– Они оба стремились выжить любой ценой. – Он попытался не смотреть на то, как тонкая ночная рубашка обрисовала нижнюю часть ее спины, когда девушка наклонилась над углями. Так ему не удастся продержаться всю ночь. Он поднялся и присоединился к ней у камина, а затем взял у нее кочергу. – Позволь мне сделать это.

Когда огонь в камине разгорелся, а огонь в его крови был взят под контроль, Дэниел проговорил:

– Хм, в любом случае, этот дом твой. Так что тебе не нужно будет возвращаться домой к отцу. Ты можешь сказать людям, что купила его из наследства своей матери. В этом нет ничего непристойного. Конечно же, тебе придется нанять респектабельную женщину, чтобы она жила с тобой. Но если это то, чего ты хочешь…? – Он выжидательно уставился на нее.

Кори посмотрела на его бедное избитое лицо и почти, почти произнесла вслух, что все, что она хочет – это его. Мужчину, который дрался, чтобы спасти отвратительного преступника? Мужчину, чьей семьи коснулась магия, которую она никогда не сможет понять? Мужчину, который покупает дома, находясь в тюрьме, для женщины, которая никогда не согласится выйти за него замуж?

– Я не могу… – начала она.

– Тебе не нужно принимать решение сегодня ночью, – прервал ее Дэниел прежде, чем она сможет разрушить все его мечты о новой жизни в новом доме, с Кори на пороге, которая будет держать младенца так же, как на поддельной гравюре. Его младенца. – Но ты должна знать, что нам нужно оставаться помолвленными до бала Сюзанны. Я пригласил твоего отца.

Теперь Кори вскрикнула так громко, что разбудила бы леди Кори, если бы эта леди уже не прижималась ухом к смежной с ее спальней стене.

– Это единственно правильный ход, если мы собираемся сделать формальное публичное объявление о помолвке. В самом деле, Троубридж уже попросил у меня разрешения ухаживать за моей матушкой, когда закончится его период траура. Он привезет своих сыновей во время их летних каникул, чтобы они встретились с ней.

– Что ты сказал ему?

– Что моя матушка умеет обращаться с мальчиками. Они полюбят ее.

– Не Троубриджу, дурачок. Что ты написал моему отцу?

– Только то, что я собираюсь жениться на его дочери. Я не просил его разрешения. Я не мог заставить себя сделать это, и не важно, что этого требуют приличия. Я только написал, что моя матушка объявит об этом у себя на балу, и в это время ты должна надеть свои бриллианты. Свои настоящие бриллианты. О, и он сможет обсудить твое приданое с семейным поверенным, когда прибудет в город. Наш человек Глессинг не позволит Эбботу лишить тебя и этого тоже.

Кори пришлось сесть, потому что у нее кружилась голова. Девушка выбрала кровать, потому что она была ближе всех.

– Я думала, что тебя не волнуют драгоценности или приданое.

– Меня нет, но тебя волнуют. Таким образом поверенный сможет заморозить деньги для наших дочерей. Или для тебя, чтобы ты сама ими распоряжалась. Конечно, тебе придется выйти за меня замуж, чтобы получить их. И чтобы завести дочерей.

– Ты делаешь мне предложение только из жалости, и мы оба согласились, что это неподходящее основание для брака.

Дэниел подошел к кровати.

– Из жалости? Это меня надо пожалеть за то, что я пытаюсь выправить все это, когда знаю, что только еще больше все запутываю. – Он взял ее за руку. – Боже, Кори, я сделаю все, что в моих силах, чтобы сделать тебя счастливой. Знаю, что я вовсе не верх совершенства, не настоящий джентльмен, но я люблю тебя. – Он подождал, но не ощутил никакого зуда. – Люблю! Да, я люблю тебя. Я не был уверен, потому что никогда раньше не влюблялся. Я не смогу жить в этом доме без тебя. Я никогда не захочу разделить его с другой женщиной. Только с тобой.

Теперь он опустился на колени.

– Пожалуйста. – Но затем Дэниел посмотрел вниз и увидел ее совершенные розовые пальчики, так что он поцеловал их вместо того, чтобы умолять ее принять предложение.

Кори засмеялась.

– Это щекотно. Поднимайся, увалень.

Он поднялся и сел рядом с ней на кровать, снова взяв ее за руку.

Она позволила ему это, слишком обеспокоенная тем, что ее отец приезжает в Лондон.

– Ты и в самом деле полагаешь, что он посетит этот бал?

– Я мог упомянуть о том, что нанесу ему визит, когда вернуть в Стамфилд-Мэнор, если не увижу его прежде. И возьму с собой своих кузенов, больших, крепких парней, видишь ли. И моего дядю, графа.

Он мог угрожать сквайру целым отрядом воинов, множеством дворян. Этого все равно было бы недостаточно.

– Нет, я не могу остаться здесь. Не могу видеть его. Я отправлюсь навестить подругу или…

– Тише, любимая. – Он обхватил ее рукой и притянул ближе к себе. – Никто не причинит тебе вреда. Ты никогда не останешься наедине с ним. Я позабочусь об этом. И к тому же тебе не нужно будет разговаривать с ним. Однако у меня припасено несколько слов, которые я хотел бы сказать ему. Ты не можешь разочаровать Сюзанну в этот знаменательный для нее день, не так ли? Или мою матушку? Знаешь, она ведь планировала свести нас вместе.

– Она ошиблась. Мы никогда не подойдем друг другу.

– Мы идеально подойдем друг другу. – Дэниел принял Кори в свои объятия, вдыхая ее опьяняющий запах. Он проклинал свою одежку, все те слои ткани, которые Довиль счел приличным надеть для неприличного полуночного визита. Он проклинал свою разбитую губу, которая ныла, и свои интимные органы, которые ныли еще сильнее.

Он забыл обо всем этом – свое имя, свои благородные намерения и то, что его матушка находится в соседней комнате – когда Кори поцеловала его.

– Ты самый хороший человек из всех, кого я знаю, Дэниел Стамфилд, – заявила она ему, когда им пришлось вдохнуть воздух.

– Но можешь ли ты полюбить меня, хотя бы чуть-чуть?

Кори показала ему своими нетерпеливыми поцелуями, как сильно может полюбить его.

Он пропал. И время, и место – все было неправильно, за исключением этой женщины. Она целовала его с жаждой, которую он узнал, с потребностью быть желанной, со страстью слиться воедино с тем единственным мужчиной, который имел для нее значение.

– Я люблю тебя, – продолжал шептать Дэниел, пока мог. – Слишком быстро, – задохнулся он, когда не смог больше вынести. В один момент он стянул рубашку, ее ночная сорочка полетела через комнату, а его туфли – разве на нем были туфли? – Дэниел не мог вспомнить об этом, и ему было все равно. Кори лежала обнаженная рядом с ним, и она была самым прекрасным из всего, что он когда-либо видел в своей жизни. – Все эти картины, все эти шедевры. Они не могут сравниться с тобой, – прошептал он, думая, что может вечно просто смотреть на нее и даже тогда умрет счастливым человеком. Нет, он не может. Он должен коснуться ее.

Дэниел начал с пальцев на ее ногах – и продвигался вверх по ее точеным щиколоткам, крепким лодыжкам и роскошным бедрам, затем – по ее животу, от чего Кори рассмеялась, и дальше, к ее груди. О, он несколько часов расточал ласки ее прекрасным грудям – ну, во всяком случае, достаточно времени, чтобы она начала извиваться, задыхаться и дергать его за волосы. Так что он переместился к ее шее, ее ушкам, а затем – к векам. А потом – снова к ее рту.

– О, Дэниел, я никогда такого не испытывала. Фрэнсис…

Он остановил Кори, легко укусив ее за нижнюю губу.

– Этот человек был грубияном. Он не оценил то сокровище, которое попало к нему в руки. И я ценю, и это означает, что я намерен вечно дорожить тобой. И я больше никогда не хочу слышать имя Снеллинга. И уж точно не в своей постели.

Девушка рассмеялась.

– Это моя постель.

– Нет, сегодня это не так. Хотел бы я, чтобы это была беседка в саду. Нет, там колючки и муравьи. В гроте было бы слишком холодно, а на пляже слишком много песка. Здесь – идеальное место, пока у нас нет собственной спальни, которую мы будем делить точно так же, как и мои родители. И никакой чепухи насчет раздельных комнат. Если только тебе не будет противен мой храп. Ты должна будешь честно сказать мне об этом. Как и в том случае, если я сделаю что-то, что расстроит тебя, или если я коснусь тебя каким-то образом, который не будет тебе приятным. Я никогда не буду заставлять или смущать тебя или…

Кори потянулась к застежке на его панталонах.

– Понимаю. Ты не из стеснительных. Это хорошо. – Она бережно взяла в руку его мужское достоинство. – О, это очень, очень хорошо.

Дэниел тоже коснулся ее, коснулся каждого шелковистого лепестка и покрытого росой бутона, а за этим последовали горячие поцелуи, от которых запылали они оба.

– Больше, – потребовала она.

– Нет, жадная девчонка. Нет – пока ты не согласишься выйти за меня замуж. В этой семье уже достаточно детей, которые родились слишком рано. А если я и вовсе зачну ребенка вне брака, то Харри убьет меня.

Но Кори не могла произнести этих слов. Она не могла довериться мужчине. Она с радостью отдала бы свое тело Дэниелу сегодня ночью, потому что он подарил ей женское наслаждение, о котором она даже не догадывалась, и заставил ее понять, что есть еще и нечто большее. Да, она смогла бы отдать свое тело, невзирая на риск, несмотря на свои принципы. Но отдать свое сердце и душу? Само свое существование?

– Мне нужно время.

Дэниел не знал, как долго его мать, или Добсон, собираются оставить их в одиночестве в спальне Кори. Должно быть, они оба отчаянно желают этого брака, раз позволяют им подобным образом нарушать приличия, хотя Дэниел решил, что спустит Добсона с лестницы, если он прервет их с чем-нибудь менее значительным, чем сообщение о пожаре. Тем не менее, он знал, что не может остаться до рассвета, когда горничные начинают двигаться по коридорам, а лакеи приносят уголь, чтобы подбросить его в камины. Репутация очень важна для Кори. А ее ответ слишком важен для него.

Но он сделал все, что в его силах, чтобы убедить ее в те несколько часов, которые у него были. Может быть, он не был выдающимся фехтовальщиком или членом клуба «Четырех коней», оратором или поэтом, но любить женщину? Здесь его возможности находились на очень, очень высоком уровне. Он практиковался половину жизни как раз для этого момента, именно для этой женщины.