Славик молчал, ожидая продолжения истории.

– И, надо тебе признаться, мне было хорошо, – выдохнул Артем.

– Ты меня пугаешь, – Козлов сделал большие глаза.

– Славка, ты всегда такой правильный, аж тошнит. Как с тобой жена-то живет? – отмахнулся Береснев. – Неужели ты никогда в одиночку не выпивал бутылку шампанского? Под настроение!

– Не-а, – покачал головой Козлов. – Интересно, а у тебя откуда такая страсть к газированным напиткам? По мне так лучше водяры хлопнуть, желудок после этого не болит, по крайней мере. Или это из-за Умки?

– Знаешь, я, наверное, шампанское жалую под настроение, – размышлял вслух Артем. – Вот, помню, приехал я из Африки, и так мне захотелось шампанского, советского, полусладкого, что я купил его в первом попавшемся магазине, и уже в лифте открыл бутылку и из горла стал пить, прикинь?

– Да ты батенька, сам алкоголик, а меня лечить собираешься, – пошутил Славка.

– Мне кажется, это ты меня сейчас лечить взялся. Славка, отвали, и так кошки на душе скребут.

– Может, тебе это… опохмелиться? – сочувственно предложил Козлов.

– Нет, не буду, ибо, – как всегда, чтобы придать значимости своей реплике, протянул Артем, – ибо спортсмены не курят и не употребляют алкоголь. По крайней мере, днем.

– Уважаю, – Козлов дружески похлопал его по плечу.

– Да чего уж там, – слегка покраснев, проговорил Береснев.

– Темка, ты, правда, молодец, – совершенно искренне сказал Славик, отъезжая на кресле от своего рабочего стола. – Молодец, что выкраиваешь время на спорт, на обед не жрешь всякую гадость общепитовскую.

– Да что ты, – отмахнулся Артем. – Как-то на днях Умки не было, у нее спектакль был, она за полночь домой приходит после спектакля, а мне готовить не хотелось. По пути с работы я заехал в супермаркет, купил какую-то жирнющую рыбу горячего копчения, мягкий французский батон и… – он состроил смущенно-извиняющуюся рожицу, – и взял пару бутылок пива. Такой удар по печени сам себе устроил.

– Сломался, да?

– Угу, – вынужденно признался Артем. – Зато на следующий день отрабатывал честным трудом в тренажерке.

Дядя тренер просто озверел, решил, видно, вытрясти из меня все вчерашние холестерины и калории. Я затянулся каким-то специальным поясом, который он мне присоветовал, и выглядел как пчелка.

Он смешно помахал кистями рук, будто это были лапки трудолюбивого полосатого насекомого. Я ему говорю, мол, мне дышать больно, а он мне:

– Тема, не хнычь, упирайся животом в пояс, так штанга легче покажется.

– Береснев, ну ты зверь, – Славка поднял свою кружку с чаем, – за тебя! И за спорт!

Артем кивнул.

– А с Умкой поругались из-за чего? Что-то серьезное? – сделав глоток, спросил Козлов.

– Не знаю сам. Вроде и не ругались мы, – Береснев уткнулся в компьютер. – Аадно, давай работать.

Он действительно не знал, что происходит. Ума, такая близкая и любимая становилась с каждым днем все дальше и дальше. Они ссорились по пустякам, вечерами много молчали. Хотя он продолжал заботиться о ней, они не чувствовали себя семьей. Ему было больно видеть ее, когда она возвращалась с букетами, чуть навеселе. Неужели это ревность? Или он ей завидовал?

Артему часто снился театр. В своих снах он регулярно участвовал в спектаклях вместе с известными актерами, срывал овации, раздавал автографы. Каждый вечер у его гримерки дежурили десятки поклонниц, осыпавших его цветами, признававшихся ему в огромной любви и втайне мечтающих к нему хотя бы прикоснуться или получить его автограф.

Тема мечтал о карьере актера с детства. Как и все играл в школьном театре, а так как способностями к лицедейству обделен не был, то руководитель их труппы предлагал ему главные роли в спектаклях хрестоматийного репертуара. Артем получал удовольствие, пересказывая со сцены монологи вольнодумца Чацкого, прохиндея Хлестакова. Он видел восторженные глаза зрителей и черпал энергию в этом безусловном принятии его таланта. Еще в девятом классе он задумался о поступлении в театральный. Конечно, он осознавал, что необходимо ставить перед собой только реальные цели, что шансов поступить в театральный вуз у мальчишки из далекого сибирского поселка было немного. Но он сделал все, что в его силах, чтобы сделать желаемую цель достижимой. Он отыскал тех, кто смог помочь ему подготовиться к поступлению, и упорно стал заниматься декламацией, танцами и вокалом с частными преподавателями. Свои актерские способности он также практиковал, работая ди-джеем на радио. Как же это было приятно – из эфирной студии объявлять на весь город погоду, отвечать на телефонные звонки в прямом эфире, поздравлять знакомых и незнакомых людей с праздниками, ставить песни по их заявкам! Когда он шел по улицам, люди часто узнавали его, кивали, здоровались, понимая, кто идет им на встречу. Артем купался в лучах славы, и ему хотелось продолжать быть знаменитым и вдобавок стать еще и богатым. Поэтому он и приехал в Москву и сдавал вступительные экзамены в прославленную «Щуку», театральное училище имени Щукина. Не пройдя по конкурсу в театралку, он не отчаялся, и сразу без труда поступил на экономический. Хотя в глубине души, а может быть и не так глубоко, он некоторое время все же продолжал жалеть, что его судьба сложилась именно так. Окончив институт, он стал экономистом, а Ума Сабакина, талантливая выпускница «Щуки», теперь играла в молодежном театре и антрепризах. «Конечно, – рассуждал Артем, – работа в области экономики и финансов была куда более реальным способом обеспечивать свое существование, нежели борьба за место под солнцем в богемной театральной тусовке». Так он себя убеждал, довольно резво поднимаясь вверх по карьерной лестнице. Ему посчастливилось попасть на стажировку в Министерство иностранных дел, где, благодаря своей коммуникабельности, светлой голове, безусловной исполнительности, работоспособности и личному обаянию, он стал вхож в кабинеты самых ответственных руководителей. Поэтому ни для кого не стало сюрпризом, когда сразу после окончания института ему предложили уехать работать в миссию ООН в Африке.

Сюрпризом это оказалось только для Умы, которая была уверена, что после окончания института Артем сделает ей предложение. Познакомившись на вступительных в «Щуку», Ума и Тема стали встречаться, а потом решили вместе снимать квартиру. Сомнений в том, что они сложившаяся пара уже ни у кого из их друзей не было. Поэтому, когда Артем, воодушевленный открывающимися перед ним перспективами, сообщил Уме, что подписал контракт на работу в Африке сроком на один год, молодая актриса оказалась перед выбором: ждать или не ждать.

В смятении она достала с антресолей в квартире родителей дневники своей прабабушки. С детских лет она с упоением читала записки о жизни Мари де Кресси, драматическую историю ее любви, которая перевернула жизнь молодой русской эмигрантки. Став старше, Ума искала в этих записках житейскую мудрость, успокоение и поддержку.

Едва приехав в Париж, – писала юная Мари, – она была тотчас очарована этим городом. С детства жившая в окружении книг, девушка зачитывалась романами Бальзака, Дюма, Мюссе, и поэтому очутившись в городе, где творили гении, она с наслаждением вдыхала воздух, напоенный, как ей казалось, ароматом любви. Романтическая натура влекла девушку на Монмартр, где она просиживала часами, наблюдая за работой художников. Она скоро подружилась с некоторыми из них, находившими ее очень красивой и с удовольствием писавшими ее портреты. Именно здесь, у подножия белоснежной базилики Сакре-Кер, потомок виконта де Кресси впервые осмелился заговорить с той, которая отняла его душевный покой. Благоразумный француз от любви потерял голову и следил за понравившейся ему красоткой от самой кондитерской на Больших бульварах. Он сказал пару ничего не значащих фраз о погоде и осведомился, когда он сможет познакомиться с матушкой молодой девушки. Мари пообещала новому поклоннику встречу со своей маман в самое ближайшее время. И не заставила молодого человека долго ждать. Уже на следующей неделе она пришла в условленное место, чтобы ее мама и виконт могли познакомиться. Луи произвел на матушку Мари, мадам Лупервилль, впечатление вежливого и учтивого дворянина. Поэтому она ответила благосклонным согласием, когда Луи де Кресси попросил позволения прийти в один из четвергов, когда в семье Лупервиллей устраивали чаепитие. Мадам Лупервилль сразу заметила, что двадцативосьмилетний дворянин не спускает глаз с ее дочери, поэтому через знакомых навела справки о его состоянии, которое к тому моменту было весьма впечатляющим. На семейном совете было решено, что, если виконт попросит руки Мари, то родители ответят согласием. Луи сделал то, чего от него ожидали, и девушка ответила согласием. Помолвку отмечали шумно и весело. У Луи оказалось много родственников по всей Франции, которые с воодушевлением восприняли весть о том, что их любимец наконец-то нашел свою избранницу, остепенился и готов стать главой семейства. Праздник удался на славу. Мари тоже была счастлива: «Когда он рядом со мной, вся моя жизнь наполняется иным смыслом, я вижу, как прекрасно все, что меня окружает. Особенно, когда со мной мой Луи». Трудно представить девушку, которую не порадовало бы предложение руки и сердца, а тем более, когда это предложение делает блестящий молодой дворянин. Свадьбу назначили на сентябрь, и все занялись подготовкой к торжеству, но все планы разрушила начавшаяся в августе первая мировая война…

Глава 4. Когда просыпается страсть…

Словно солнце, горит, не сгорая, любовь.

Словно птица небесного рая – любовь.

Но еще не любовь – соловьиные стоны.

Не стонать, от любви умирая, – любовь!