В конце концов, они оказываются тесно прижатыми друг к другу, мокрый хитон давно лежит на каменном бортике — Младший любуется гармоничностью телосложения юноши, кончиками пальцев поглаживает скулы и узкие губы, предплечья с узором выступающих вен, рельефные мышцы торса. Жрец в ответ прижимается всё сильнее, подставляя под поцелуи беззащитную шею: жар наслаждения накрывает его с головой, заполняет лёгкие, взрывается золотистыми искрами перед глазами.


Ощущаемое им томление совсем не похоже на испытанное когда-то — все чувства стали острее, будто он вынырнул из морской глубины на поверхность, слушая крики чаек, звуки прибоя и музыку ветра вместо глухого подводного рокота.


В какой-то миг юноша вспоминает о грузных телах покровителей, но эти картинки стираются, тают как рисунок на песке, смазанный прибоем, оставляя перед ним лишь гибкое молодое тело. Мужчину, покорившего своей грацией ещё на гонках и выбравшего именно его.


Младший прихватывает мочку уха зубами и запускает пальцы в светлые пряди, ловя дрожащие вздохи; обводит языком адамово яблоко и пульсирующую жилку, жадно втягивает аромат в изгибе загорелой шеи — там кожа пахнет травами, мёдом и палящим солнцем, заливающим оливковые рощи расплавленным золотом. От каждого прикосновения юноша открывает рот в беззвучном крике, исступленно стискивает ладони и вздрагивает от острого наслаждения, отчего сердце Младшего сжимается от радости обладания.


Мужчина наслаждается минутами близости, пытается напиться ими, как путник у холодного родника после долгой дороги, но только растравляет жажду сильнее.


Впервые в жизни азарт и скорость отходят на задний план: сейчас больше всего на свете он хотел бы запомнить, запечатать эти мгновения в янтарь, сохранить в памяти, чтобы неумолимое время обошло их стороной.


Не сговариваясь, они выбираются из бассейна и подходят к ложу, стоящему рядом.


Руки и ноги мужчин тесно сплетаются как корни деревьев, пар от нагретых камней в печи наполняет тело и разум обволакивающим жаром, от которого воздух застревает в горле. Младший смачивает ладони оливковым маслом для массажа и скользит ими по загорелому телу, оставляя блестящие дорожки на груди и боках, обводит поджарый живот, вызывая тихие стоны удовольствия.


Чужое колено меж разведённых ног заставляет светловолосого юношу сжать зубы и сильнее упираться ступнями в ложе — желание захлёстывает его огромной волной, собственная кожа кажется настолько раскалённой, что капли воды могли бы с шипением испариться. Прикосновение слегка прохладных пальцев к ягодицам вместо обжигающего чувства стыда вызывает только дрожь предвкушения.


Непривычное ощущение растянутости с лихвой окупается глубоким поцелуем, скольжение языка сменяется жадными укусами, отвлекая, распаляя всё больше. Юноша не сразу слышит тихую просьбу на ухо «Перевернись», а когда различает слова сквозь шумящий ток крови, то медленно повинуется, словно в дурмане.


Младший любовно проводит пальцами по спине вдоль цепочки позвонков, слегка царапая ногтями, наслаждается плавными линиями тела, собственнически скользит языком по шее.


Единственное быстрое движение, и юноша роняет запрокинутую было голову на руки, подавляя болезненный всхлип, но любовник крепко придерживает поперёк груди, лишая возможности отстраниться, давая привыкнуть, успокаивающе трётся щекой об лопатку.


Спустя несколько коротких толчков юноша срывается на хриплые стоны, порой пытаясь проглотить эмоциональное «о Боги!», подаётся навстречу руке, обхватившей его напряжённую плоть.


Толчки становятся глубже и резче, ноги подрагивают от напряжения, исполинская всесокрушающая волна неумолимо надвигается, сквозь пенный гребень видны проблески солнечного света.


Младший чувствует жжение в груди, будто воздух в лёгких пылает, пальцы невольно поджимаются, дыхание становится редким и рваным: он опасно балансирует на самом краю. Ещё мгновение и волна поглощает его и оглушает, солнечный свет разливается внутри, играет белыми бликами; теряя себя в этом водовороте, он чувствует, как юноша под ним напрягается сильнее и громко стонет, окропляя ладонь горячей липкой влагой.


Утомлённые и разморенные, они буквально падают рядом, расслабленно сплетая пальцы.


***


Время от времени они продолжали встречи, и тогда страсть кидала их в объятия друг друга. Юноша чувствовал себя счастливым, от того, что у него появился красивый и молодой любовник, и не осознавал, как постепенно привязался к Младшему, для которого новизна их отношений со временем потеряла былую привлекательность, выцветает, как яркий узор ткани под палящим жаром солнца.


В храме Аполлона, куда его все-таки завлек старший брат, он познакомился с Александром Македонским, и последний произвёл на него неизгладимое впечатление — Младший был восхищён его молодостью и честолюбием; Александр действительно оказался прирожденным лидером, способным повести за собой людей куда угодно.

Разве сравнится скучная и сонная политика с кипучей энергией Александра, бурлящей через край? Завороженный такой неординарной личностью, Младший, разобравшись в своих чувствах, вдруг понял, что тоже хочет быть причастным к великим свершениям.


Испросив разрешения брата, он решил присоединиться к войску, полагая, что его способности стратега будут востребованы. Прощаясь с молодым любовником, Младший напоследок вложил в его ладонь мешочек с золотом, которого было достаточно для выкупа брата.


А что же жрец?

Что он мог сделать, чувствуя, как его сердце разрывается на части от предстоящей разлуки? Не осознавая до конца, что с ним происходит, юноша стоял на высоком холме, с тоской глядя в след удаляющемуся войску. Казалось, в этот день сама природа проливала слёзы вместе с ним, разразившись долгим дождем. Скрепя сердце, юноша изо всех сил старался принять тот факт, что его ожидание будет долгим, а если Младший сложит голову в одной из битв, то в этом мире им уже не суждено будет встретиться.


Месяцы шли за месяцами, но тоска юноши не проходила, хотя он и загружал себя работой сверх меры — сил оставалось только на то, чтобы дойти до постели. Каждый прожитый день юный жрец безумно жалел, что не отправился вслед за возлюбленным на войну.


Потеряв голову от отчаяния и томительного ожидания, он осмелился прийти в дом Старшего, чтобы расспросить того, где сейчас сражается его брат.

Воспылав гневом от подобной наглости, мужчина с изумлением смотрел на ничтожного лекаря: брат прославляет их род славными деяниями, а какой-то мальчишка желает глупыми чувствами загубить на корню всё, к чему он так долго готовил брата? Устав терпеть жалкий лепет юнца, Старший попросту приказал спустить на жреца собак.


Злые цепные псы гнали юношу по двору, с утробным рычанием вгрызаясь острыми клыками в теплую плоть, и вскоре повалили сопротивляющуюся жертву на землю, яростно атакуя. Слуги смеялись, наблюдая за жестокой забавой, пока на помощь не кинулась молодая женщина в темных одеждах, что пришла к дому высокомерного вельможи вместе с юношей.


Она бесстрашно оттаскивала собак, кричала, умоляя людей помочь. Но только по знаку хозяина, которому надоела эта возня, рабы отогнали свирепых животных. Сидя на земле, бережно обнимая ослабевшее, истерзанное тело юноши, она плакала и причитала.


— Брат, открой глаза, молю тебя, — просила она, отводя слипшиеся от пота и крови пряди с лица юноши, — посмотри на меня. Он не стоит того, чтобы ты так страдал!


На последних словах голос женщины утонул в глухих рыданиях. Прижав к себе брата, лишившегося сознания от боли, она убаюкивала его в объятиях, словно неразумное дитя. Когда-то, будучи ещё ребёнком, брат немало времени проводил в кольце её успокаивающих рук, а когда родители отдали их в храм, сестра заменила ему мать.


Смотреть на эту сцену было невыносимо.


Пристыжённые слуги, которые каких-то несколько мгновений смеялись, отводили глаза, чувствуя жалость к несчастному парню. И только их хозяин стоял на ступенях, с невозмутимым видом обозревая эту картину.


Бросив короткое «Убрать!», он, подхватив на руку полу плаща, скрылся в доме. Сострадание никогда не входило в число его достоинств, а получая редкие письма от брата, он больше всего гордился его успехами, с надеждой глядя в будущее. Его думы были заняты мечтой о том дне, когда Младший сможет занять достойное место в совете города, вернувшийся, овеянный славой ратных дел.


Кое-как приведя в чувство младшего брата, жрица Аполлона помогла тому встать на ноги и повела прочь со двора, посылая проклятия жестокосердным людям, обитающих под сенью этого дома. Надеясь, что этот жестокий урок поможет брату излечиться от пагубной страсти, она даже не подозревала, что тот уже сдался.


Она даже не задумывалась о том, что пылающая чувствами молодость не может трезво оценить все трудности, что предвещает жизненный путь. А уж когда дело касается безответной любви, так и вовсе лишается рассудка.


Это сестра жреца осознала гораздо позже, когда на песчаном берегу залива, помимо ракушек и гладких коряг, оказалось бездыханное тело её брата, которое исторгли из себя морские пучины — юноша бросился с горы Парнас прямо в мутные воды Ионического моря.


Всё, что она могла сделать — это обмыть тело и облачить его в чистые одежды, положив, согласно обычаю, в рот монету для перевозчика через реку Стикс Харона. Пока плакальщицы, нанятые для погребения, выражали скорбь по умершему криками и плачем, она не проронила ни слезинки — внутри всё окаменело, словно взгляд Медузы Горгоны настиг её душу.