Ценой неимоверных усилий, Майкрофту удалось сбросить оцепенение. Судя по слегка удивлённому взгляду инспектора, это вышло слишком заметным.


Дождавшись, пока Лестрейд покинет клуб, Старший позволил себе пару порций виски — ему не помешало бы расслабиться и всё как следует обдумать. Но даже после этого Майкрофт ни на йоту не приблизился к пониманию того, что же с ним произошло.


До этого он не испытывал влечения к Грегори Лестрейду.


Наблюдая за инспектором сквозь всевидящие объективы камер (которые по его велению устанавливались в жилищах, где проживал брат) Макрофт не испытывал ничего, кроме простого любопытства. Абсолютно. Ничего.


Даже когда инспектор Лестрейд прибыл в клуб и сел напротив, Майкрофт видел лишь ревностного служаку, озабоченного исключительно работой и квартальными отчётами; мужчину, несколько дезориентированного крушением семейной жизни так, что это даже бросалось в глаза.


Да, несомненно, Грегори Лестрейд хорош собой: мягкая искренняя улыбка, гладкая оливковая кожа, к которой хочется прикоснуться, и глаза цвета горького шоколада, сияющие мальчишеским задором, а губы...


Старший встряхнул головой, отгоняя наваждение и зарождающуюся искру желания.

— Да что же... — произнёс он одними губами и скривился, словно от зубной боли. Бесконтрольное тело приносило дискомфорт.


Отвлекаясь от мыслей, Холмс погладил пальцами шероховатую поверхность папки, лежащей на коленях, и улыбнулся. Он вез своему скучающему брату загадку, по своей масштабности превосходившую всё, что попадалось тому до этих пор.


Ступив на подъездную аллею собственного дома, в котором временно проживал Младший, Майкрофт с облегчением вздохнул, обнаружив своё жилище целым и невредимым. С брата бы сталось устроить пожар в доме, как это случилось из-за злополучного химического опыта и небольшой неточности в пропорциях.


Младший был обнаружен в кабинете, вытянувшимся на диване. Абсолютно неподвижный, с закрытыми глазами, тот не отреагировал на вошедшего брата, погруженный в свои мысли.


— У меня к тебе разговор, — сказал Майкрофт и тронул его за плечо.


Тёмные ресницы Шерлока дрогнули и приоткрылись, блеснул острый внимательный взгляд — брат явно насторожился, почувствовав едва слышную нотку волнения в его голосе.

Холмс задумчиво покачнулся с пятки на носок и прошел к столику, на котором стоял графин с бренди, плеснув себе куда больше, чем на два пальца.


Уловив его растерянность, Шерлок увидел отличный шанс слегка поиздеваться над старшим братом, и упускать его не желал.


— Трудный день? – с издевкой протянул он, садясь и жадно оглядывая Майкрофта. — Неужели, не смог развязать Третью мировую войну?


Старший молчал, рассматривая содержимое бокала на свет, прежде чем залпом опрокинул в себя его содержимое.


— У тебя когда-нибудь было такое... — Старший замялся, — ...ощущение, когда от простого прикосновения к человеку тебя накрывала волна такой неконтролируемой жажды, что кажется, будто теряешь рассудок?


Младший с немым изумлением наблюдал за братом, который задумчиво покачивал бокал в пальцах, гоняя последнюю янтарную капельку алкоголя по дну.


Губы Шерлока дрогнули в ироничной улыбке, брови поползли вверх. Любопытство и желание вдоволь посмеяться над братом, тем самым отомстив ему за все моменты, когда Старший брал над ним верх, теснили друг друга. Второе победило.


Откашлявшись, чтобы скрыть рвущийся наружу смех и кусая губы, Шерлок нацепил на себя самую благочестивую мину, какую только смог достать из своего арсенала масок и, подражая голосу католического священника, принимающего исповедь, вопросил:


— И как долго, сын мой, вы не вносили разнообразие в свою личную жизнь?


А потом, не выдержав, прыснул от смеха и, уже не стесняясь, расхохотался так, что на глаза навернулись слезы. Вытянутое лицо Старшего, на котором явственно читалась обида, только больше раззадорило его, и смех еще какое-то время звучал в кабинете, резонируя от стен.


— Мальчишка, — обречённо произнёс Майкрофт, поджав губы. — И когда ты только повзрослеешь?


На колени Шерлока опустилась папка с шероховатой поверхностью, нарушая веселье не в меру разошедшегося шутника.


— Что это? – спросил детектив, открывая папку.


— А ты вглядись повнимательнее, — настоял Старший.


— Женщина, тридцати с лишним лет, имеет склонность к алкоголю... — мельком взглянув на фото, начал Шерлок.


— Не считывай информацию — оборвал его Майкрофт. — Вспомни, где ты ее видел.


— Черты лица смутно мне знакомы, — согласился Шерлок, бросая ещё один мимолётный взгляд на фото, — но где я её видел… Надо подумать.


Майкрофт скрестил руки на груди.


— Я дам тебе подсказку — можешь сразу отправиться в те воспоминания, когда мы еще не были ...


Шерлок едва не подскочил на месте, пытливо всматриваясь в лицо женщины и бросая вопросительные взгляды на брата.


— Ты хочешь сказать…?


Майкрофт коротко кивнул.


— Кто же она? – заметался по комнате Младший, не выпуская из рук папку. — Подожди, не говори ничего, — вскинув руку, предупредил он, — я сам!


Несколько долгих секунд, закрыв глаза, он крутил головой, словно откидывая неподходящие варианты, парившие перед его внутренним взором, а потом, широко распахнув глаза, впился взглядом в фотографию:


— Не может быть! — прошептал он и обернулся к Майкрофту, который внимательно за ним наблюдал. — Это она? Пифия из храма Аполлона, что произнесла проклятие?


— Она, — сев за письменный стол, признался Майкрофт, — или женщина, очень похожая не нее. Помнится, тогда ты тоже смеялся. Даже смерть Пифии, когда она вещала пророчество, не смогла убедить тебя в серьезности ее слов. Потом нам обоим уже стало не до смеха, — очень тихо, практически бормоча под нос, закончил Майкрофт.


— Она такая же, как мы? — бросив папку на стол, требовательно спросил Шерлок.


— Не имею ни малейшего представления, — со вздохом сказал Майкрофт. — Но это еще не все новости. — Он перевернул страницу в папке и протянул её Шерлоку.


С глянцевого прямоугольника фото на него смотрел смутно знакомый мужчина, вот только тот образ, из памяти, хранимый где-то на задворках сознания, почти стерся за сотни веков. Синие глаза в обрамлении светлых ресниц, смуглая кожа и тонкогубый рот... Даже глубокие морщинки вокруг глаз и рта не делали это повзрослевшее лицо менее узнаваемым.


О, Боги.


— Нет, — прошептал Младший, не отрывая взгляд от фото. — Быть того не может!


========== Глава 6. Лотарингия. 1096 год. ==========

Мерное поскрипывание пера, тихий треск дров в большом камине и приглушённые звуки скрещивающихся тренировочных мечей, доносящихся со двора, разбавляли тишину зала.


Выпрямив спину, мужчина пытливо взглянул на дверь и снова склонился над бумагой, не торопясь дописывая последние строки завещания и подтверждая тот факт, что в случае его кончины всё его имущество отойдёт короне.


Сегодня он принимал важное решение как за себя, так и за младшего брата – единственного родного человека. Прожив на одном месте более двух десятков лет, им волей или неволей приходилось бросать все, чтобы не вызывать подозрений — проще было покинуть город, чем объяснить, почему же они не старели. Редкие люди в их жизни удостаивались чести быть посвященными в эту тайну.


По законам морали, Старший, как глава рода, был вынужден подобрать себе спутницу жизни. Три года назад, перебирая кандидатуры всех незамужних девиц графства, он услышал о Годельеве. Отец девушки, Хейнфрид из Лондфора, был вассалом Годфруа Бульонского, и, хоть его род не вознёсся высоко, но славился хорошей репутацией.


Фактически, именно добрая слава о девушке прельстила Старшего — то, что ему рассказывали о ее красоте, и, в особенности, о "достоинствах ее породы" не привлекало его. Годельева была хороша собой, сдержанна, но внутренняя холодность и завышенные требования отнюдь не делали её привлекательной партией для потенциальных женихов.


Бедственное материальное положение семьи, не имеющей ничего, кроме знатной родословной, не позволяло достойно выдать Годельеву замуж. Перешагнув двадцатипятилетний рубеж и уже утратив очарование юности, она загодя приняла решение уйти в монастырь и со временем, благодаря своему происхождению и личным качествам, стать настоятельницей.


С другой стороны, Старшему супруга была совершенно необходима. И он получил ее самым благопристойным образом, заключив взаимовыгодную сделку, стоило лишь послать гонцов к отцу, соблазнившемуся богатством барона.


Баронесса Годельева не пылала страстью к своему мужу, но, бесспорно, уважала его. Немалую роль в проявлении этого чувства сыграл тот факт, что супруг крайне редко удостаивал опочивальню жены визитами, предпочитая супружеским обязанностям работу с бумагами и управление обширными землями.


Оглушительно громыхая громоздкими доспехами, с выражением крайнего недовольства на лице Младший появился в главном зале донжона.


— Неужели нельзя было снять все это в арсенале? – попенял ему Старший.