— А я? — с надеждой спросил он. — Мне тоже идти?


— Нет, ты остаешься здесь, — отрезал жандарм. — Велели привести только этого.


— Пьер, — прошептал Младший, наклоняясь к другу, что как подкошенный опустился на матрас, — не волнуйся. Я расскажу о нас всю правду. Я вытащу нас, слышишь, — он тряхнул оцепеневшего Пьера за плечи, приводя его в чувство.


Монестье, прежде меланхоличный и тихий, словно обезумел — он вцепился в край тюремной рубашки друга стальной хваткой.


— Пообещай, — хрипло выкрикнул он, удерживая Младшего на месте. — Слышишь?! Пообещай, что не оставишь меня, что всегда будешь рядом! Пообещай мне, — друг был близок к истерике.


Младший взял в ладони лицо Пьера и, глядя прямо в исполненные надежды глаза, произнес: — Обещаю! Что бы ни случилось — я всегда буду рядом с тобой.


Под взволнованным взглядом друга, Младший позволил охране вывести себя из камеры, крепко сжав зубы, когда за его спиной раздался громкий лязг запираемого засова.


***


Перешагнув порог, Младший прищурился.


После их с Пьером казематной бледности, переходящей в серость, было непривычно видеть следователя, человека хорошо одетого и имеющего румянец во всю щёку. «Уж он-то ест досыта и видит солнечный свет каждый день», — сделал вывод Младший, однако следователь был взволнован и никак не мог скрыть нервную дрожь в руках.


В комнате для допросов помимо сколоченного из грубых досок стола был только один свободный стул — второй занял следователь. Без долгих предисловий перед Младшим положили письмо, точнее — сложенный надвое листок.


— Прочтите это, — скорее приказал, чем попросил жандарм.


Младший взял в руки лист с надписанным нетвёрдой рукой адресом cour de l’Ours,12, Paris, и провёл пальцем по слегка размытым буквам, словно на них попали слёзы.


Бросив на следователя настороженный взгляд, он развернул шелестящую грубоватую бумагу и увидел знакомые λ и ψ: письмо оказалось написаным на древнегреческом.


— Какое отношение это имеет к моему делу? — спросил Младший, бегло проглядев текст послания и отложив листок.


— Вы все разобрали? — поинтересовался следователь.


— Разумеется.


— И способны перевести его?


В голосе следователя послышались нетерпеливые нотки и ещё большая взволнованность.


— Я еще раз повторяю, — настойчиво спросил Младший, — какое это имеет отношение ко мне?


— Докажите это, — игнорируя вопрос приказал мужчина. — Переведите то, что написано в письме.


Поняв, что следователь не обладал блестящим умом, но зато ему было не чуждо дюжинное упрямство, Младший вновь расправил исписанный лист и вслух прочитал перевод послания — оно оказалось адресованным некому месье Жану, которому предписывалось срочно покинуть пределы Парижа, захватив с собою архив.


«Место встречи остается тем же, что я сообщил вам в предыдущем письме. Готовьтесь и прощайтесь с родиной — вас ждёт длительное путешествие», — закончил перевод Младший и отложил листок. — Всё.


— Точно всё? — подозрительно спросил жандарм.


— Точно, — перевернув письмо на другую сторону, подтвердил Младший.


— И там не сказано, где именно произойдет встреча и куда он дальше поедет?


— Нет, — Младший едва удержался от того, чтобы закатить глаза.


Ожидавший от перевода гораздо большего, следователь выглядел явно разочарованным и испытывал великую досаду.


— Это письмо не связано с моим делом. Вы просто хотели, чтобы я его перевел, — утвердительно произнёс Младший. В глазах жандарма блеснуло плохо скрытое самодовольство.


— Разумеется, — кивнул следователь. — Мы знаем, что вы были профессором Сорбонны, и преподавали латынь и древнегреческий. Зачем искать людей, что хорошо знают этот язык, когда вы уже у нас в гостях? — развел он руки в стороны, явно хвастаясь своей сообразительностью.


— А как же мое дело и дело моего друга? — нехорошо прищурившись спросил Младший. — Вы даже не собирались говорить о нем, не так ли?


— А вы очень догадливы, — с усмешкой наклоняясь к нему, признался жандарм.


Но то, что он увидел в глазах узника, заставило его отшатнуться. Младший, словно пантера, сделал молниеносный рывок и вцепился мертвой хваткой в горло мужчины. Лицо жертвы побагровело — как ни пытался жандарм разжать мёртвую хватку на своей шее и сделать хоть малейший вдох, его сопротивление было тщетным.


Если бы не тюремщики, что стояли под дверью, этот день стал бы последним в бесславной жизни ублюдка-следователя. Они ворвались в комнату, услышав подозрительный шум, но понадобились все их силы, чтобы оторвать взбесившегося заключенного от его жертвы. Только сильные удары по голове и ребрам заключённого позволили ослабить крепкий захват.


Свалив Младшего на пол, сторожа стали избивать его ногами, вкладывая в удары всю злость, на какую только были способны.


— Хватит, — прохрипел жандарм, ослабляя ворот рубашки. Тяжело дыша, он смотрел на тело Младшего, распростёртого на полу. — Он жив, или вы его забили насмерть?


— Жив, — с уверенностью подтвердил один из тюремщиков. — У него грудь поднимается, когда он дышит.


— Когда сможет передвигаться, отведете его назад в камеру, — приказал следователь, собирая бумаги и складывая их в папку.


— Вы никогда его не поймаете, — раздался надломленный голос с пола.


— Если вы не прочли письмо до конца, то я найду другого специалиста по древним языкам, — жандарм прервал на время своё занятие и на всякий случай обернулся, выискивая за спиной тюремщиков.


— Дело не в письме, — с трудом принимая сидячее положение и опираясь на кирпичную стену, сказал заключенный. Он прикоснулся к разбитой в драке губе и вытер кровь тыльной стороной ладони. — Точнее, не в его содержании.


— А в чем же? — заинтересовался жандарм.


— В том, на какой бумаге оно написано, и при каких обстоятельствах его писали.


— Вы хотите сказать, что знаете, где может находиться получатель этого письма?


— Могу, — хрипло согласился заключённый.


— Так скажите! — следователь, казалось, готов был даже забыть инцидент с покушением на его жизнь. — Дело важное и не терпит отлагательств. Нужно перехватить этот архив, пока он еще в стране, в нем все имена заговорщиков. Мы нашли это письмо на брошенной квартире и даже не знаем, как выглядит этот человек.


— Я расскажу вам все детали, а вы меня назад, в камеру? — хмыкнул Младший. — Нет уж.


— Я вам обещаю, что если мы поймаем этого человека и сможем захватить архив, вас выпустят на свободу.


— Я вам не верю, — покачал головой Младший. Теперь, когда у него был козырь, он собирался получить кое-что гораздо весомей, чем пустые обещания.


— Я сегодня же прикажу перевести вас в другую камеру и улучшить содержание, — льстиво пообещал жандарм.


— Тюрьма, она и есть тюрьма, — усмехнулся Младший. — Какие бы условия в ней ни были созданы.


— Но не могу же я отпустить вас прямо сейчас! — закричал в отчаянии жандарм.


— Я прошу свободы, в первую очередь, для своего друга. Тогда я сам поймаю для вас этого человека, если он еще не покинул пределы страны. Нужно торопиться — он собирается покинуть континент и отправиться в Америку. Возможно, он уже выехал далеко за пределы Парижа, пока вы тратите драгоценное время на пререкания.


— Как вы это поняли? — недоверчиво спросил жандарм.


— Бумага, судя по её текстуре и плотности была изготовлена в Северной Америке, а разводы от воды на адресе — след солёных брызг воды. Письмо писали либо на корабле, либо в порту.


Жандарм задумался, пристально вглядываясь в лицо заключенного, явно взвешивая все за и против. Через несколько минут он наконец-то решился:


— Сейчас вам принесут одежду, — кивнул он одному из сторожей. — За вами будут следовать двое наших агентов, а ваш друг останется здесь, как гарантия того, что вы действительно будете заниматься этим делом.


***


Младший гнал коня галопом, прижимаясь к холке взмыленного животного. Вслед ему, чуть отставая, во весь опор скакали жандармы. До Гавра, ближайшего от Парижа портового города, оставалось совсем немного.


Проделать более ста лье за шесть дней было нелегко — лошадь одного из жандармов пала на второй день пути, не выдержав бешеной скачки. Последние лье перед городом конь Младшего преодолел на грани своих возможностей — бедное животное хрипело от усталости, а с губ лошади срывались клочья пены. Если бы не страх за жизнь и рассудок товарища, Младший растянул бы поездку и с большим комфортом проделал бы весь путь в почтовой карете.


Дни, проведённые в седле, не лучшим образом сказались и на самочувствии его попутчиков — жандармам порой казалось, что их проводник сделан из железа и готов скакать дни и ночи, не зная отдыха и не щадя ни людей, ни лошадей.


Копыта коней звонко застучали по булыжной мостовой, возвещая о том, что всадники въехали в город.