Ева мгновенно почувствовала в новой служанке душевную теплоту и доброе сердце, и у них с Луизой с первого же дня завязалось нечто вроде дружбы, крайне необычной в мире, где дети проводят большую часть времени дома, но редко видят своих родителей. Их объединил тайный союз против всемогущей мадемуазель Элен. В доме, где ими постоянно командовали, они все поверяли друг другу и стали близкими подругами на долгие годы, ибо каждая из них нуждалась в ком-то, кому можно свободно открыться.

— Не понимаю, почему Диана так торопится замуж, — задумчиво промолвила Ева, нежно прикасаясь к едва распустившемуся цветку ириса. — Ее жених такой урод!

— Просто мадемуазель Диана разумная девушка и прекрасно понимает, как важно выбрать подходящего мужа и что красота в мужчине — не главное.

— И ты туда же! Луиза, даже не верится, что это говоришь мне ты. Подходящее в нем только одно — это состояние его папеньки. Неужели ты станешь утверждать, что подходящий муж — любой состоятельный мужчина с двумя руками, ногами и без бородавок?

— Я бы не отказалась и от такого, даже с бородавками, — пошутила Луиза, смирившаяся с тем, что у двадцатисемилетней служанки нет шанса выйти замуж.

— А я не хочу выходить замуж. Лучше уж стану монахиней, сиделкой, миссионеркой, суфражисткой… ах, не знаю! — горячо воскликнула Ева.

— Вы вступите в брак, хотите вы этого или нет. Ваша мать выдаст вас замуж еще до того, как вам исполнится девятнадцать. А если не она, то об этом позаботится ваша тетушка. Поэтому постарайтесь свыкнуться с этой мыслью, бедная моя госпожа.

— Ну почему, почему? — вскричала Ева, сердито срывая хрупкий желтый цветок. — Почему я должна выходить замуж, если мне этого не хочется? Почему меня не оставят в покое?

— Если бы в вашей семье было пятеро или шестеро детей, ваши родители, возможно, смирились бы с вашим желанием. Каждой семье нужна старшая незамужняя тетушка, чтобы заботиться о мелочах, до которых у остальных просто не доходят руки, но вы — единственная дочь, и, если вы не выйдете замуж, у ваших родителей не будет внуков. Зачем противиться неизбежному?

— Ах, Луиза, меня пугает даже мысль прожить всю жизнь так, как моя мать, — ничего, кроме приемов и ответных визитов. Жизнь, в которой меняется только мода на туфли. Да разве можно примириться с будущим, если оно сулит лишь надежду осчастливить родителей внуками… Неужели мне предназначено только это?

— Став матерью, вы и не вспомните то, о чем сейчас говорили, и будете довольны жизнью, как это происходит с большинством женщин, — ответила Луиза. — Если через три года я напомню ваши теперешние слова, вы и не поверите, что это говорили вы. Не сомневаюсь, вы совершенно о них забудете.

— Как несправедливо, если время заставляет человека любить то, что прежде было ему ненавистно… тогда я скажу: жить не стоит! Я должна совершить что-то необычайное… серьезное и удивительное… превосходящее самые смелые фантазии!

— Иногда у меня тоже возникает такое чувство, мадемуазель Ева, но я понимаю, что всему виной весенний воздух и, возможно, полнолуние. А если мы не поторопимся домой, ваша мать станет беспокоиться.

— Ну, по крайней мере, давай добежим до дома, устроим состязания и посмотрим, кто будет первым. До смерти хочется пробежаться! — воскликнула Ева.

— Стойте… Мадам Бланш с мужем только что вышли из-за угла, позади нас, — сказала Луиза вдогонку молодой госпоже, но Ева умчалась слишком далеко вперед по дорожке сада.


Книги, которые мать давала читать Еве, не давали пищи ее воображению. Модный журнал «Ля Газетт дю Бонтон», предложенный Еве матерью, имел дело с женщинами с другой планеты, нереальными и декоративными, как экзотические птицы, в мягких нарядах от Пуаре и Дусе самых фантастических расцветок, бесконечно очаровательными и безупречными во всем, от высоких талий до длинных юбок.

Однако случайно обнаружив, что ежедневный номер ведущей дижонской газеты «Ле Бьен Публик», который отец просматривал каждое утро, потом попадает в корзину для бумаг, Ева ухитрялась каждый день вытаскивать газету из корзины, прежде чем ту успевали вытряхнуть. Она забирала ее к себе в комнату и жадно читала, когда выдавались свободные минуты. Эта газета стала для Евы окном в мир.

В разгар лета 1913 года Дижон был веселым, гостеприимным и открытым городом, словно специально созданным для празднования Дня взятия Бастилии, отмечаемого четырнадцатого июля. Город напоминал огромную музыкальную шкатулку. Мелодии звучали отовсюду, на каждой улице. Во всех кафе и ресторанах пели под аккомпанемент фортепиано. Оркестры играли в парках и на площадях, на беговой дорожке, называемой «велодром», и в цирке «Тиволи». Особенно интересным оказались выступления сводного духового оркестра двадцать седьмого пехотного полка, расквартированного в Казерн Веллан.

Поскольку Ева с Луизой трижды в неделю ходили от дома Кудеров к профессору Дютуру и обратно, им приходилось пересекать несколько музыкальных зон, и всякий раз походка Евы непроизвольно менялась. Только что она плыла под вальс, сменившийся военным маршем, теперь двигалась в ритме песни, лившейся с террасы кафе. Подобно многим другим, эта песня родилась в Париже. Шагая, Ева напевала мотив, и если бы не предупреждение Луизы, она запела бы во весь голос.

Неудовлетворенность жизнью и жажда деятельности все нарастали в Еве, и Луиза не могла дождаться ее восемнадцатилетия, когда для девушки распахнутся двери в новый мир. Вот тогда у Евы появятся прекрасные наряды, подруги и ее окружит внимание молодых мужчин. Тем самым будет положен конец нервному, тревожному и почти невыносимому для Луизы ожиданию завершающей главы затянувшегося детства Евы. Девочка совсем уже взрослая, думала Луиза, и вполне естественно, что она смятенна, раздражительна и неугомонна как вихрь.

Хотя Луиза понимала, что больше не занимает в жизни Евы прежнего места, чувство ответственности за свою подопечную угнетало ее, и она почти мечтала о возвращении в дом мадемуазель Элен. Однако скоро ее долг будет выполнен. Еще несколько месяцев, говорила себе Луиза, и она сможет вздохнуть с облегчением.


Утром третьего июля 1913 года, быстро просмотрев первую страницу «Ле Бьен Публик», Ева торопливо пролистала плотные газетные листы в поисках колонки, посвященной городским развлечениям. Отыскав наконец объявление о начале в театре «Алказар» давно обещанных гастролей труппы парижского мюзик-холла, она расплакалась от облегчения, ибо до последнего момента сомневалась, что гастроли состоятся.

Плакаты на афишных тумбах несколько месяцев подряд возвещали об этом необыкновенном событии. Даже Ева, несмотря на свое затворничество, знала, что парижский мюзик-холл считается лучшим в Европе увеселительным заведением. Огромный успех «Олимпии», открывшейся в 1900 году, повлек за собой появление «Мулен Руж», «Гранд Ипподром», «Альгамбры» и других, менее претенциозных и роскошных театров.

К таким второразрядным мюзик-холлам и относилась «Ривьера», всю труппу которой в полном составе пригласила на гастроли дирекция «Алказара», взбудоражив жадных до удовольствий жителей города и пробудив в них такое любопытство, какое прежде вызывало только посещение Дижона Буффало Биллом с его цирком, состоявшееся в год рождения Евы.

Разрумянившаяся от радости Ева бросилась на шею Луизе, застилавшей ее постель.

— Они приезжают, они будут здесь через неделю!

— Я повторю только то, что говорила вчера, неделю назад и сотню раз. Ваша матушка никогда не позволит вам пойти в театр. Прошлой весной она заявила вашему отцу, когда он хотел взять вас с собой в оперу, что вы еще слишком молоды для этого. А уж в мюзик-холл она вас тем более не пустит! Никогда! Девушке вашего круга не пристало посещать такие места. Кто знает, что говорят комики на сцене и какие песни поют?

— Луиза, да разве ты не знаешь, какие песни я слышу на улице? — Ева сердито потрясла подругу за плечи.

— Я только предвижу, что скажет ваша мать.

— Но я должна туда пойти, я говорила тебе об этом еще несколько месяцев назад.

— Я не понимаю вас, мадемуазель Ева. Вы не хотите прислушаться к голосу разума. Скоро вы станете взрослой женщиной. Выйдя замуж, вы сможете делать, что вам заблагорассудится, и ходить куда угодно в сопровождении мужа — вот уж не повезет тому, кому вы достанетесь, — или какой-нибудь подруги, если, конечно, найдете такую же капризулю, как вы. Тогда, если пожелаете, сможете посещать мюзик-холл хоть каждый день, но сейчас это невозможно, что вам известно так же хорошо, как и мне, поэтому отпустите меня и позвольте застелить вашу постель.

— Значит, ты не пойдешь со мной, Луиза?

— Разве не об этом я толкую с тех самых пор, как в вашей головке поселилась эта глупая мысль?

— Я надеялась, ты передумаешь, когда станет известно, что «Ривьера» действительно приезжает.

— Нет, я тверда в своем решении больше чем когда-либо, — ответила Луиза, исключая всякую возможность компромисса.

— Тогда я пойду одна!

— В самом деле? И как же, позвольте спросить?

— Этого я тебе не скажу, — надменно ответила Ева. — Но ведь я поднялась на воздушном шаре три года назад, когда мне было всего четырнадцать. Сумела же я это проделать, и если после этого ты думаешь, что я не осмелюсь пойти на улицу Годранс и купить себе билет в «Алказар», то, по-моему, ты меня недооцениваешь.

Луиза в отчаянии опустилась на незастеленную постель. Перед ней был трудный выбор: нарушить все писаные и неписаные правила этого дома и тайно отправиться с Евой на дневное представление мюзик-холла или смириться с тем, что Ева пойдет туда одна. Только Господь знает, чем все это обернется.

Второй вариант Луиза сочла наихудшим. Появление в «Алказаре» молодой девушки без спутницы вызовет косые взгляды, перешептывания и, скорее всего, непристойные предположения, после чего по городу поползут сплетни. Ни одна уважающая себя женщина, даже простая девушка, не пойдет в мюзик-холл одна. Луиза поняла, что ее выбор предопределен, и Ева прекрасно это знала, судя по выражению ее глаз и понимающей, насмешливой улыбке.