Маркус сжал кулаки. В его сознании проскользнуло бледное воспоминание о пережитом страдании. Он не хотел больше повторения этой жгучей боли, которая некогда рвала его сердце на части, — той боли, которую испытал он, когда узнал, что Изабел и вправду сбежала с Хью Мэннингом и вышла за него замуж. Впервые он услышал об этом от взволнованного дяди Изабел, сэра Джеймса. Он не поверил до конца, впал в какое-то тупое оцепенение. Но когда вся правда о случившемся рухнула на него, что-то глубоко внутри, какое-то хрупкое чувство, о котором он даже не подозревал, увяло и умерло. Потом пришла ярость, и несколько месяцев после свадьбы Изабел он прожил, страстно ненавидя ее и призывая на ее голову все возможные проклятия. В конце концов голос подал его здравый смысл. Когда Маркус сумел взять себя в руки, он спокойно напомнил себе о том, как отчаянно он проклинал это опекунство, и со временем убедил себя в том, что такой поворот дел даже на руку ему. Его подопечная — источник стольких хлопот — замужем теперь за достойным человеком, ее состояние в надежных руках Хью, и они счастливо живут на другом конце света.

Вот там бы и оставалась, с горечью подумал Маркус.

Он поморщился, как от боли. Он был несправедлив, и знал это. Когда десять лет назад Хью умер и Изабел вернулась в Англию с двухлетним сынишкой, он решил, что сможет привыкнуть к тому, что она будет жить рядом. Но не смог. Очень скоро он выяснил, что самый простой способ смириться с ее присутствием — это полностью ее игнорировать. Ему это давалось без труда. Когда они встречались где-либо в гостях, Маркус, отдав долг элементарной вежливости — а он всегда был вежлив, — скрывался в боковой комнате для игры в карты вместе с другими джентльменами. Он появлялся вновь лишь пожелать хозяину доброй ночи и, если мать выезжала с ним, сопроводить ее домой. Он научился виртуозно избегать малых собраний, где мог столкнуться лицом к лицу с вдовой Хью. Он не сумел бы объяснить, почему выбрал именно такую тактику, но догадывался, что это как-то связано с той зияющей раной, что нанесла ему Изабел, выйдя замуж за Хью. Потрясенный остротой боли, которую он тогда испытал, Маркус твердо решил, что никогда больше не почувствует ничего подобного, а значит, ему нужно держаться от Изабел как можно дальше и ни под каким предлогом не допускать ее в свою размеренную жизнь.

Избегать Изабел Мэннинг вошло у него в привычку. Помогало и то, что Маркус часто бывал в разъездах. Иногда он отсутствовал дома по нескольку недель и даже месяцев. В отличие от Изабел, ограниченной в передвижениях по двум причинам: во-первых, потому что она женщина, во-вторых, потому что ее сын нуждается в ней, — Маркус мог себе позволить и позволял уезжать и приезжать когда вздумается. Лучше всего он чувствовал себя дома, но он часто навещал друзей и родственников и даже наезжал ненадолго в Лондон, когда ему этого хотелось. Одним из излюбленных мест для визита стал дом его двоюродного брата Джулиана, графа Уиндема, и его очаровательной графини Нелл, где они вместе воспитывали выводок детишек. Другой его кузен, Чарлз Уэстон, жил неподалеку от Джулиана, и хотя в прошлом между ним и Маркусом возникало напряжение, теперь он находил его общество вполне приятным.

По сути, Маркус только что вернулся со свадьбы Чарлза — в Корнуолле тот сочетался браком с очаровательной юной леди. Все, кто знал Чарлза, соглашались, что его женитьба на Дафне Бомонт — правильный выбор. После венчания, когда большинство гостей разъехались, Маркус, Джулиан и Нелл остались погостить в замке Бомонт. Маркус вспомнил о том, что они открыли в недрах старинного замка, некогда нормандской крепости, и дрожь волной прошла по его телу. Ужасные события, которые ему не суждено забыть… А что до призраков… Он встряхнулся. Здесь, дома, в нормальной уютной обстановке, среди знакомых вещей, Маркус подивился: а не пригрезились ли ему последние дни пребывания в замке? Не подводит ли память? Тогда, когда Чарлз и Дафна в один голос твердили, что это правда, что в доме обитают два призрака, Маркус без труда поверил, но теперь, глядя на залитый солнцем пейзаж, он не стал бы утверждать наверняка. Неужели он и вправду верил в подобные вещи? В то, что души умерших витают рядом? Что в воздухе сгустками тумана являются привидения? До визита в замок Бомонт он поклялся бы, что нет, но…

Внезапно перед его внутренним взором пронесся образ Изабел, ее живое лицо. Она бы ни на миг не усомнилась, что в замке обитают привидения. Она бы охотно ринулась в бой с призраками и прочей нечистью. Он почти улыбнулся, вообразив, как засверкали бы от волнения ее глаза. Но тут же вспомнил, сколько мучений доставила ему миссис Хью Мэннинг, и нахмурился. Почему, черт подери, она не может держаться подальше от его жизни?

Она ненавидела роль его подопечной, да и он сам был не в восторге от своего долга. Когда она вновь ступила на английскую землю, он уже не нес за нее ответственность, напомнил себе Маркус. Разбираться с ее идеями и планами тогда пришлось старому лорду Мэннингу, и слава Создателю за это, подумал Маркус с напускной набожностью.

Мэннинг, конечно же, не воспринимал Изабел и ее сына как тяжкое бремя. Напротив, если бы они не приехали, старый барон, вероятнее всего, зачах бы с горя. Череда страшных событий обрушилась на него. Лорд Мэннинг потерял старшего сына Роберта и его беременную жену. Не прошло и четырех месяцев, как из Индии пришло известие о смерти Хью. Похоже, письма с ужасными вестями летели к нему наперегонки. Чудовищное горе придавило старика, и Маркус опасался, что его воля к жизни умерла вместе с сыновьями.

Возвращение Изабел и Эдмунда в Англию привело к поразительным переменам в жизни лорда Мэннинга. Оплакивая кончину сыновей — Роберт погиб при кораблекрушении, Хью умер от укуса кобры, когда где-то в индийской провинции инспектировал товары, предназначенные для Ост-Индской компании, — он все же с огромной радостью принял у себя вдову и единственного сына Хью. Изабел могла себе позволить жить где угодно, но вопрос об этом никогда даже не вставал — она жила в имении Мэннинга с отцом покойного мужа. Она хотела вернуться в края, где прошли ее детство и юность, а ее сын Эдмунд являлся прямым наследником барона — и единственной нитью, что соединяла его с погибшим сыном. Он обожал мальчугана. Эдмунд, без сомнения, был точной копией отца в этом возрасте. Лицо Маркуса смягчилось, и уголки губ дрогнули. Да, это самый милый белокурый и голубоглазый сорванец, которого он только видел в жизни.

Когда Изабел не нарушала размеренного течения его жизни и не старалась стереть из памяти потерю мужа, Маркус считал ее возвращение счастливым событием — для лорда Мэннинга, разумеется. Как свежий весенний ветерок, они с Эдмундом ворвались в жизнь Мэннинг-Корта и развеяли печаль, разогнали мрачные тени, которые, без сомнения, свели бы лорда Мэннинга в могилу. Через несколько недель после ее возвращения в походке старого лорда появилась былая уверенность, а в бледно-голубых глазах зажегся огонек. Маркус чувствовал к ней благодарность за это. Но какая может быть благодарность, когда она вмешивается в его размеренную жизнь?!

— Ты не хочешь рассказать мне, что натворила Изабел? — поинтересовалась миссис Шербрук, прерывая течение его мыслей. — Или намерен и дальше стоять и изучать пейзаж?

— Я ничего не изучал, — сухо ответил Маркус. — Просто наслаждался видом.

— Ну разумеется, — с улыбкой согласилась мать. — И все-таки скажи: чем Изабел повергла тебя в такое состояние?

Он вздохнул. Гнев его таял.

— Все дело в этом ее жеребце, Урагане. Он перепрыгнул через ограждение — а я предупреждал, что его надо сделать выше, если она намерена держать коня в загоне, — и сегодня утром я обнаружил это чудовище в наших конюшнях резвящимся с полудюжиной кобыл. Хуже того, Жасмин, гнедая кобыла со звездочкой на лбу, которую я сегодня собирался везти на случку к Идеалу, уже уступила его чарам. Вероятно, Ураган покрыл еще кобылу или двух, сейчас сложно сказать.

Его мать ответила, не отрывая глаз от иглы:

— Кажется, я помню… О да, несколько лет назад ты сокрушался, что не случил его еще несколько раз, прежде чем продать Изабел.

Маркус пожал плечами:

— Я бы так и сделал, но когда она вернулась из Индии, она настояла на том, чтобы я продал его ей немедленно.

— Ну, это справедливо. В конце концов, она первая его нашла.

— Я знаю, мама, — сухо ответил он. — Я бы предложил ей купить его позже, когда она обоснуется в Мэннинг-Корте, но она не оставила мне шанса.

Миссис Шербрук издала звук, подозрительно похожий на смешок:

— Видел бы ты свое лицо, когда она ворвалась сюда и обвинила тебя в том, что ты украл жеребца у нее за спиной.

Маркус усмехнулся:

— Она была в отличной форме, правда же? Я потом щупал макушку, проверяя, не облысел ли после ее визита.

Миссис Шербрук выбрала бледно-зеленую нить и вдела ее в иглу.

— А что она ответила, когда ты ей рассказал, что Ураган, хм, порезвился с твоими кобылами?

Маркус поджал губы:

— Ни на грош раскаяния! Она задрала нос и любезно сообщила, что если какая-то из кобыл зажеребела после… ммм… визита Урагана, она с радостью купит ее или жеребенка, когда того отнимут от матери. Как мне будет угодно.

— А что ты ей сказал?

Он бросил на мать выразительный взгляд. На этот раз она не удержалась и захихикала:

— О, Маркус! Если бы ты знал, как я рада, что хоть что-то может развеять затхлость твоей жизни.

— Затхлость?! — воскликнул он пораженно. — Значит, если на мне каждую неделю не виснет новая танцовщица, если я не напиваюсь до поросячьего визга, не спускаю состояние на картах, не въезжаю на коне в часовню — все считают меня занудой? Разве это неправильно — предпочитать спокойную, размеренную жизнь? Разве это ненормально — любить мир и спокойствие и не стремиться все время проводить среди шума и гама?