлотта!

– Пустяки! Тем более что это Марта все организовала.

– Но идея была твоя.

Я улыбаюсь. Мне очень приятно, что наш маленький праздник ей понравился. Бренда осматривает комнату, перебирает вещи на своем прикроватном столике.

– А это что такое?

– Это «радионяня». С ее помощью я смогу вас услышать, даже если буду в другой комнате.

– Таким устройством обычно пользуются, когда в доме маленькие дети?

Я со смехом соглашаюсь.

– Так мне будет спокойнее. Тем более что моя спальня – наверху. Если вам вдруг что-то понадобится, даже ночью, просто позовите меня!

Бренда смотрит на меня и улыбается. Думаю, моя предусмотрительность ее умиляет, равно как и все то, что мы для нее сделали – перестановка, поручни, любимые вещи в новой спальне… Она пожимает мне руку.

– Для меня это такое счастье – что ты с нами!

– Я тоже очень этому рада.

– Ну вот, я дома и могу прочитать твое письмо!

А вот к этому я совершенно не готова! Улыбка застывает у меня на лице. Я в Саутенде почти два месяца, но так и не нашла времени дописать обещанное Бренде письмо. Не могу же я вручить ей скопление беспорядочных мыслей, в которое так и не смогла вместить все, что хотела? Вдобавок ко всему, письмо получилось очень грустным. Не таким, как те, что обычно читают в праздники.

– Оно не очень… оптимистичное, – вынуждена я признать.

– Обещания нужно выполнять! Ты говорила, что я смогу его прочесть, когда приеду домой. Я готова!

Я тяну время, бормочу, что не закончила и пишу слишком путано и – что еще хуже – слишком мрачно. И мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок. И внутри у меня еще столько горечи, что я вообще не уверена, будто эта идея с письмом – удачная, ведь мне не хочется огорчать Бренду… Может, не будем ворошить прошлое и свои сожаления, а подумаем лучше о будущем?

Бренда выслушивает мои оправдания и с разочарованным видом поджимает губы.

– Мне бы хотелось, чтобы ты все мне рассказала, Шарлотта.

Ее слова меня ранят. Неужели она думает, будто я молчу потому, что недостаточно ей доверяю?

– Не принимайте это на свой счет, Бренда! – спешу произнести я. – Дело в том… Понимаете, мне до сих пор тяжело об этом говорить.

– Знаю.

Я вымученно улыбаюсь.

– Но в моем письме есть и приятные моменты! Вначале я благодарю вас за все, что вы для меня сделали. Вы были ко мне так добры… Целый месяц, или даже больше, я жила с ощущением, что у меня наконец есть семья – замечательная семья!

– Она и правда у тебя есть! Ты – моя любимая доченька! И всегда ею будешь!

Бренда просит рассказать ей о письме, говорит, что бояться не надо, потому что мать – она многое понимает и прощает всё. У меня вдруг возникает желание заплакать. Я кладу книгу на столик и задерживаю дыхание, пока мне наконец не удается взять себя в руки.

– Я знаю, как сильно вас обидела, Бренда. Мне этого не хотелось, поверьте! Я говорила себе, что будет проще, если… если вы будете далеко. Я думала, что смогу пережить все это в одиночку.

– Но ты больше не одинока! Мне нужно было настоять на своем, нужно было чаще говорить тебе о том, что ты стала для меня родной. Шарлотта, как ты могла подумать, будто твой будущий ребенок для меня важнее, чем ты? Это заблуждение! И Карл скажет тебе то же самое, я в этом уверена!

В груди у меня все сжимается, когда она упоминает о Карле. А ведь мы с ним так ни разу и не поговорили откровенно… Как будто наша с ним история – всего лишь сон… Я судорожно сглатываю, чтобы сдержать слезы. Глупо плакать, особенно в такой чудесный день, как сегодня!

– Жан многое мне рассказал, и я… я поняла, почему ты не хотела нас видеть. Тебе было слишком плохо. Но ведь это несчастье коснулось и нас!

И хотя, казалось бы, это я должна бы сейчас рассказывать ей о том, что написано в письме, Бренда начинает перечислять все, что узнала от Жана. Как я неделями отказывалась выходить из гостевой комнаты, почти не ела, не хотела никого видеть…

Я украдкой утираю слезы. Слова Бренды подразумевают, что главное ей уже известно – и как сильно я ее люблю, и какой несчастной и виноватой себя чувствовала, и как сожалела, что вычеркнула ее из своей жизни. И что в то время мне казалось, будто я всего этого не выдержу. Я словно заново переживала смерть Алекса. И особенно мучительно было осознавать: даже то малое, что он мне оставил, я потеряла.

– Семья всегда остается семьей, Шарлотта, – с мягким укором произносит Бренда.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ничего этого не было – ни моей беременности, ни связанных с ней надежд…

Бренда тянется, чтобы погладить меня по волосам, по щеке. Я придвигаюсь ближе к ней и, замерев, пла́чу как ребенок. Она ласково мне улыбается.

– Шарлотта, ты дала мне намного больше, чем надежда! Неужели ты не видишь, сколько счастья приносишь тем, кто рядом? Алекс был с тобой счастлив. И я, и Карл тоже! Не думаю, что он когда-нибудь сам расскажет тебе об этом, но он очень переживал, когда ты попала в больницу…

Мне не хочется сейчас говорить о Карле, ведь есть вероятность, что он слышит каждое наше слово. Но Бренда, слава богу, заводит разговор о собственной сорвавшейся беременности. Рассказывает, какое для нее это было горе и что она тоже мучилась ощущением пустоты…

– Шарлотта, мне ты можешь рассказать все!

– Знаю, Бренда. Жаль, что я этого не сделала.

И я шутливым тоном добавляю, что она и так уже все знает от Жана, но сама при этом не перестаю плакать. Наверное, на этот раз от облегчения… Бренда тихонько касается пальцем моего носа.

– И все равно мне хотелось бы прочитать твое письмо! Но ты можешь не спешить.

– Хорошо. Я обязательно его допишу.

Я всхлипываю, возвращаюсь на стул и заявляю деланно авторитарным тоном:

– Но только не сегодня вечером! Сейчас нам всем пора спать.

– Ты права, дорогая. Уже поздно. И торопиться нам совершенно некуда, не так ли?