Это была уже не просьба, а мольба маленькой девочки, отец которой покончил с собой буквально на днях; мольба молодой женщины, которая только что потеряла двоих детей. Джо понимал это, но, поскольку он не в силах был что-либо изменить, ему оставалось только надеяться, что Кейт опомнится и поведет себя как взрослый и сильный человек.

— Давай поедем вдвоем, — сказал он.

Это было единственное, что пришло ему в голову в эти решающие минуты, но Кейт отрицательно покачала головой.

— Я не могу оставить детей в праздники! Что они обо мне подумают?!

— Дети прекрасно знают, как ты любишь их. Они подумают, что тебе просто нужно было уехать. Тем более мы скажем им, что поедем вдвоем. А их можно пока отправить к Скоттам. Все-таки Энди их родной отец…

Но Кейт снова покачала головой. Она не хотела никуда ехать, не хотела никуда отправлять детей. Она хотела только одного — провести праздники дома, вместе с Джо и с детьми. Но как она ни старалась объяснить ему это, Джо продолжал стоять на своем. Он должен лететь — и точка.

— Я вернусь ровно через неделю, Кейт, клянусь! — сказал он, но для Кейт это обещание ничего не значило. Даже если бы Джо и сдержал его, оно все равно не отменяло того факта, что бизнес снова оказался для него важнее семьи.

Он уезжал на следующий день утром, и Кейт не смогла сдержать слез. Она рыдала, как дитя, и Джо тоже не выдержал.

— Перестань, Кейт, прошу тебя! — воскликнул он. — Я этого не выдержу. Ну почему, почему ты так со мной поступаешь? Я же сказал — я не хочу уезжать от тебя, но приходится. У меня просто нет другого выхода, а от того, что ты плачешь, ничего не изменится. Я только буду сильнее чувствовать себя виноватым, но я все равно поеду. Так что давай не будем портить друг другу настроение, а простимся по-человечески!

Кейт кивнула, вытерла глаза и даже поцеловала Джо в щеку. Она честно пыталась его понять, но это не помешало ей снова почувствовать себя покинутой. Ехать с ним она категорически отказалась, а вместо этого она взяла детей и отправилась с ними в Бостон, к родителям.

Джо отсутствовал не одну неделю, как обещал, а почти вдвое дольше. Он так торопился, что на обратном пути не стал даже заезжать в Калифорнию, где у него тоже накопились кое-какие дела, но, когда он наконец прибыл в Нью-Йорк, Кейт встретила его ледяным молчанием. За то время, что она прожила в Бостоне, мать успела как следует над ней «поработать», и теперь Кейт была совершенно уверена, что собственный муж ни в грош ее не ставит, что ему наплевать на нее и на детей и что, вообще, семьи у нее давно уже нет.

Чем Джо так досадил ее матери, Кейт сказать бы не смогла. Возможно, Элизабет так и не простила ему тех четырех дней, которые понадобились Джо, чтобы вернуться к лежащей в коме Кейт. Возможно, Элизабет возненавидела его еще раньше — за то, что Джо отказывался жениться на ее дочери, за то, что он разрушил брак Кейт с Энди, за то, что научил ее водить самолет… Со стороны могло показаться, будто Элизабет Джемисон поставила себе целью во что бы то ни стало уничтожить все, что соединяло ее дочь с этим человеком, и, надо сказать, она весьма в этом преуспела. За прошедшие две недели ей удалось заставить Кейт сделать поворот на все сто восемьдесят градусов, и, когда Джо вернулся, она просто не стала с ним разговаривать.

Казалось бы, Джо было не привыкать к подобным сценам, но он вдруг почувствовал, что что-то изменилось в нем самом. Он не стал ни извиняться перед Кейт, ни объяснять ей все снова, ни оправдываться. Все это было бесполезно, к тому же Джо слишком устал от бесплодных попыток в одиночку спасти их брак. Да и было ли что спасать?.. Они давно уже, в сущности, стали друг другу чужими. Наверное, было бы проще, если бы у него появилась другая женщина, но все оказалось гораздо, гораздо хуже. Джо вдруг понял, что утратил способность одновременно думать о Кейт и о своей карьере. Цена, которую ему пришлось бы заплатить за роскошь любить Кейт — или любого другого человека, — оказалась для него непомерно высока.

Как бы сильно он ни любил Кейт, он больше не мог тащить на себе этот груз. Бремя вины, которую Джо испытывал перед Кейт, перед детьми, даже перед ее родителями, стало для него непереносимо тяжким. Теперь он думал, что был прав, когда с самого начала так не хотел заводить собственных детей, семью. Он просто не мог дать им ничего, что обязан давать своим близким нормальный муж и отец. Ни один человек на его месте не мог рассчитывать получить все сразу — и жену, и детей, и успешную карьеру. И Джо уже понял, каким должен быть его выбор. Кейт он все равно не мог дать всего, в чем она нуждалась и чего заслуживала. В последнее время он только мучил ее и себя, все еще надеясь на чудо, но чуда не было. Была только горькая уверенность, что он должен сделать решительный шаг. Правда, стоило ему взглянуть на Кейт, у него от жалости чуть не останавливалось сердце, но никаких сомнений или колебаний Джо не испытывал. Если бы Кейт вдруг спросила, любит ли он ее, он бы ответил «да», нисколько не кривя душой. Но именно ради этой любви он был обязан перестать мучить ее. Джо прожил дома несколько дней, и Кейт начала понимать: что-то изменилось. Для того чтобы догадаться об этом, достаточно было заглянуть ему в глаза, почувствовать исходящий от него странный, непривычный холодок. Самым страшным было то, что Кейт продолжала любить Джо, и она знала — он тоже ее любит. Но теперь они оказались слишком далеко друг от друга, так далеко, что у нее не было никаких шансов ни дотянуться до него, ни позвать назад…

Джо понадобилось почти двадцать дней, чтобы собраться с мужеством, но в конце концов он все-таки решился произнести роковые слова. Вечером накануне своего отъезда в Лондон, где он собирался выкупить у разорившегося владельца небольшую авиакомпанию, Джо посмотрел на Кейт, и его, словно молния, пронзила мысль, что он никогда больше не сможет вернуться к ней.

— Кейт… — начал он и внезапно остановился: у нее были такие глаза, словно она уже все поняла.

Все три недели, что Джо прожил с ней в Нью-Йорке, Кейт видела в его глазах нечто пугающее и старалась не сердить его по пустякам, вообще поменьше попадаться ему на глаза. Она боялась сделать что-то не так и спровоцировать Джо произнести вслух то, о чем он думал. Кейт говорила себе, что должна сделать все, чтобы избежать нового скандала, однако в глубине души она уже поняла, что не гнев она видит в его глазах. Джо не разлюбил ее, не завел другую женщину — просто он изменился сам. Теперь Джо желал чего-то такого, что он был не в состоянии разделить с ней. За те шестнадцать лет, что они любили друг друга, Джо отдал ей все, что у него было, — или что он мог отдать. Теперь у него осталось только то, что нужно было ему самому — что-то, без чего Джо просто не мог жить. И он явно больше не собирался ничего ей объяснять, извиняться или утешать ее. У него не осталось ни сил, ни желания пытаться как-то соотнести то, чего хотела она, с тем, к чему стремился он сам.

Все это в одну секунду промелькнуло у Кейт в голове, и она почувствовала, как сердце ее отчаянно забилось.

— Что? — Она повернулась к нему, и глаза у нее были точь-в-точь как у загнанной лани, в которую прицелился охотник.

Джо набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком в холодную воду. Он понял, что откладывать больше нельзя. Потом будет новый День благодарения, новое Рождество, Новый год, четвертая годовщина их свадьбы, день рождения Кларка Александра и другие праздники, которые он никак не мог запомнить все. Да, потом будет только хуже — и для него, и для нее. Они были женаты всего три с половиной года, но Джо уже было ясно: он сделал для Кейт все, что был способен сделать. Семьи — нормальной семьи — у них не получилось. В конце концов Джо вынужден был признать, что его самолеты — единственное, в чем он по-настоящему нуждался и что по-настоящему любил. С ними Джо было спокойнее и безопаснее. Самолеты не могли обидеть, причинить ему боль, напугать. С ними Джо не испытывал ни страха, ни чувства вины, а только свободу — безграничную свободу, которую он так боялся потерять.

— Я ухожу от тебя, Кейт, — сказал он так тихо, что сначала Кейт его просто не расслышала.

В немом изумлении она уставилась на него, решив, что неправильно поняла. Вот уже несколько дней она предчувствовала решительное объяснение, но ей и в голову не приходило, что Джо скажет такое. Ей представлялось, что Джо собрался в долгую поездку — быть может, на целых полгода — и просто боится сказать ей о ней. Но такого… Нет, ничего подобного она не ожидала.

— Что ты сказал? — медленно спросила она, стараясь справиться со внезапным головокружением. На мгновение ей показалось, что весь мир сорвался в штопор. Джо просто не мог этого сказать, ей послышалось!..

Но ей не послышалось.

— Я сказал, что ухожу от тебя, — повторил Джо чуть громче и отвел глаза: смотреть на Кейт было выше его сил. — Я ухожу, Потому что больше не могу.

На мгновение он поднял на нее взгляд и сморщился, как от боли, когда увидел ее лицо. Такое же или очень похожее выражение было у нее, когда Кейт очнулась в коннектикутском госпитале и обнаружила, что потеряла обоих детей. Возможно, такое же лицо было у нее, когда мать сказала ей, что ее отец покончил с собой. Глаза Кейт не выражали ничего, кроме абсолютного отчаяния и глубокого, беспредельного одиночества, и Джо снова почувствовал, как сердце его сжалось от острого чувства вины. Он снова сделал ей больно!..

— Почему?… — беззвучно спросила Кейт. У нее было такое ощущение, словно ей в грудь вонзили длинный и острый клинок, горло стиснуло внезапной судорогой, и она с трудом могла дышать. — П-почему? — повторила она. — Ты… У тебя есть кто-нибудь?

Но еще до того, как Джо ответил, Кейт поняла, что она напрасно обманывает себя и что другая женщина здесь ни при чем. У Джо была какая-то иная, гораздо более серьезная причина поступить так.

— У меня никого нет, Кейт, и никогда не было, — сказал он. — Дело в другом. Нас больше нет, понимаешь?.. Ты была права: я не могу уделять тебе достаточно времени. Я постоянно где-то далеко, не возле тебя. А ты не можешь быть со мной…