– Ты не можешь просто взять и вернуться, надеясь вычеркнуть из его жизни все годы, что он провел без тебя.

– Или ты говоришь о себе? – уточнил он. – А как же «все делить до самой смерти»? «В радости и в горести»? «В болезни и в здравии»?

– Я не собираюсь смотреть, как ты убиваешь себя! Не можешь понять этого своей башкой? – Эрин снова отвернулась.

– Полагаю, нет.

Они никогда не придут к согласию, даже в отношении развода, окончательно решил он.

– Пойдем, мама. – Возбужденный катанием на карусели, Тимми потянул ее за руку, его плаксивый тон и проказливое личико вызвали у нее улыбку вопреки ее желанию. – Ты, я и папа, – пояснил он.

– Нет, Тимми, – Эрин не решалась, – только не на чертово колесо.

– Почему? Неужели у тебя кружится голова?

– Да, – ответила она, глядя на силуэт огромного колеса, вырисовывавшийся на темном небе, на блеск зажигавшихся наверху огней.

– Она боится застрять наверху, – поддел ее Денни.

– Мы будем крепко держать тебя. – Тимми снова потянул ее, а Денни с вызывающей улыбкой схватил за другую руку, а когда Кен собрался стать между ними, Тимми поднял руку, как полицейский, регулирующий уличное движение. – Без тебя, дядя Кен, там мало места.

– Тимми, – начала Эрин.

– Он может поехать в соседней кабинке, – добавил Тим и посмотрел на Денни, державшего в руке голубые билеты.

Эрин уже сто лет не была на чертовом колесе, но никак не могла решиться и все смотрела на билеты – пятьдесят центов, неплохо для одного круга, прежде они были дешевле.

– Я подожду внизу, – согласился Кен и пошел в сторону.

Прежде чем Эрин осознала, что происходит, она уже сидела в красно-желтой кабинке чертова колеса со страховочной перекладиной на коленях, но продолжала смотреть вслед удалявшейся фигуре с опущенными плечами, а механизм колеса плавно поворачивался, поднимая их.

– Я этого не хотела, – оправдывалась она, когда Тимми уселся между ней и Денни.

Пойдем, Эрин! Я не дам тебе упасть. Пойдем, пока Кен не нашел нас и не сказал, что тебе нельзя.

Это было первое лето, когда Денни начал выступать как профессионал. Ей в тот вечер было пятнадцать, она была совсем юная и невинная и не чувствовала никакого подвоха, когда кабина поднималась в звездное небо, унося ее все выше и все дальше от Кена и простой дружбы, которую она всегда делила между ним и Денни.

Ее волосы, тогда более длинные, чем теперь, развевались по ветру, она сидела, прислонившись к спинке сиденья, и, запрокинув голову, смотрела вверх в ночное сияние, разглядывая созвездия, и слушала доносившиеся снизу взрывы смеха и визг девушек на других аттракционах. Но потом кабинка зависла в верхней точке, и Эрин оказалась в ловушке, в висячей ловушке.

Денни, я хочу вниз, мне страшно так высоко.

Со мной ничего не бойся.

Однако Денни повел себя с ней, как вели себя все юноши со своими девушками; пока кабинка оставалась наверху, он то поддразнивал Эрин, то успокаивал ее, а затем начал потихоньку раскачивать кабинку в ночной прохладе. У Эрин закружилась голова, и она обеими руками обхватила его за шею. Их тела прижались друг к другу, ее еще девичье с маленькой мягкой грудью и его стройное, сильное, потом она почувствовала его руку у себя на затылке, почувствовала, как его пальцы поглаживают кожу под ее волосами.

Она глянула на него и в первый раз прочла у него на лице желание, желание мужчины. Тогда он сам, как и Эрин, был одновременно и возбужден, и напуган этим.

О Боже, Эрин.

– Смотри, мама! – Голос Тимми вернул ее к настоящему, когда кабинка остановилась высоко в воздухе. – Смотри! Мы почти на Луне!

Луна висела в небе словно золотой рождественский шар, как висела и в тот далекий вечер. Эрин встретилась взглядом с Денни и поняла, что он вспоминал то же самое катание на чертовом колесе, тот же самый вечер, те же самые чувства.

Пожалуй, мне следует научить тебя целоваться.

Она никогда не забудет этих слов, после которых он придвинулся еще ближе, обнял ее и нагнул голову.

Сейчас их разделял Тимми, он откинул назад голову, прикрыл глаза и, постукивая каблуками сапог по сиденью, наслаждался легким покачиванием. Эрин поняла, что это Денни раскачивает кабинку, а он улыбнулся ей через голову Тимми.

– Я тысячу лет не делала этого, – призналась она, увлеченная собственными воспоминаниями и завороженная улыбкой на губах Денни и серьезностью его глаз.

– Не делала – чего?

– Не вела себя, как ребенок, – пожала одним плечом Эрин.

– Ты хочешь сказать, не радовалась?

Он попал в точку. В эти дни у нее было не слишком много времени для развлечений. И как бы желая сгладить грубость их недавнего разговора, спросила:

– А как у тебя прошел этот уик-энд? – но тотчас поняла, что эти слова могут быть восприняты как упрек.

– В Эннисе? Был вторым, – Денни наклонился к ней через голову Тимми, – в Ливингстоне занял четвертое место, привез домой немного денег. Веришь или нет, но я делаю это на достаточно профессиональном уровне.

Эрин сама работала и привыкла не рассчитывать на постоянную помощь с его стороны, ей не нужен был этот чек, она ненавидела его, потому что это были быки, это была опасность.

– Я не имела в виду…

– Тш-ш-ш.

Повернув голову, Денни приблизился к ней за спиной Тимми, и Эрин, глядя на него, на его робкую улыбку на губах, снова вернулась к воспоминаниям.

Ах, Эрин.

В тот вечер он медленно провел губами по ее губам, сперва несмело, потом еще раз, его губы почувствовали тепло, мягкость и податливость ее губ, когда он склонился к ней в третий раз, шепча:

Ты такая вкусная, ты чувствуешь…

Он прежде уже целовал ее, но то был быстрый, украденный поцелуй или два со сжатыми губами в конюшне за домом. В десять или двенадцать это было невинно и возбуждало только из-за опасности, что их застигнут при первом эксперименте, они находили это даже забавным.

Но в тот раз…

К восемнадцати Денни, вероятно, перецеловал уже немало девушек и, несомненно, знал, как это делается.

Не сжимай рот…

Она узнала, что такое возбуждение, узнала, что имя его – Денни Синклер и что жизнь больше никогда не будет для нее такой, как прежде.

– Эрин, – прошептал он сейчас.

Его рот был в нескольких дюймах, на губах играла неторопливая улыбка, глаза горели, но в них была насмешка; она поняла, почему, и пришла в себя.

Отодвинувшись, Денни указал на Тимми, который, любуясь светом звезд, откинулся назад и уснул. Снизу к ним плыли разные звуки, смех, болтовня, отдаленные трели каллиопы, запахи попкорна, сосисок, разогретого масла и томительной дневной жары, но кто-то пустил шутиху, и Тимми тотчас же проснулся.

Чертово колесо пришло в движение, в крутом падении, так что внутри все обрывалось, унося их с вершины мира вниз к земле и реальности. Вся сцена длилась не более нескольких минут.

Секунду назад Денни чуть не поцеловал ее. Но ей не нужны были воспоминания, не нужен был Денни. Проклятие, если это так. Проклятие.


Денни совершенно потерял ощущение времени. Он знал, что должен встретиться с Люком, и, пропустив Дуранго, а затем и Коди ради Энниса и Ливингстона, расположенных по соседству, он должен был направиться в Ларами, но время каким-то образом вышло из-под его контроля, оно растворилось в ночном звездном небе Суитуотера над головой и в глазах Эрин, сидевшей в кабинке чертова колеса, – и вот сразу наступила среда. Утром, оторвавшись от работы, Денни неожиданно увидел свой фургончик, подпрыгивающий на дороге к ранчо. Опершись о стол, он дождался, пока грузовик остановился рядом с ним и последним участком сломанной изгороди и из водительского окна на горячий воздух высунулся Люк Хастингс со своей неизменной жвачкой, оттопыривавшей щеку.

– Ты что, черт побери, хочешь выколоть себе глаза этой подпоркой для изгороди?

– Прости, я задержался, – извинился Денни, заметив, что Люк не улыбнулся.

Как раз перед появлением Люка Денни оглядывал пастбище, протянувшееся до самых холмов, и грезил о том, как все будет выглядеть, когда он наконец навсегда вернется домой и все примут его, как он починит все изгороди и отремонтирует конюшни. Еще с тех самых пор, как он проехал через ворота, покидая Парадиз-Вэлли, он мечтал, что в один прекрасный день найдет способ вернуться и владеть ранчо на законных основаниях. В конце концов он составил план, который, конечно, не был совершенством, но, по мнению Денни, вполне мог осуществиться.

– В воскресенье ты пропустил поистине настоящую бойню, – сердито доложил ему Люк. – Пара мальчишек из Техаса заработала максимум очков. И хорошие деньги в придачу.

– Сколько? – У Денни засосало под ложечкой.

Люк назвал сумму, и Денни присвистнул и выругался.

– Нельзя победить, не появляясь на скачках, – заметил ему Люк.

– Ты же знаешь, я туда не собирался.

– Собираешься пропустить и Ларами тоже? Если да, скажи мне об этом прямо.

– Нет, – ответил Денни, натягивая последний кусок колючей проволоки. Даже под толстыми кожаными перчатками его руки казались голыми, как шкура теленка после клеймения. – Однако теперь, раз ты весь издергался, как мама-телка, и приехал за мной, я сэкономлю время.

Люк приехал из Вайоминга и уже было собирался уехать обратно, совершенно не думая ни экономить кому-либо время, ни задерживаться на своем пути. Он швырнул свою пыльную черную шляпу на сиденье рядом с собой, выключил двигатель грузовика и выбрался из машины.

– Будь ты проклят, Синклер. – Он позволил Денни, измазанному, потному, в грязных перчатках, крепко обнять себя и, отступив назад, усмехнулся. – Как поживает этот парнишка со сломанной рукой?

– Отлично. – Собрав свой инструмент, Денни придирчиво оглядел новую секцию изгороди, удостоверился, что она достаточно прочная, и сел в грузовик. – Поехали, посмотрим, что припасено у мамы, может, найдем кусок яблочного пирога и вчерашнюю ветчину.